Остальное – неважно
Ошибаются те, кто считает, что нами управляет мозг. Нами управляет желудок. Пустое брюхо к науке глухо. Это про науку. Путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Это о браке. Не ложись спать на полный желудок. Это о здоровье. Народ всегда прав. Мозг в обычной жизни не участвует. Так, иногда и в основном не вовремя. Типа «а где были мои глаза?» через три часа после свадьбы.
То же самое во всех остальных сферах. Управляет министерством не министр, а его секретарша. Заводом управляет не директор, а начальник первого отдела. Ну а монтажом энергоблока управляет не начальник стройуправления, а председатель профкома. Ибо он ставит на очередь на квартиру, на телефон, выдает путевку на август, а не на середину февраля, и также распределяет дефицитные билеты. Поэтому, когда ко мне, еще мокрому за ушами инженеру, но уже “зимующему” на монтаже более 11 месяцев, подошел местный профсоюзный босс, я удивился. Обычно идут к ним.
– Мне доложили, что твой начальник тобой доволен.
Для меня это прозвучало так же, как похвала раввину от далай-ламы. Другими словами, фальшиво до рези. Когда такое говорят, то чего-то хотят. Обычно неприятного. И самое странное, я к профсоюзу не имел никакого отношения. Поэтому и вел себя слегка нагловато.
– Рад стараться!
Он отреагировал в соответствии с занимаемой должностью:
– Это хорошо.
И без паузы:
– Танцы любишь?
Значит так, дело происходит на строительной площадке в девяти метрах над землей, за два часа до шабаша и за три месяца до конца монтажа. Это по поводу уместности вопроса. Я всмотрелся в профсоюзного дельца, ожидая подвоха. С монтажниками надо все время быть начеку. Могут раскрутить за минуту и сделать знаменитым надолго.
Сам слыхал, как одному новичку бригадир сердито указал пойти в котельную, набрать ведро энтропии, свежей, но без стружки, и отнести в кабинет начальника участка. Мол, Москва на проводе и требует образец. Пикантность последующих событий была в том, что новичок был молодой инженер, который знал все про энтропию, но тем не менее пошел к столовой, набрал ведро отбросов и принес в кабинет начальника участка. С запиской, что, мол, бригадир прислал для разговора с Москвой. На войне как на войне.
Так как я не нашел что ответить, профбосс:
– Не понял, ты танцы любишь или нет?
– Ну-у, вообще-то смотря что. Где? Когда? А с кем? И с чего вдруг такой интерес?
– У меня билеты на завтра пропадают. Никто не берет. А надо распространить.
– Что за танцы?
– Так вот то-то и оно. Если бы танцы. А то вломили мне балет. Выручай. Два билета. Со скидкой. Но на завтра. Дадут отгул на полдня. В городе балет.
– Ну-у, раз отгул, тогда давай. Деньги потом отдам. При себе два рубля.
Классик сказал, что такой звук издает лошадь, когда с нее снимают седло. Вот так ему легче стало. Я сунул билеты и какую-то программку в карман. Рассмотрел утром, когда стоял в очереди за конфетами «Ромашка» в местном продмаге перед работой. А когда рассмотрел, то выскочил из очереди и успел крикнуть в отходящий на объект автобус с монтажниками, что беру отгул на два дня.
Потом не без приключений добрался до главного аэропорта республиканской столицы и через полтора часа полета и получаса в троллейбусе стоял у главного входа в институт, где училась она. Она – это та, которая бывает раз в жизни.
Занятия закончились почти через три часа. Я ждал, сидя на бордюре. Не могу сказать, что все ее существо осветилось тихой радостью при виде меня.
– Ты сейчас похож на Васисуалия Лоханкина. Еще бы в одеяло завернулся. Так что произошло? Меня же завтра все наши девы будут пытать, за что тебя посадили и когда выпустили. Вот такой у тебя вид. Что случилось, серьезно?
Я молча подал ей программку. Через тридцать пять секунд:
– Господи! Это что, действительно? Где?
Я также молча показал ей два билета. На глазах толпы она на мгновение прижалась ко мне своей под «Битлз» подстриженной головкой.
– Ты чудо. Но ты и чуня! Как же мы?..
