Оккупантский Первомай
В Первомай движение оккупантов Уолл-стрит пересидело ливень и в середине дня захватило часть Пятой авеню, но так и не овладело финансовым сердцем Америки и не парализовало мосты и туннели Манхэттена, которые защищала стена полисменов. Не сбылись и его надежды подбить горожан на всеобщую забастовку и уговорить их не ходить в этот день в банки, […]
В Первомай движение оккупантов Уолл-стрит пересидело ливень и в середине дня захватило часть Пятой авеню, но так и не овладело финансовым сердцем Америки и не парализовало мосты и туннели Манхэттена, которые защищала стена полисменов. Не сбылись и его надежды подбить горожан на всеобщую забастовку и уговорить их не ходить в этот день в банки, магазины и учебные заведения.
Но движение, о котором почти забыли после 15 ноября, когда полиция ликвидировала его колыбель в сквере Зукотти через дорогу от гигантской стройплощадки на месте Всемирного торгового центра, в Первомай громко напомнило о себе и показало, что у него еще полно пороху в пороховницах.
Акция должна была начаться в 8 утра в Брайант-парке на 42-й улице между Пятой и Шестой авеню, но из окрестных офисов мне сообщали по телефону, что из-за проливного дождя там собралась от силы сотня демонстрантов.
К полудню, однако, разведрилось, и, когда я подошел к Брайант-парку в чеверть первого, на широком тротуаре у подъезда аспирантуры, в которой я когда-то изучал политологию под руководством либеральных американских профессоров и одного югославского марксиста, ходили по кругу сотни три захватчиков Уолл-стрит с плакатами.
Над толпой возвышалась долговязая блондинка с зеленым венком на голове и штампом «99%» на левой щеке. Это самоназвание оккупационного движения, которое противопоставляет себя «одному проценту» населения, то есть богатеям.
Минуя подъезды банков, демонстранты гневно махали плакатами типа «Мошенников – под суд! Лучший способ ограбить банк – это им владеть!».
Из банков высыпали их сотрудники в белых сорочках и молча взирали на орущую толпу. Строго говоря, они принадлежат к 99%, но на моих глазах к демонстрантам ни один не переметнулся.
На общепит оккупанты реагировали неоднозначно. Проходя мимо дорогой кофейни Starbucks, они выражали ей свое «фе», а поравнявшись с закусочной Capital Grill, они кричали, что поддерживают ее работников. Поравнявшись с мексиканским рестораном Chipotle Mexican Grill, они кляли его хозяев за дурное обращение с сельхозрабочими.
Чем конкретно провинились перед восставшим народом владельцы этих заведений, я выяснить не успел, потому что все заглушили разноцветные трубы духового оркестра, состоявшего из лесбиянок с вкраплением геев. Они были одеты в зеленое, как будто это было не Первое мая, а День Св. Патрика, и надвигались на нас со стороны Таймс-сквера.
Оркестранты играли профессионально, а также весь день пели и танцевали в Юнион-сквере. Они заявили, что их коллектив посвятил себя борьбе за социальную справедливость.
В толпе были также десятки гитаристов, в связи с чем ораторы говорили о своей «гитарармии». Ее полководцем был в этот день отличный гитарист Том Морелло, бывший солист группы Rage Against the Machine, включившийся в движение с первого дня.
В Брайант-парке толпу раскочегаривал речами симпатичный бородатый гитарист, начинавший с фирменного сигнала движения. «Майк чек! Проверка микрофона!» – периодически выкрикивал он. «Майк чек!» – в восторге скандировала толпа, понимавшая, что это сигнал повторять за оратором.
«Это гитармия! – сказал гитарист. – Мы любим свою музыку!». «Это гитармия! – дружно повторили за ним борцы за свободу. – Мы любим свою музыку!». И в таком духе.
Столь холопские ритуалы попадались мне лишь в советской юности.
Еще хуже выглядит их фирменная манера в знак одобрения задирать вверх руки и шевелить пальчиками, как будто они изображают водоросли. Всякий раз этот детский ритуал приводит их в дикий восторг.
Если со стороны домов на демонстрантов безмолвно смотрели финансисты, то с проезжей части на них так же молча взирала цепь полицейских обоего пола со связками белых пластиковых наручников на правом колене.
Как всегда, демонстранты время от времени пытались переманить их на свою сторону. «Мы знаем, что душой вы с нами, – с надеждой говорил при мне ментам юный бунтарь. – У вас тоже дети. Вас тоже ограбили банки!».
Другой, однако, пошел по иному пути. «Ё.. нацисты!» – кричал он полисменам на Пятой авеню. «Стрелять их надо!» – поддакнул ему седой старичок.
Мимо прошла активистка с пластиковой банкой чего-то бордового. «Кто хочет сока? – спросила она. – Извините, стаканов нет».
В Брайант-парке за столиками сидели явно посторонние люди, пришедшие перекусить на свежем воздухе. «Эй! – крикнул им пробегавший мимо бородатый парень, – Уолл-стрит ваши денежки тоже стырил, ребята! И вы им это спустите?!».
Под деревом расположилась мама с тремя карапузами. Им выдали желтые шарики, на которых мама написала с одной стороны «Родители поддерживают оккупантов!», а с другой – «Наши дети – не товар!».
А я было уже начал прицениваться.
В два часа дня толпа демонстрантов, выросшая к этому времени до нескольких тысяч, направилась из Брайант-парка вниз по Пятой к Юнион скверу, где когда-то проводились грандиозные первомайские мероприятия. В 1940-х годах коммунисты собирали на них до 300 тысяч человек. Но потом секрет был утерян, и много лет на Юнион-сквер Первомай не справляли. Сейчас эта традиция возобновилась.
