Откуда у вас (евреев) деньги?

Посвящается Зине и Мише Берик

Нашелся мастер, вроде не вымогатель. Когда я платила за очередную покраску и укладку плитки на развороченной кухне, он вдруг остановился и спросил: «А откуда у вас деньги?» В этом вопросе было столько добродушного восторга, смешанного с завистью и далеко запрятанной злобой, что я вспомнила другого работягу, из незабываемого фильма «Холодное танго» Эфраима Севелы. Еврейский юноша, чудом один выживший из всей семьи, после войны возвращается в городок, где женится на любимой с детства литовской девушке. Ее отец прячется с «лесными братьями» – пособниками немцев и убийцами евреев. Придя к дочери за лекарствами, отец, в ответ на немой вопрос зятя, стонет и кричит с отчаянием: «Ну почему я уголь в топку кидал и был нищим, а евреи все были такие богатые?» Опять вечный вопрос: «Откуда у вас, евреев, деньги?» Проще нас убить, чем разобраться.

Я знала, откуда деньги у меня.

Бабушкина убежденность, что нужно учиться зарабатывать, превратилась в многочасовые, с пяти лет, самоистязания за пианино. Когда подруги после школы упивались гуляньями по весенним ленинградским тротуарам, я с 15 лет за 1 рубль в час аккомпанировала на рояле в школе бального танца.

В первые два года эмиграции рояль вывез меня концертмейстером балета на 8 долларов в час. В 93-м, получив инвалидность по травме рук от переработки на компьютере, начала турбизнес: бросилась уже с американским паспортом в никогда не виданные мной до того Владивосток и Хабаровск и открыла оттуда прямой туризм на Сан-Франциско.

Усталость после работы делилась на три категории. Та, от которой я, возвращаясь, шаталась, та, от которой хотелось плакать, и та, от которой почти начиналась рвота. Я проводила за рулем по 10–12 часов за день, хотя больше десяти водителям по закону Калифорнии запрещалось. И это не просто бездумно руля машину, а проводя экскурсии, думая об их содержании, следя за реакцией туристов, заранее описывая объекты и прицеливаясь, чтобы их появление совпало с движением вэна. Раз от усталости пыталась прислониться к стенке на выставке Ван Гога в Лос-Анджелесе, куда я привезла туристов, показав им по дороге Стэнфорд, Монтерей и Замок Херста, но проклятый смотритель тут же подошел и отогнал меня от стены на середину зала.

Однажды безумно захотелось сказать вконец охамевшим новым русским: «Вы таким дерьмом стали, только когда разбогатели, или раньше им были?» – и гордо выйти из лимузина. Но я сжала зубы: мне нужны были деньги.

Подцепила крупную сибирскую нефтяную компанию, начинавшую выход на международный рынок. (Директора позже убили.) Построила им выставку в Бразилии. Обеспечила переговоры и контакты в Рио-де-Жанейро, найдя в стране, где совсем никто не говорил по-русски, да и по-английски, сына секретаря Компартии Бразилии, учившегося в Москве. Когда российский бизнес завалился и не стало денег платить водителю новокупленного большого автобуса, пришлось со своим музыкальным и университетским образованием сдавать на профессиональные водительские права, ползая под автобусом и отвечая по-английски про строение мотора и шасси, что и по-русски вызывало коматозное состояние. Пошла со своим автобусом работать в американскую компанию Tower Tours. Водителями-экскурсоводами там были только мужчины. Один подошел ко мне на остановке у моста Золотые Ворота: «Вы единственный человек, который выдерживает по две экскурсии в день». Да, но я зарабатывала больше $400 в день. Двадцать лет назад это были деньги. Когда мой автобус взорвали «коктейлем Молотова» и бизнес рухнул, стала сдавать дом и села в UBER. Да разве дело во мне?

