«Орлова и Александров»

Я говорю не о внешности – здесь тоже всё далеко от идеала, – а о характерах и поведении тех, чьи портреты авторы пытаются нарисовать.

Персонаж по имени Эйзенштейн на каждом шагу с глубокомысленным видом произносит лютую банальщину, сочинённую сценаристами. Даже настоящие острые словечки Эйзенштейна авторы сериала умудряются обессмыслить. Вот пример. В воспоминаниях Михаила Ромма есть рассказ о том, как  Эйзенштейн после конфликта с начальством и долгого простоя является по вызову тогдашнего руководителя советской кинопромышленности Бориса Шумяцкого. Эйзенштейн готов поклониться, как он сам говорит, «лизнуть начальнику ж…». Но характер не тот. «Помогли бы вы Грише Александрову вывезти «Весёлые ребята», – первым делом просит Шумяцкий. Эйзенштейн отвечает: «Я не ассенизатор, г… не вывожу».

В сериале – Александров просит Эйзенштейна поспособствовать отправке «Весёлых ребят» на Венецианский кинофестиваль. Эйзенштейн отвечает: «Не может быть и речи. Я не ассенизатор, г… за границу не вывожу».

Слова Эйзенштейна утрачивают здесь и остроту (одно дело сказать это Грише Александрову, а совсем другое – начальству), и остроумие, и просто смысл (как будто ассенизатор занимается вывозом экскрементов за границу).

Или вот, тот же Шумяцкий. В воспоминаниях современников это нормальный советский чиновник, топающий ногами на секретарш и своих заместителей, которые с неприятным известием по одному боятся войти к нему в кабинет, а входят скопом.

У Михаила Ильича Ромма читаем: «Когда Шумяцкого арестовали, было в Москве большое торжество. Очень его не любили, многие не любили. В «Метрополе» Барнет пьяный напился. Все ходили весёлые. Хуже, говорят, не может быть, наверняка будет лучше».

В сериале это интеллигентнейший, доброжелательнейший, умнейший, человек, доступный для общения, с которым Александров держится запанибрата, а начинающий режиссёр Иван Пырьев входит в его кабинет без стука, что называется, открывая дверь ногой.

Кстати, насчёт интеллигентности. Когда-то Жванецкий написал: «Очень большие трудности у киношников/…/ Хамство и грубость в Сибири как раз получается ничего, а образование в Петербурге не идёт пока. Аристократизм в Петербурге пока не идёт. Если герой просто сидит – ещё ничего, а как откроет рот – так пока не идёт. Или, там, собственное достоинство, вот эта неприкасаемость личности…/…/

Сложно пока стало играть эрудированного, мыслящего человека, и, хотя исполнитель морщит лоб и прищуривается, такой перекос лица ещё не убеждает».

Актриса Олеся Судзиловская, играющая Любовь Орлову, изо всех сил морщит лоб и прищуривается, но это никого не может убедить в том, что её родители – потомственные дворяне, а дед, родственник Льва Толстого, был начальником Академии Генерального штаба и членом Государственного совета, что она училась в музыкальной школе, в консерватории, читала книжки… Трудно представить себе, чтобы женщина, перелиставшая хотя бы несколько книг, сказала, узнав о беременности своей сестры: «Я за тебя счастлива», хотя, используя наш великий и могучий, можно сказать: «Я за тебя рада», а неуклюжее «Я за тебя счастлива» если что-то и значит, то – я счастлива вместо тебя.

Можно было бы заполнить десяток страниц, перечисляя нелепицы, которыми начинён этот сериал. Например, не могли же его авторы не знать, что после своего первого инфаркта в феврале 1946 году Эйзенштей не валялся в нищенской комнате на продавленной кровати и не колотил разводным ключом по трубе, вызывая медсестру, живущую на другом этаже, а лечился в кремлёвской больнице, а затем в привилегированном санатории «Барвиха». Не могли же они предположить, будто Горький, разоткровенничавшись с посторонним человеком, рассказывал ему, что приёмный сын на него стучит и что вообще в Стране советов всё кругом сплошная ложь.