Я медленно, с достоинством вытащил из кармана своей затертой летной куртки (занял для форсу) краешек авиабилета. Я думал, что она еще раз прижмется ко мне на глазах всей толпы. Хоть на мгновение. Ошибся. Она, по-деловому:
– Вылет когда? Давай бери тачку, у меня немного есть с собой. Должно хватить. Да, подожди минутку, я сейчас.
Через двадцать минут, она:
– Все, попросила подружку, чтобы моим сказала, что я с тобой и могу задержаться. Чего улыбаешься? Задержаться – это не залежаться. Завтра практика по строймеханике, нельзя пропускать. Ч-черт! Ну, ладно.
До вылета было еще часа два. Аэропорт был небольшой, делать там было абсолютно нечего. Мы сидели на лавке у забора, через который просматривалось летное поле, и смаковали предстоящее. А смаковать было что. В страну впервые и ненадолго приезжал с гастролями американский Театр танца Элвина Эйли. Такого у нас еще не видели да и не слыхали тоже. И у нас есть два билета. Что это в действительности означало, мы поняли, когда оказались у входа в гигантский концертный зал. Конечно, у меня была с собой спортивная сумка, и я переоделся после перелета. Как ей удалось выглядеть свежей и элегантной, непосвященному не понять. Думаю, что то, что ей только исполнилось двадцать, не помешало.
До того как поднялся занавес, все было предсказуемо. Толпы там, снаружи, толпы здесь, внутри, в фойе. А когда занавес поднялся, мы очутились в другом мире. Нельзя сказать, что так уж и всё было в новинку. Мы слыхали спиричуэлс и до этого, но так, не конкретно. Видели даже элементы атлетизма в нашем балете. А вот такую комбинацию атлетического и классического балета под такую музыку – впервые. Про танцоров, а вернее сказать актеров, я не говорю. Такую музыку могли бы сложить только такие актеры. Думаю, что точнее будет – эта музыка сложила их. Эффект поразительный.
Все было здорово поставлено. Это был, в общем-то, авангард, но не типа писсуара на стене. Или двадцати орущих радиоприемников, настроенных на разные станции. Это был, как мне кажется, уникальный синтез настоящего таланта, фантазии и профессионализма.
По дороге от концертного зала в аэропорт республиканской столицы мы восторженно обсуждали детали. С покупкой билетов на рейс обратно проблем не было. Ну кто будет лететь последним рейсом из местной столицы в наш город? И через полтора часа полета, двадцати минут на такси, шестнадцати этажей в лифте до ее квартиры и поспешного прощания у полуоткрытых дверей я проделал обратный путь до нашего маленького аэровокзала. До первого утреннего рейса было еще долго ждать.
В аэровокзале было абсолютно нечего делать. Я уселся на лавочке возле забора, через который слегка просматривалось летное поле со множеством огней. Проблем с покупкой билета на обратный полет не было. Вот на этой лавке мы сидели всего несколько часов назад и смаковали предстоящее. А я сейчас вспоминал прошедшее. Совсем недавно.
Через полтора часа полета, три часа в раздолбанном «пазике» до поселка и получаса езды до монтажной площадки я появился в нашем вагончике. На меня сразу нахлобучили пару срочных заданий, мельком спросив:
– Ну как, захомутал хоть одну балерину?
Я, почти честно:
– Большинство мужчины.
И сразу же получил:
– И чтобы это понять, надо было брать отгул на два дня? Что ты себе думал?
А я, перелезая через многочисленные трубы, натыкаясь на фундаментные опоры, затыкая уши от свиста пневматических шаберов1 и обходя падающие со всех сторон снопы искр электросварки, думал совсем о другом. Во-первых, как дожить еще две с половиной недели до зарплаты. И во-вторых, что вот эти два дня было не до еды. И скорее всего, нами управляет даже не желудок, а что-то такое, чему нет названия. А просто есть ощущение. Ощущение счастья.
1 С целью высокоточной подгонки деталей изделий в слесарном деле используется весьма трудоёмкая технологическая операция – шабрение. Она производится при помощи специального инструмента – шабера, который, в зависимости от сложности и особенности детали, может иметь различную форму, конструкцию и размер. В пневматическом шабере используется сжатый воздух.
Alveg Spaug©2020
