Папа
Мы знали, что наш папа – человек немолодой и у него много проблем со здоровьем… Но он недавно выцарапался из воспаления легких, и мы все были уверены, что он сможет еще погонять на своем электрическом wheel chair, на котором он, кстати, маневрировал с удивительной точностью. Мы ошибались. Он ушел буквально в течение нескольких дней. К счастью, если можно так сказать в данном случае, […]
Мы знали, что наш папа – человек немолодой и у него много проблем со здоровьем… Но он недавно выцарапался из воспаления легких, и мы все были уверены, что он сможет еще погонять на своем электрическом wheel chair, на котором он, кстати, маневрировал с удивительной точностью.
Мы ошибались. Он ушел буквально в течение нескольких дней. К счастью, если можно так сказать в данном случае, он ушел без боли, тихо, во сне, мгновенно.
Папа хотел, чтоб с ним были фото его родителей – дедушки Левы и бабушки Уди (как я ее звала) и его так рано ушедшего брата Саши, погибшего в 15 лет в 1945 г. при разминированни снаряда…
Они будут с ним – там, куда он ушел.
Готовя некролог, я перебирала его юношеские фотографии, и хочу сказать, что наш папа, оказывается, был красивым парнем. С большим вкусом одевался… Неожиданно открываешь для себя новое – и где? В прошлом. Странно, да?
Я хочу поблагодарить его за мое детство в селе Котовске, оно было очень счастливое и такое защищенное, каким должно быть у каждого ребенка, и он был частью этого времени, замечательного даже тогда, когда мы жили в полуподвале и под нашими окнами на уровне земли зимой буксовали самосвалы.
Я помню, как он нам, детям нашего трехэтажного дома, построенного для сельской интеллигенции (туалет на улице, зато вода, газ и паровое отопление в доме), крутил диафильмы вечерами в котельной… А я заранее нарезала бумажки, сидела на входе и важно вручала «билеты». Как он читал книжки мне, а мама была рядом и что-то гладила.
Я помню, как меня вынуждены были таскать на работу в школу (поскольку выдержать мой вой в детском саду было не по силам никому), сажали за заднюю парту, и я оттуда наблюдала учителя – моего папу, а в другом классе – маму. Это было очень здорово – вокруг такие большие ребята, уже 13–15-летние… оглядываются на меня, дочку учителей, с таким интересом… Сразу чувствуешь себя значительно старше, а ведь как это приятно…
Он любил новинки. Во всем. Когда появились телевизоры, наша крошечная квартира превратилась в кинотеатр: все соседи забегали к нам.
Я так благодарна за тот период, потому что верю, что у каждого ребенка должен быть такой старт – воздух безоговорочной любви и ощутимой безопасности, мир абсолютной ясности. Время тепла, буквально разлитого вокруг и ощущаемого во всем.
Я понимала, что он нас всех любил, но каждый любит так, как умеет и как понимает. И далеко не всегда наши способы выражения любви совпадают.
У меня с папой были очень непростые отношения. Даже очень сложные. И я никогда не думала, что его уход меня так больно ударит, заставит так переживать.
Собственно, я вообще не думала об уходе.
И вот, пытаясь уйти от этой боли, я хотела вспомнить свои с ним споры, свое несогласие, возмущение… Я подсознательно хотела как-то облегчить себе понимание того, что его больше нет с нами. И никогда не будет.
И я не могла вспомнить ничего такого, что могло бы меня как-то разозлить и облегчить боль от того, что его нет. Вспоминалось другое. Его энергия, пробивная сила, вспоминались люди, которые звонили и приходили за советом, зная, что он поможет и подскажет. И он помогал и подсказывал, используя все свои связи, свой опыт, юридический и учительский, со всеми говорил на их языках – русском, молдавском, идише.
Вспомнила, как он предупреждал меня и просил не рассказывать политические анекдоты в университете.
– Почему?! Это же смешно. И это правда, – спорила я с наглостью небитой дуры.
– Потому что в каждой группе есть стукачи, – говорил он.
Моему возмущению не было предела: как, мой папа посмел (!) кого-то из моих таких замечательных однокурсников заподозрить в стукачестве? Как он мог, ретроград?!
Совсем немного времени прошло, и я убедилась в его правоте…
Папа был прекрасным организатором – всего. Буквально всего. Надо озеленить двор – достаются саженцы, лопаты, грабли, вешается объявление – и соседи все выходят и сажают, а дети бегают вокруг и что-то тоже делают. Нам казалось, что мы оказываем неоценимую помощь… скорее всего, мы путались под ногами и мешали, но на всю жизнь осталось ощущение важности Дела – смотрите, какие цветы растут, а какие кусты посажены… Совсем другой двор получился. И ты в этом участвовал. Ребенок запоминает такое на всю жизнь.
Надо поменять котел в котельной для всего дома? Он все находил, подавал идеи, доставал, придумывал. Не только для себя. Истопнику Феде, совсем молодому парню, он объяснил, почему надо учиться дальше, и устроил его в вечернюю школу.
Даже здесь, в США, он в каких-то местах сразу видел пробелы в организации и менеджменте. Сначала я думала, что он просто не понимает, о чем говорит, но когда вникала, то часто осознавала: он не просто по-стариковски критиковал: «Все, мол, у них не так, а вот я бы…» Нет, он видел, что это можно сделать лучше и эффективнее.
Папа был необыкновенно преданным сыном. Его мама очень тяжело умирала от рака, а морфий найти было крайне сложно. Он делал все, что мог: доставал морфий, сам делал уколы; он мог научиться любому делу, если это было необходимо. Так же преданно он ухаживал за своим отцом годы спустя.
Папа знал много языков – французский, немецкий, румынский, идиш, русский, латынь. К сожалению, английский в этот перечень не входил. Но, когда мы приехали в Америку, он обзавелся словарями и учил-учил, вникал… Сравнивал. Он даже мог составить простую фразу… И гораздо лучше говорящих на английском знал про всякие полезные вещи… типа распродаж.
Его всегда интересовали любые технические новинки, политические новости. Ему очень хотелось понять, что такое компьютер, и внук поставил ему лэптоп и кое-чему научил дедушку… А когда надо было, и сам перелистывал страницы его любимых сайтов, мониторя активность деда.
Вообще, ему очень много дано было от природы – и внешность, и умение учиться, и контактировать с людьми, умение передавать свои знания – его ученики поступали в лучшие вузы страны…
Есть еще один поступок, достойный в моих глазах особого уважения. Поскольку румынский язык был у него практически родным и он преподавал на нем, один из его учеников, работавший в паспортном столе, как-то предложил папе поменять национальность и немного изменить фамилию… Искренне хотел помочь уважаемому им учителю и облегчить жизнь, поскольку понимал, что с фамилией Рапопорт и именем Семен Львович особой карьеры, скорее всего, не сделать. А у папы, безусловно, были свои честолюбивые мечты…
И все же он отказался. Как несколько раз отказывался вступать в партию под любыми предлогами. И за это я тоже очень благодарна ему.
… В эти дни нам звонило много людей… И я, слыша очередной звонок, несколько раз ловила себя на мысли: о, папа звонит… опять советует, какую передачу посмотреть… а мы работаем, нет времени… неужели непонятно?
Он больше не позвонит, и мы будем привыкать жить с этим. И будем помнить папу и дедушку в лучшие моменты его жизни.
Он ушел без боли, во сне, попрощавшись (как потом оказалось) в последние дни почти с каждым из нас.
Папа, прости и ты нас. И присмотри за нами оттуда.
Жанна СУНДЕЕВА