Авторы сериала наверняка были в курсе того, что родственникам арестованных ничего не сообщали о приговоре – будь то лагерь или расстрел. И даже при реабилитации в 1956-58 годах, многие справки, выданные родственникам погибших, тоже были чистой липой. Например, при реабилитации Бориса Шумяцкого внучка получила справку о том, что её дед умер в 1943 году в лагере, хотя на самом деле Шумяцкий, арестованный в феврале 1938 года, 29 июля 1938 года был расстрелян в Москве.

Конечно, всё это они знали, однако для фильма они придумали сцену, в которой Ида Пензо, жена арестованного оператора Владимира Нильсена, через несколько месяцев после его ареста рассказывает Любови Орловой, что он расстрелян.

Да и портреты самих центральных героев не очень-то соответствуют действительности. Вот, например, что пишет в статье «Голливуд без хэппи-энда» («Киноведческие записки» № 60) Аркадий Бернштейн:

“В 1976 году Политиздат выпустил мемуары Г.Александрова «Эпоха и кино»/…/ Режиссер утверждал, будто сам собрал съемочную группу «Веселых ребят», открыл И.О.Дунаевского, В.И.Лебедева-Кумача, Л.П.Орлову, а постановку этого фильма рассматривал как «партийное поручение»/…/

История «Веселых ребят» начинается с постановки на сцене Ленинградского мюзик-холла веселого музыкального представления «Музыкальный магазин». Посмотрев этот веселый спектакль с участием утесовского джаза, восхищенный начальник Главного Управления кинематографии СССР Б.З.Шумяцкий предложил Л.О.Утесову превратить это превосходное зрелище в кинокомедию, постановку которой он предполагал поручить «ученику Эйзенштейна Г.Александрову». Утесов, в свою очередь (как он рассказывал), настоял на том, чтобы сценарий написали авторы «Музыкального магазина» Н.Эрдман и В.Масс, а композитором может быть только И.О.Дунаевский.

Шумяцкий согласился с Утесовым и, как вспоминает И.П.Пензо, сказал Александрову: «В постановке вам поможет оператор В.Нильсен, он давно мечтает применить свои новые технические методы в комедийном жанре».

Сложилась интересная творческая группа, позднее появились В.И.Лебедев-Кумач и Л.П.Орлова, причем в этом не было заслуги Г.Александрова. Будущая звезда сама пришла на студию, но, не пройдя фотопробы для «Джаз-комедии», проявила удивительную настойчивость—она пригласила понравившегося ей Александрова на квартиру подруги и там сумела убедить режиссера, что роль Анюты в фильме просто создана для нее. Уже в 1933–34 годах достаточно ярко проявились амбиции Александрова, его тайное стремление достичь высокого положения в кино—несмотря на отсутствие даже среднего образования. О своем учителе Эйзенштейне он всерьез говорил как о «старом товарище», «соавторе», с которым работал «на равных». Сталин внимательно относился к Александрову, и тот воспринимал вождя как покровителя и цензора. Григорий Васильевич был способным режиссером и организатором, но не обладал хорошим литературным вкусом. Его шутливо называли Бароном Мюнхгаузеном за пристрастие к хвастовству и саморекламе. Взаимоотношения Александрова с В.Нильсеном, Н.Эрдманом, В.Массом, Л.Утесовым, И.Дунаевским были скорее деловыми, нежели теплыми и дружескими”.

Любой интересующийся с лёгкостью найдёт десяток опубликованных свидетельств, подтверждающих всё это. Однако авторы сериала, словно поверив рассказам Александрова, почти всерьёз изображают его бескорыстным рыцарем киноискусства. Единственным объяснением такого странного отношения сценаристов и режиссёра к фактам представляется мне их стремление дать не столько портреты Орловой и Александрова, сколько  концентрированный эмоциональный портрет этого страшного времени, не заботясь о достоверности тех или иных деталей, поскольку – видимо, полагали они, – зритель вообще о 30– 40-х годах прошлого века не знает ничего.

Действительно, для такого рассказа о времени Орлова и Александров – фигуры весьма подходящие, если не забывать, что они были не пассивными свидетелями, а работниками (вольными или невольными – другой разговор) идеологической обслуги, теми, кто вместе с кулаком следователя и «Вальтером ППК» палача* помог власти выработать советское сознание и советский язык, успешно заменивший сознание и язык человеческие.

