Обзор DVD Выпуск 278

Это была идея Василия Ливанова – сделать фильм об Андрее Рублеве. Он предложил своим приятелям, Андрону Михалкову-Кончаловскому и Андрею Тарковскому, написать втроем сценарий. Ливанов, к этому времени снявшийся уже в нескольких фильмах, полагал, что будет играть Рублева. Сценарий договорились писать, как только он вернется со съемок фильма (кажется, это была картина «Коллеги» по роману Аксенова). Но Тарковский и Михалков-Кончаловский не стали дожидаться Ливанова и написали сценарий «Страсти по Андрею» вдвоем.

В апреле 1964 года этот сценарий был опубликован в журнале «Искусство кино» (№№ 4–5).

И все зависло. Без отмашки начальства нельзя было запустить фильм в производство.

А начальство молчало.

Тарковский ходил по всем доступным кабинетам, наконец его вызвали телеграммой – телефона у режиссера не было – в ЦК.

Вот рассказ друга Тарковского, драматурга Александра Мишарина (он работал с Тарковским над сценарием «Зеркала»).

«На следующий день мы ждали его с Ирой (Ирина Рауш, первая жена Тарковского – М. Л.), поминутно глядя на часы… Наконец хлопнула дверь… Андрей стоял на пороге.

– Ну?!

– Сейчас, сейчас… только разденусь…

Уселись, как всегда, на кухне. Я достал бутылку водки. Разлили, молча выпили.

– Эти сволочи… Эти… – Андрей сквозь зубы бросил ругательное слово о бонзах. – Ни один в ЦК не говорил ни обо мне, ни о «Рублеве»! А я-то ждал!

– Ну а Куницын* что… Он-то что сказал?

– Хороший мужик! Стоящий! – Андрей был явно на подъеме, весь в надеждах. – О чем мы с ним сегодня только ни говорили. И o Достоевском… И о Сибири – он ведь оттуда. И о Василии Васильевиче Розанове. Он такой образованный человек, оказывается…

– Ну а конкретно что… Что обещал?

Андрей замолчал, словно вспоминая, а чем же кончился разговор. Потом, словно издалека, посмотрел на нас и изрек:

– Просил две недели. Будет говорить сам. С секретарем ЦК.

– С Ильичевым?**

– Наверное, – не очень уверенно ответил Тарковский. – А с кем же еще?

Да, от Ильичева хорошего чего-либо ждать не приходилось!

Прошло еще недели две – молчание. На осторожные звонки Тарковского в ЦК – ни ответа, ни привета. Куницын не брал трубку.

«Да, Ильичев есть Ильичев!» – говорили мы друг другу.

Неожиданно Андрея вызвали к директору «Мосфильма». Он пробыл на студии до позднего вечера. Когда вернулся, на нем лица не было.

– Приказ о запуске «Рублева» в производство… подписан. Сегодня же… при мне!

Мы втроем чуть ли не в пляс пустились. Откуда-то появилась бутылка. Перебивая друг друга, сразу же начали расспросы: «А кто будет играть Андрея Рублева?! Ну, Дурочку, конечно, Ирка… Кто оператор? Кто художник?» – и т. д., и т. п.

Когда на следующий день Тарковский дозвонился до Г.И. Куницына со словами благодарности, тот отчужденно, без эмоций ответил:

– Леонид Федорович посчитал нужным поддержать мнение отдела культуры…

И на долгое время они с Андреем перестали общаться.

Только через многие годы, давно уже отставленный из ЦК профессор Г.И. Куницын, ставший чуть ли не диссидентом, рассказал нам в ЦДЛ, как прошел их тогдашний разговор с Л.Ф. Ильичевым.

– Он долго-долго мялся, уходил в другие вопросы, но я снова и снова возвращался к «Рублеву», – рассказывал разгоряченный Георгий Иванович. – Наконец Леонид Федорович вдруг чуть ли не вспылил на меня: «А почему какой-то еврей должен снимать фильм про великого… величайшего русского художника?» Он аж побагровел… А я растерялся и только развел руками: «А откуда вы взяли, что Тарковский – еврей?» – «Да мне многие кинематографисты говорили!» И он назвал несколько довольно уважаемых фамилий… Ну, я тут вскочил, начал чуть ли не орать на него: «Да он русский! Понимаете, русский… Я как коммунист вам говорю – русский!»

– Да? Вы проверяли? – теперь уже опешил секретарь ЦК.

– Сказано вам – русский!

