Ох уж эти мужские пристрастия…

Наверное, с оружием просто. Любой пацан смотрит на него с замиранием сердца, как потенциальный воин и охотник. И испытывает волнение, заложенное в нем, будущем мужчине, природой, которая на бессознательном уровне диктует ему код его удовольствий. Да и с женщинами тоже все понятно: их магическое воздействие на мою и мне подобных психику мощнее самого сильного шторма. Как ударит волна чувств, так только держись, чтобы она не захлестнула и не смыла в глубокую эмоционально бездну. А как это случается, я понял достаточно рано, еще будучи семилетним мальчишкой. Да, репетиция большого представления, уготованного мне жизнью, произошла в Одессе на Молдаванке.

Во дворе, где я рос, красивых женщин было немало. Особенно тех, у которых, как с восторженным придыханием говорили в Одессе, на заднице трещали юбки, а на груди ломились лифчики. Ну, то есть там, на улице Госпитальной, ценилась обворожительность женского тела, воспетого Рубенсом, Кустодиевым и другими живописцами, понимавшими его великолепие. С изобразительным искусством в том раннем возрасте у меня еще не сложились доверительные отношения, но глаза в поисках прекрасного уже невольно останавливались на крутых бедрах и на роскошных бюстах моих взрослых соседок. Ах, Одесса! Воздух в этом городе был напоен живительным ароматом степи и солоноватым бризом с моря, который даже у мальчишки будил желание любоваться упоительными женскими прелестями. И я любовался, как бы предчувствуя важность их созерцания для утонченных проявлений свойств мужской души. Ведь без них и не создашь ничего по-настоящему путного.

Меня привлекает гармония. В кажущемся кому-то громоздким маузере К96 я вижу совершенство форм, изменить которые значит нарушить баланс, выверенный техническим гением его создателя.

И женщина для меня – безупречное создание Творца, достойная внимания и поклонения. Любая! Потому что у каждого мужчины свой ее идеал, как и оружие для себя мужчина выбирает сам, без оглядки на чье-то мнение. Главное – полагаться на собственный вкус и не сомневаться в собственном выборе. А его я сделал тогда, в детстве, на Молдаванке. И произошло это в достаточно прозаичном месте – возле дворовой водяной колонки.

Вообще, колонка во дворе на Госпитальной являлась своего рода центром мироздания. К источнику воды одесситы всегда относились трепетно. Да и, пожалуй, ни в каком другом городе так универсально не использовали колонки, как в Одессе. А уж на Молдаванке и подавно кран практически не закрывался. Что только не делали под водяной струей! Стирали белье, чистили рыбу, резали кур, мыли всякую всячину, включая помойные ведра. Да мало ли человеческих надобностей? Даже купались. Правда, водные процедуры принимали только дети и не под краном, а в нескольких метрах от него. В особенно жаркие летние дни изобретательные мамаши выносили во двор оцинкованные лохани для купания младенцев, наполняли их водой и, дав хорошенько прогреться под солнцем, сажали туда своих замурзанных отпрысков трех-пятилетнего возраста. Старшие уже едва вмещались в ту утлую купель, что совершенно не мешало им самозабвенно плескаться и обливать друг друга с таким гамом, что только глухой не мог слышать радостного визга:

– Мама! Мама! Лей на меня воду! Я очень люблю моряцкую жизнь! – их восторгу от импровизированного бассейна в обыкновенном корыте не было предела.

В тот памятный день наша соседка Полина принесла с Привоза вязочку бычков и, конечно же, чистила их возле той самой колонки. По-свойски разложилась с досточкой и с газеткой для жабр и кишок, полагавшихся после котам, уже собравшимся рядом. И я там ошивался – вроде как без надобности, но привлеченный появлением здесь нравившейся мне взрослой женщины, заворожившей однажды пацана – ценителя ее роскошной груди. А та у Полины действительно вываливалась из лифчика, а особенно теперь, когда она наклонилась над цементным отливом колонки, занятая рыбой. Руки ее ловко справлялись с бычками, и в такт их движениям колыхалась грудь, едва умещавшаяся в глубоком разрезе кое-как запахнутого домашнего халата. А что? Выйти во двор в таком виде на Молдаванке было в порядке вещей. Вот с тех самых пор критерии женской красоты у меня очень определенные. И мой идеал – не загадочная блоковская незнакомка, «дышавшая духами и туманами, а фигуристая одесская «мамка» с Молдаванки, чистящая рыбу. Да уж, Полина, бесспорно, приложила к тому руку, а вернее грудь.

И истоки любви к оружию – тоже из детства со двора на Госпитальной. В том, что оно у меня будет, я не сомневался. Ведь в детстве всем кажется реальным достижение собственных желаний. Вот вырасту… И я так думал. Даже знал, какой пистолет однажды окажется у меня в руке. Маузер! Он и у Мишки Япончика имелся, у моего предшественника – соседа по двору на Молдаванке. Представляя, как однажды я вынесу во двор маузер и похвастаюсь им перед пацанами, мне хотелось думать о том еще и еще. Тешить себя мыслями, приукрашивая детские грезы мельчайшими подробностями. И те мне не казались несбыточными. Наоборот, они подпитывали мою фантазию, и я точно знал, что когда-нибудь, испытывая благоговение, дам его подержать такой же дивной женщине, как Полина…

Виктор БЕРДНИК