На иврите сущность человеческой жизни, «кровь», dam, во множественном числе (da*mim) – «деньги, плата». Библия признает связь между двумя этими понятиями, соотнося кровь и деньги как источник существования. Только евреи понимали это буквально. Только для них, вечно гонимых и убиваемых, деньги становились инструментом и относительной гарантией выживания. И в древние времена, и в Средние века, и во время Холокоста те, у кого были деньги, имели шанс на спасение. Семья Анны Франк платила тем, кто ее прятал, и должна была жить на что-то в убежище. «Благородные» датчане-лодочники, вывозившие евреев в не оккупированную нацистами Швецию, хорошо заработали и собирали плату со спасенных ими еще много лет после войны. Рассказы о том, что происходило в Германии и Европе по приходе Гитлера, мы слышали от тех евреев, у которых были средства, чтобы уехать, перебраться во Францию, потом в Испанию, в Южную Америку, в Англию, в Палестину, в США – куда пускали. Остальные отправились в Освенцим. Город Дубровник на Адриатическом море был создан как вольный торговый город бежавшими из Испании в 1492 году евреями. Те, кому уехать было не на что, прошли через насильственное крещение или сгорели на кострах инквизиции.

Евреи прекрасно понимали, что ключ к деньгам – образование, тяжелая работа и профессионализм, делающие человека незаменимым. Работа и получаемые за нее деньги стояли для евреев между ними и смертью. И в этом сознании, совершенно незнакомом другим народам, евреи воспитывали детей, иногда даже сами того не понимая.

За моей матерью, больной высокотемпературным гриппом, присылали с завода машину, потому что кроме нее технологическую линию восстановить никто не мог. За моей соседкой по коммуналке, знаменитым врачом-фтизиатром, присылали самолет из Ашхабада – лечить тамошнего партийного бонзу.

«Ты должна быть лучше всех!» – постоянно повторяла бабушка. Много позже я поняла почему. Пережившая погромы на Украине, революцию, Гражданскую войну, переезд за большие деньги в Ленинград, эвакуацию из Ленинграда перед блокадой в Сталинград, переправу за золотые часы под носом у немцев на другой берег Волги, выживание в Красноярске и, как оказалось, самое трудное – возвращение (опять за золото – отдельная история) в Ленинград против воли Сталина, приказавшего оставить ленинградские заводы в Сибири; она понимала из чего состоит жизнь.

Увы, государственное коммунистическое воспитание меня этому не учило.

Уровень своего финансового невежества я оценила только на 35-м году жизни в Америке, прочитав мемуары Глюкель из Гаммельна. Glückel of Hameln – еврейская женщина, жившая в Германии (1646–1724) почти на 200 лет раньше, чем Карл Маркс с его теориями «товар-деньги-товар», и родившая 14 детей. Глюкель знала, что, одолжив деньги и купив товар, должна товар успеть продать, пока проценты на взятый кредит не сожрут прибыль. Я с ужасом поняла, что эта еврейская женщина в XVII веке знала о соотношении одолженного капитала, процентов на него и времени кредита больше, чем я сегодня.

Тема «Евреи и деньги» меня сразила при подготовке экскурсии «Еврейский Сан-Франциско». Захватывающе быстрое освоение немецкими евреями Калифорнии произошло благодаря особому отношению евреев к деньгам. Фантастическое доверие религиозных евреев друг к другу, собирание огромных сумм одной семьей или несколькими, чтобы вложить в бизнес или отправить одного члена семьи подготовить площадку для высадки другим, было нормальной формой еврейского образа жизни. Глюкель из Гамельна в XVII веке расселила своих детей по разным городам Германии и Европы для взаимной торговли и, чтобы если начнется антиеврейское безумие в одном из городов, было где переждать в другом.

Деньги и их движение были коэффициентом морали еврейских общин и взаимопомощи. Религиозные евреи доверяли друг другу, и огромные суммы выплачивались и передавались по письму или на слово более надежное, чем вексель.

Добравшийся до Калифорнии, что уже требовало больших денег на длительное морское путешествие и переход через Панамский перешеек, еврей мог рассчитывать на любого троюродного брата двоюродного дяди, там уже поселившегося. Стол, дом и даже лоток с товаром или место сидельца в лавке ему были обеспечены. Евреи составляли 11% населения только в Сан-Франциско, и по всей Калифорнии и Неваде были разбросаны их дома, магазины и бизнесы. Их называли еgg eaters, «поедатели яиц», поскольку соблюдавшие кошер религиозные еврейские торговцы питались, путешествуя, в основном вареными яйцами.