Ильичев замолчал, не зная, на что решиться. А потом, искоса глянув на меня, спросил: «А когда фильм-то выйдет, если сейчас запустить?»

– Ну… году в шестьдесят шестом. Не раньше…

Лицо Леонида Федоровича просияло: «Ах, в шестьдесят шестом! Тогда пусть запускают…» И он махнул рукой. Его уже к этому году давно забудут в ЦК… Он сам уже чувствовал, что сидеть ему в своем кресле оставалось несколько месяцев… ***

Так странно и очень по-советски решилась судьба запуска сценария «Андрея Рублева»…»

Первый кадр «Рублева» был снят 14–15 апреля 1965 года. Но еще до того, как это произошло, у картины возникли серьезные проблемы с бюджетом. Директор фильма Тамара Огородникова рассказывает: «Картина требовала больших денег, которых у нас не было. Первую смету мы составили на 1 600 000 рублей, потом на 1 400 000, потом сократили еще на 200 000». В конце концов компромисс был достигнут: Тарковский согласился выбросить Куликовскую битву, с которой по оригинальному замыслу должен был начинаться фильм».

В бюджет, впрочем, все равно не уложились, но не это стало причиной злоключений картины.

Конечно начальство смущали непривычная фактура изображения, замедленный ритм, длинное дыхание, но главные претензии к фильму были, как отметила Майя Туровская, «не вкусовые, а идеологические». Тарковского обвиняли в очернении русской истории: «Оппоненты Тарковского упрекали фильм за недостаток оптимизма, недостаток гуманизма, недостаточный показ сопротивления татарскому игу /…/, за избыток жестокости, избыток наготы».

Ожесточение, которое вызывала у начальства картина Тарковского (как и все другие его работы), в общем-то объяснимо. На самом деле не столько об оптимизме и гуманизме заботились советско-партийные бонзы, сколько о подконтрольности мысли и сознания, и они понимали, спинным мозгом или чем там еще чувствовали, что Тарковский просто не в состоянии отказаться от своего видения, вне зависимости от того, будет ли начальник благосклонно кивать или кричать, наливаясь кровью и брызжа слюной.

Съемки закончились в ноябре 1965 года, акт приемки фильма, с «монтажными поправками», подписан 25 августа 1966 года. В этом первом варианте фильма было 5642 метра. Студия настаивала на сокращении «длиннот» и устранении «натуралистических» сцен. В результате Тарковский сделал 37 поправок и сократил картину на 390 метров.

Но начальство требовало еще и еще «монтажных уточнений». Тарковский отбивался как мог. Время шло, и казалось, что всякий чиновник, так или иначе соприкасающийся с кинематографом, просто долгом считает присоединить свое слово к возмущенному хору. При этом градус возмущения нарастал.

31 мая 1967 года на заседании художественного совета «Мосфильма» директор студии В. Сурин зачитал удивительный документ «Запись из выступления на собрании работников «Правды» и на Идеологической комиссии». Вот несколько цитат из этого документа (цитирую по книге Виктора Филимонова «Андрей Тарковский. Сны и явь о доме»):

«Фильм резко критикуют в партийных и общественных кругах столицы», высказывая «резкое неприятие его антиисторической концепции». «Фильм унижает достоинство русского человека, превращает его в дикаря, чуть ли не в животное». «В фильме нет Рублева-художника, не показаны условия, которыми был порожден его гений, но показаны обстоятельства, которые противодействовали его появлению. Рублев в фильме – фигура условная. Он выступает в качестве символического художника вообще, его творчество не показано; и сделано это было в силу желания автора фильма наделить художника особой ролью в жизни общества. Его окружают духовно, морально и физически искалеченные люди. Лишь он один (гений) остается чистым и незапятнанным, способным выносить приговор всему, что его окружает, и безошибочно судить обо всех процессах и всех явлениях народной жизни. Но это ложная идея, и эта идея родилась не в XV, а в XX веке, в современном буржуазном обществе. Такая не проясненная во многом, ошибочная концепция фильма ведет к тому, что фильм оказывается неприемлемым, ибо работает против нас, против нашего народа и его истории, против партийной политики в области искусства. Идейная порочность фильма не вызывает сомнений».

Надо сказать, что в неприятии картины чиновники нашли неожиданную поддержку и среди некоторой части тех, кого нельзя было назвать друзьями власти.