Именно в фильмах Александрова прозвучали сочинённые Дунаевским главные песни эпохи: «Марш весёлых ребят» («Легко на сердце от песни весёлой…»), «Песня о Родине» («Широка страна моя родная…»), «Марш энтузиастов» («Нам нет преград…») Здесь в общедоступной и всепроникающей форме была сформулирована идеология, которая – хоть и в несколько окарикатуренном виде – всё ещё жива четверть века спустя после распада Советского Союза**.

Но авторы сериала предпочитают говорить не об ответственности, а только о проблемах и страданиях своих героев.

Кто же виновник этих проблем? Риторически – Он, Хозяин, Сталин. В какой-то момент Александров даже с большим чувством декламирует перед супругой мандельштамовское «Мы живём, под собою не чуя страны…» (не важно, что реальный Александров, скорее всего, не слыхал имени Мандельштама и, уж конечно, не мог знать этого стихотворения, известного очень немногим – отнесём это к тому же стремлению показать сконцентрированный образ эпохи). Но виновник Он только риторически, на словах. В фильме мы видим совсем другое.

Он разрешает «Весёлых ребят», смотрит картину чуть ли не раз в месяц и не устаёт хвалить (впоследствии в число любимых картин включается и «Волга, Волга»);

Он даёт Александрову и Орловой квартиру, машину, дачу, деньги, прислугу;

Он неровно дышит к Орловой – «Нравишься ты мне», – и делает пасы в её сторону, но, услышав, что она любит мужа «больше жизни», её не трогает, а Берии, который к Орловой пристаёт, грозит: «Если хоть один волос упадёт с её головы…»;

Он спасает отравленную Орлову, отдав приказ Берии хоть из-под земли добыть противоядие;

Он велит дать квартиру артисту Белову, который в фильме «Светлый путь» сыграл Калинина и рассчитывал, что, когда картина будет закончена, он попросит у начальства квартиру, а эпизод с Калининым оказался из фильма вырезанным;

в фильме Он, развлекая гостей на приёме в Кремле, поёт вместе с Утёсовым блатную песенку с «С одесского кичмана бежали два уркана..» В жизни Он развлекал гостей несколько иначе. Например, на приёме в Кремле для высших чинов НКВД 20 декабря 1936 года Он велел своему брадобрею Карлу Паукеру разыгрывать в лицах сцену расстрела Каменева и Зиновьева;

Он не расстрельные списки подписывает (каких Он в жизни подписал тысячи), а подписывает в фильме списки награждённых (ну, вычёркивает из них Утёсова – по тем временам не самая страшная беда);

посмотрев фильм «Светлый путь», Он говорит Александрову: «Это ваша самая большая неудача…» и стыдит его: «Вы не холуй, а режиссёр с именем».

Короче говоря, персонаж по имени Сталин, скорее, вызывает симпатию зрителя, и уж, во всяком случае, Он не выглядит мерзавцем, как Берия, которого Сталин регулярно одёргивает и ставит на место.

Если авторы рассчитывали, что сериал будет смотреть зритель, который действительно про историю ничего не знает, то, вероятнее всего, такой зритель увидит в фильме непростого, но, в общем-то, справедливого Хозяина и негодяя Берию, который за спиной Сталина творил свои кровавые дела.

По-моему, это и есть итог 16 серий телефильма «Орлова и Александров».

*Самый знаменитый советский палач генерал-майор Василий Михайлович Блохин (1895-1955) всякому другому оружию предпочитал «Вальтер ППК». У генерала были свои резоны: «ППК», в отличие от советского производства пистолетов, не перегревался при интенсивном употреблении. А Василию Михайловичу случалось использовать этот замечательный пистолет очень интенсивно. Сообщают, что в особенно горячие периоды он расстреливал по 300-400 человек в день. Уж не знаю, как там было дело, но, похоже, товарищ Сталин для знаменитых жертв выбирал знаменитого палача. Разные источники сообщают, что Блохин лично расстрелял Тухачевского, Якира, Уборевича, Кольцова, Бабеля, Мейерхольда и даже Ежова.

** Разумеется Александров и Дунаевский были не одиноки в этой работе. Над созданием идеологии трудились многие. Вспомним “Песню о встречном”, сочинённую  Шостаковичем для фильма Эрмлера и Юткевича “Встречный”. Примеры можно множить бесконечно.

Михаил ЛЕМХИН