В то же время в статье «К еврейскому вопросу» Карл Маркс писал о еврее: «…through him and also apart from him, money has become a world power». Маркс здесь жалуется, что через еврея деньги превратились в мировую силу.

Деньги в Калифорнии действительно превратились в мировую силу. Еврейская торговля достигла апогея во время и после золотой лихорадки. Леви Страус стал знаменитым благодаря патенту на джинсы, который он оплатил нищему еврейскому портному из Невады Дэвису. Уже будучи невероятно богатым торговцем, Страус послал собственных юристов в Вашингтон, где они пробили патент на джинсы с третьей попытки.

Леви Страус отправлял на Восточное побережье в обмен на товары золотой песок сначала на два, а потом на пять миллионов долларов в год. И он был далеко не единственный еврейский предприниматель, плативший такие суммы золотым песком и самородками. Когда началась Гражданская война, бумажные деньги обесценились. Оружие, провиант для армии северяне покупали на золото. У южан были только бумажные деньги. Впоследствии президент Грант скажет, что Гражданская война Линкольном была выиграна благодаря калифорнийскому золоту.

Еще в Ленинграде я задала вопрос приятелю: «Откуда у евреев деньги?» Задумавшись, он сказал: «Оборот капитала». У воспитанных на религиозной морали, доверяющих друг другу евреев деньги не лежали в подвалах неподвижно, обесцениваясь. Они непрерывно двигались, вложенные в образование, в изобретения, в бизнесы и в людей, создавая другие деньги – капитал.

Создатель мировой коммунистической антикапиталистической ереси Карл Маркс был крещеным антисемитом во втором поколении, но ненавидел любую религию, повторяя, что это опиум для народа и что «…упразднение религии как иллюзорного счастья народа есть требование его действительного счастья» («К критике гегелевской философии права. Введение»).

В статье 1844 года «К еврейскому вопросу», как и во многих других работах, Маркс утверждал, что основной бог для евреев – деньги. Могу сказать, что он был прав. Но, в отличие от оправдывающихся евреев-коммунистов, разрывающих на груди рубаху еврейской нищеты, я считаю, что чувство денег, понимание их значимости, умение их делать и зарабатывать – одно из главных достоинств еврейского народа, справедливо заслуживающее зависти.

Сам Карл Маркс, голодающий, гонимый и безумный коммунист-агитатор, вечно одалживавший деньги у богатых евреев, естественно, и деньги, и богатых евреев ненавидел. Не зарабатывая себе и семье на жизнь, он жил на содержании у Энгельса. Его ненависть к деньгам и собственности, которых у него не было, выразилась в коммунистической утопии: общество без собственности и без денег. В книге «Капитал» Маркс много раз выражает свою мечту об уничтожении процентного кредита при социализме: «Раз средства производства перестали превращаться в капитал, … кредит как таковой не имеет уже никакого смысла» («Капитал», т.3, глава 36).

Отказавшись от религии, Маркс и Энгельс отказались заодно и от презренной религиозной морали. В «Коммунистическом манифесте» они торжественно объявили свободу от буржуазной семьи. Маркс, как предсказывал его собственный отец, превратил жену в жертву своих демонов: сексуальная неверность, переезды из города в город, из страны в страну, нищета, иногда до голода, вместе с детьми (четверо из семерых их детей умерло в детстве). Сам Энгельс с пожизненным внебрачным сожительством от семьи освободился сразу. Правда, за два часа до смерти своей последней подруги он на ней благородно женился и так же благородно усыновил побочного ребенка Карла Маркса от домработницы.

Призрак Марксова безденежного коммунизма, отбирающий собственность и жизни у десятков миллионов людей, захватил Европу, Азию и Африку. Но только в России и позднее в Советском Союзе поколения были воспитаны в страхе и ненависти к деньгам и в презрении к людям, которые о деньгах думали и заботились. Мы ненавидели и презирали торговлю, создававшую деньги, создававшую, страшно сказать, КАПИТАЛ, который в нормальных странах вкладывался в прогресс и был его инструментом и мотором. Люди жили в ожидании прихода этой мессианской коммунистической утопии перечитавшегося безумца Маркса – той жизни, где ненавидимые им деньги и торговля будут запрещены и исчезнут.