«Поразила меня картина мрака, грязи, ущербности и жестокости, которую он рисует. В такой жизни явление Рублева было бы невозможно и бессмысленно. А ведь это была эпоха великих художников и святых: откуда же они взялись?» – так сформулировал свои претензии к фильму Игорь Шафаревич****, математик, член-корреспондент Академии наук СССР, диссидент, подготовивший вместе с Солженицыным публицистический сборник «Из-под глыб».

А вот и сам Александр Исаевич:

«За два последних десятилетия это уже целое течение в советском искусстве: осмелиться на критику режима не прямо, а дальним-предальним крюком, через глубину русской истории, или самовольной интерпретацией русской классической литературы: подать ее тенденциозно, с акцентами, перераспределением пропорций, даже прямым искажением, но тем самым более выпукло намекнуть на сегодняшнюю действительность. Такой прием не только нельзя назвать достойным, уважительным к предшествующей истории и предшествующей литературе. Такой прием порочен и по внутреннему смыслу искусства». Солженицын написал это в 1983 году, а в 1995 дополнил: «С тех пор А. Тарковский неоднократно отрицал, что в фильме «Андрей Рублев» он хотел критиковать советскую действительность эзоповым языком. «Я отметаю совершенно это объяснение моей картины».

Но такое объяснение было сделано мною в наилучшем предположении для Тарковского: что он – фрондер, который, однако, в приеме аналогии неосторожно обращается с русской историей. Если же, как говорит Тарковский: «Я никогда не стремился быть актуальным, говорить о каких-то вещах, которые вокруг меня происходят», – то, стало быть, он и всерьез пошел по этому общему, проторенному, безопасному пути высмеивания и унижения русской истории /…/»

Читать это грустно.

***

В своей книге «7½, или Фильмы Андрея Тарковского» Майя Туровская рассказывает, что существовало три варианта монтажа. Первый, «Страсти по Андрею», был показан на студии. Из этого первого варианта Тарковский «по замечаниям сразу сократил почти 400 метров (не из сговорчивости, разумеется): в первом варианте было 5642 метра, во втором – уже 5250. На следующие 174 метра (длина прокатной копии – 5067 метров) ушло несколько лет. Ни на какие уступки Тарковский не пошел и сделал монтажные поправки и сокращения только там, где считал нужным, хотя кинематографическое начальство продолжало почти до самого выхода фильма на экраны требовать новых сокращений.

«Опять поправки по «Рублеву». Сил уже нет», – записал Тарковский в своем дневнике 24 апреля 1971 года. Советские зрители еще не видели «Андрея Рублева», но для остального мира фильм уже существовал.

Заявляя, что фильм «работает против нас, против нашего народа и его истории, против партийной политики в области искусства», те же чиновники продали «Андрея Рублева» зарубежным прокатчикам. Французский прокатчик показал его на Каннском фестивале 1969 года. «Рублев» не мог участвовать в конкурсе, но получил приз – один из важнейших призов фестиваля, присуждаемый картинам, показанным в рамках киносмотра вне зависимости от их участия в конкурсе, – приз Международной федерации кинопрессы (ФИПРЕССИ).

***

В нынешнем издании Criterion Collection представлены два варианта фильма: первоначальный, 205-минутный, и третий, окончательный 183-минутный вариант.

На дисках вы также найдете студенческую короткометражку Тарковского «Каток и скрипка» и множество дополнительных материалов.

Портрет Андрея Тарковского работы Михаила Лемхина

*Георгий Куницын (1922–1996) – заместитель начальника отдела культуры ЦК, с декабря 1962 года курировавший кинематограф. В значительной степени благодаря Куницыну стало возможным поставить такие фильмы, как «Берегись автомобиля», «Обыкновенный фашизм», «Айболит-66», «Посторонним вход воспрещен», «Крылья», «Председатель».

Режиссер А.В. Гордон (шурин Андрея Тарковского) в книге «Не утоливший жажды» пишет: «С некоторой оговоркой можно сказать: не было бы Куницына, не было бы и «Андрея Рублева». Или шире: не было бы в то оттепельное время людей, подобных Георгию Ивановичу, нашему кино пришлось бы совсем плохо. Недаром Андрей называл его ангелом-хранителем».

**Л.Ф. Ильичев (1906–1990) в период, о котором идет речь, – председатель Идеологической комиссии ЦК КПСС.

***Действительно, сидеть Ильичеву в этом кресле оставалось недолго. Он пересел в кресло заместителя министра иностранных дел.

****Игорь Шафаревич – также автор печально знаменитой антисемитской книги «Русофобия».

Михаил ЛЕМХИН