Толпа шла под свистки и громкий бой барабанов, заглушавший песню Пита Сигера «Это моя земля, это твоя земля», которую исполняли впереди колонны. Шли по тротуару, рассекая поток прохожих. Сбоку по проезжей части двигалась цепь полицейских в пешем порядке и на мотороллерах.
На каждом перекресте демонстрантов встречала новая орда фотокорреспондентов.
С тротуаров на процессию нацеливались круглые объективы тысяч разноцветных айфонов.
Я уже начал было умиляться дисциплинированности сторон, как часть толпы неожиданно завернула с Пятой авеню на мою 33-ю улицу. Полиция рванулась туда же. В этот момент остальные демонстранты прорвали ее редкую цепь и высыпали на проезжую часть авеню. Полицейские сперва пытались их удержать, но быстро отступили за безнадежностью, и захватчики овладели всей авеню, перекрыв на ней движение.
При мне никого не арестовали, хотя сообщают, что в этот день было задержано около не то 30, не то 60 человек. Как я понимаю, в основном это были анархисты, ряженые в черное под нинзя. В Сиэттле они побили витрины, но на том побережье наши бунтари вообще лютее, а в Нью-Йорке, очевидно, лютее полиция, потому что здесь их быстро нейтрализовали, и 99% пока остались неотмщенными.
Нинзя собрались в скверике, где Вторая авеню пересекается с Хьюстон, но там я не был. Вернемся, однако, на Пятую.
На 29-й улице дорогу толпе пытался преградить десяток полицейских мотороллеров, но их просто обошли. Остаток пути полицейских как корова языком слизнула. Остались только безоружные регулировщики в желтых жилетиках.
Окрыленные победой, демонстранты пошли вперед еще более резво, начали еще сильнее бить в барабаны и триумфально скандировать «Чьи улицы?» – «Наши улицы!». На углу Юнион-сквера нас встретила вульгарно одетая молодуха, высоко поднявшая плакат «Я верю в чудесную революцию».
«Чей парк?» – закричал юный санкюлот и сам ответил: «Наш парк!».
Его не поддержали. Возможно, лозунг был неутвержденный.
Дальше я увидел счастливую женщину-кугуара в черной майке с красной звездой и словом «Партизанка» и небольшие группки профсоюзников, которые пришли справлять праздник вместе с оккупантами Уолл-стрит. Один вручил мне зеленую бейсболку 37-го отделения профсоюзного объединения АФТ-КПП, и остаток митинга я прощеголял в ней. Выступал, что называется, под чужим флагом.
Гитарист Морелло исполнил со сцены новое произведение под названием «Всемирная песня бунтарей». Припев, который восторженно повторяла за ним вся огромная толпа, звучит так: «Всемирная песня бунтарей, Пой ее громко, Пой всю ночь. Потерпи, Уже скоро».
Что именно произойдет скоро, понимали без слов, но, возможно, все по-разному, поскольку там собрались разные люди. Каждой твари было минимум по паре.
Толпа состояла, в основном, из молодежи, но пришло и немало седовласых ветеранов. Встречаясь с вами взглядом, старички неизменно расплывались в умиленной улыбке.
Седой усач в кожаной куртке воздел правой рукой кубинский флаг с портретом Че Гевары, а левой держал транспарант, на котором осуждались санкции против Сирии и Ирана и выражалась солидарность с Исламской Республикой.
Рядом выкрикивала лозунги группа симпатичных юных филиппинцев, требовавших амнистировать нелегалов. Это было одним из самых популярных требований момента. Вообще, в последние годы эти лозунги стали главными на первомайских митингах в Америке.
«Иммигранты платят налоги!» – было написано на одном транспаранте. На самом деле, мало кто в США возражает против иммигрантов вообще: возражают против наплыва миллионов нелегалов, которые, конечно, налогов не платят, поскольку никто с них не спрашивает. На то они и нелегалы.
Но борьба за нелегалов пока еще выглядит несколько неаккуратненько, поэтому с понтом борются за легалов, просто подменяя понятие.
Популярностью пользовался и призыв ввести бесплатное высшее образование, а также обложить миллионеров дополнительным налогом. «Мы даем вам наколку на преступников: они на Уолл-стрите! – кричали юные революционеры ментам. – На Уолл-стрите преступников арестовывайте!».
«Климатическмй кризис обостряется! – гласил один плакат. – Нужны серьезные перемены!». По той же модели был построен другой лозунг: «20% американских детей живут в нищете! Нужны серьезные перемены!».
В связи со своей зимней спячкой оккупационное движение перестало быть фактором политической жизни и практически не упоминается в ходе предвыборной кампании, от исхода которой будет зависеть будущее Америки. Оккупанты, в свою очередь, не упоминали ни Ромни, даже матом, ни Барака Обаму, хотя озвучивали его лозунги насчет верхнего образования или новых налогов на миллионеров.
Обама в разговорах практически не мелькал, хотя одна выступавшая на митинге латиноамериканка произнесла по-испански полузабытый уже лозунг его прошлой предвыборной кампании Si se puede, впервые использованный в 1972 году членами прогресивного профсоюза сельхозрабочих.
Лозунг довольно сиротский, но когда Обама воскресил его в 2008 году, «yes we can!» с восторгом повторяли за ним миллионы людей, легко поддающихся зомбированию.
Сейчас он звучит уже архаически, как ленинское «Земля – крестьянам!», и сохранился лишь в своем испанском варианте.