На стотысячных стадионах завывал проклинающий торгашей и угрожающий им завистливый Евтушенко со своим знаменитым стихом «Директор хозяйственного магазина»:

 

…И разве матросы шли с песней

на Зимний,

чтобы ты властвовал в хозмагазине?

Директор хозяйственного магазина,

 

…

 

И встанет

над миром торгашеским, чуждым

Россия

с карающим классовым чувством!

 

Сам он, правда, приторговывал привезенными из заграницы шубами из искусственного меха и работать, жить и умирать поехал в самую торгашескую и капиталистическую страну мира – Америку. (Не возникайте, я помню его «Бабий Яр», «Наследники Сталина» и много о нем хорошего).

Торгашество было чуждо и классовым чувством каралось. Любые торговые операции вне государства были настолько ненавидимы и презираемы обществом, что под давлением возмущенного населения (письмо рабочих завода «Металлист»), по личному указанию Хрущева расстреляли в Москве группу молодых фарцовщиков, хотя суд дал им сроки по закону.

Уже в 1985 году за самостоятельную торговлю расстреляли пожилого директора продуктовой базы – армянина, кавалера многих орденов, героя войны. Записью таких расстрелов и чудовищных уголовных наказаний за элементарную экономическую деятельность можно заполнить пудовую книгу. Председатели колхозов, заводские инженеры, пытавшиеся наладить какие-то производства и продавать через артели, шли за «экономические преступления» под расстрел. В рыбоконсервной промышленности – аресты и расстрелы за попытки производства и торговли икрой и рыбой.

Появилось презрительное слово «спекулянт». То, что купить дешевле в одном месте и продать дороже в другом и есть одна из основных функций торговли, зомбированной массе фанатов бесприбыльной экономики в голову не приходило.

За неделю до эмиграции в Гостином Дворе в Ленинграде передо мной милиционер задержал молоденького матросика, пытавшегося сбыть пластинки, привезенные из загранки. «Да ты больше в жизни в загранку не пойдешь, да ты из тюрьмы не выйдешь!» – отчитывал он вспотевшего со страха мальчика. Тому светила уголовная статья за ту самую спекуляцию, которой немедленно занялась вся Россия во время и после перестройки.

Еврейская традиция учит давать деньги детям. Ханука гелт – детям дарят монеты на Хануку. Когда я посещала Любавического Ребе, к нему стояла очередь из матерей с детьми за благословением. Он клал каждому ребенку в ручку доллар, а потом брал эту ручку и они вместе опускали этот доллар в копилку на благотворительность.

Благотворительность – конечная цель денег для еврея. Не верите – пройдитесь по Сан-Франциско, не говоря уже про Нью-Йорк. По объектам еврейской благотворительности можно экскурсию проводить.

Интересно, что еврейская религия учить уважать деньги и жертвовать на благотворительность, а социалистический атеизм – ненавидимые деньги коллективно грабить и делить поровну.

Увы, опять мутантное, сумасшедшее марксистское семя в лице Берни Сандерса пытается объяснить американской молодежи, что социализм, где все будет бесплатно (как сыр в мышеловке), – светлое будущее всего человечества и проклинает власть денег. Первое, что обещали нам в «Коммунистическом манифесте» Маркс и Энгельс, – abolition of property, отмена (конфискация) частной собственности. Нормальные люди нажитую тяжелым пожизненным трудом собственность и деньги с радостью не отдают. Их надо убивать. Мой дедушка-хирург перестал быть социалистом, когда после революции в морг его больницы привезли десятки расстрелянных граждан города. Всех, у кого в банке было больше десяти тысяч рублей.

Как сказала Айн Рэнд, или власть денег, или дуло пистолета. С властью денег жить непросто, но то, что наступает после отмены собственности и отбора денег под дулом пистолета, мы, бывшие советские, уже знаем.

Татьяна МЕНАКЕР