Обзор DVD 125

Issue #771

Red Cherry. A film by Daying Ye. 1996. Fox Lorber. («Красная вишня». Режиссёр Даинг Ие). На китайском, русском и немецком языках с английскими субтитрами.

Этот фильм снимали в Подмосковье и в павильонах московской студии имени Горького. Он рассказывает историю времён Второй мировой войны, действие его разворачивается в России, и, за вычетом десятка фраз, там, естественно, звучит русская речь. В картине снимались почти исключительно российские актёры. И вот эта лента оказалась самой кассовой картиной 1996-го года в Китае, получила множество фестивальных призов и была представлена Китаем к оскаровской номинации.
Лента повествует о судьбе двух китайских детей – девочки Чучу и мальчика Лу Хайомана, – привезённых в 1940 году в СССР.

Дети китайских коммунистов, зимой 1940 года они были помещены в одну из подмосковных школ, и авторы картины рассказывают нам сначала историю их недолгой учёбы в этой школе, в городе Иваново, а затем, разделив повествование на две отдельные линии – историю Чучи, которая вместе с товарищами по пионерскому лагерю оказалась на оккупированной территории, и историю Лу Хайомана, которому случилось остаться на лето в Иваново.

Даинг Ие последовательно монтирует большие куски одного и другого сюжетов, предваряя каждый информацией с указанием времени и места, где действие происходит. В финальных титрах режиссёр рассказывает о том, как сложилась судьба героини за рамками кинематографического сюжета. Даинг Ие, иначе говоря, настаивает, что перед нами реальная история, а он в своём рассказе следует фактам. И, я полагаю, китайские зрители, а тем более зрители американские – так и отнесутся к этому фильму.
Иное дело зритель российский, зритель из бывшего Союза – видевший, читавший, слышавший сотни историй военного времени; я уже не говорю о тех, кто испытал войну на собственной шкуре.
Российским зрителям этот фильм смотреть будет довольно трудно.

Дело в том, что Даинг Ие представляет себе войну, базируясь на воспоминаниях некоего количества людей, которых ему довелось повстречать – друзей своих родителей, людей, которых он специально расспрашивал, иначе сказать, китайцев, чей детский военный опыт, при всей его травматичности, всё же опыт сказочный. Из плохой, страшной сказки. Опыт другого, чуждого мира. Я хочу сказать, что истории, рассказанные в фильме “Красная вишня”, наверное, правдивы по существу, но они раздражают глаз россиянина недостоверными деталями, сгущением атмосферы и, таким образом, компрометируют это самое существо рассказа.

Лу Хайоман рвётся воевать. Он прячется, когда эвакуируют школу, убегает, пытается попасть на фронт, но, не взятый по малолетству, остаётся в Москве, превращается в беспризорника, затем в почтальона; найдя подходящее складское окно, он обстреливает немецких военнопленных из рогатки, а потом, заманив десяток немцев на этот склад, поджигает бензин и, словно камикадзе, погибает сам, но уничтожает и ненавистных немцев. Крупным планом режиссёр показывает нам брошенную Лу Хайоманом спичку – и взрыв, языки пламени, рвущиеся из окон склада…

В это же время в сотнях километрах от Москвы кидается в пламя – в пламя костра – и девочка Чуча. На оккупированной территории она попала в служанки к какому-то юродствующему одноногому офицеру-художнику, одержимому страстью делать татуировки на женском теле. Чуча оказывается подходящим материалом, и, насильно уложив её на операционный стол, художник-любитель создаёт у неё на спине свою лучшую, как он выражается, картину – этакий апофеоз фашистской символики.

Каждый отдельный элемент этих историй может быть правдой, однако интонация рассказа такова, что “Красная вишня” естественно воспринималась бы в ряду картин сталинского времени вроде “Подвига разведчика”, “Донских казаков” или “Партийного билета”.

Думаю, советские зрители с восторгом, состраданием, гордостью и умилением посмотрели бы такой фильм в 1950 году. Но с тех пор многое изменилось. И хотя, как и полвека назад, зритель готов одинаково сопереживать и правде, и лжи – сегодняшний зритель привык к иной манере рассказа. В частности, ему нужно больше правдоподобных деталей и меньше пафоса.

Да, и ещё одно. Без режиссёра, понимающего по-русски, российские актёры развели в “Красной вишне” такую систему Станиславского, что прямо чуешь запах портянок и слышишь скрип сапогов. Каждый поставил себе задачу, придумал характер и стал сам себе режиссёр, поэтому любое произнесённое в фильме слово просто штопором ввинчивается вам в уши – ни так, как они говорят, ни такое, что они говорят, сказать по-русски просто нельзя. Похожим образом дело обстоит и с немецкой речью – и художник-аристократ, и простые немецкие солдаты найдены были режиссёром на студии Горького, и, как только кто-нибудь из них открывает рот, происходящее на экране немедленно окрашивается в цвета дома культуры мыловаренного завода имени товарища Семёнова.

Но всё это – проблемы российского зрителя. Я думаю, американская публика будет смотреть этот фильм как возвышенную трагическую истории об ужасах, которые им повезло не пережить.
Пусть смотрят, в конце концов, ничего плохого в этом нет.

Children of the Revolution. 1997. Miramax. («Дети революции». Режиссёр Питер Дункан).
Первый полнометражный фильм режиссёра Питера Дункана “Дети революции” с большим успехом шёл в Австралии, был удостоен двух наград Австралийского киноинститута и, перебравшись через океан, попал на американские экраны.

Молодая коммунистка по имени Джоан не только мечтает о пролетарской революции в своей родной Австралии, она живёт классовой борьбой: пишет листовки, организует демонстрации, произносит пламенные речи и сочиняет письма товарищу Сталину. Письма, которые вышибают слезу поголовно у всех сталинских секретарей, а затем и у самого вождя.
Естественно, текущие задачи революционной борьбы в Австралии требуют личного контроля, и вождь мирового пролетариата, рассмотрев фотографию Джоан, приглашает её в Кремль; обсуждение текущих задач заканчивается в постели, но для вождя оно становится не только последним такого рода обсуждением, но и последним событием его жизни – отдав все силы австралийскому товарищу, вождь умирает.

Растерянность и горе самоотверженной коммунистки, бурный восторг (совершенно для Джоан непонятный) членов Политбюро товарищей Маленкова, Хрущёва и Берия, особый интерес офицера австралийской спецслужбы по кличке Девятый (по совместительству он числится и в соответствующей советской организации); как и полагается работнику органов, Девятый готов, так сказать, грудью закрыть амбразуру: остаток ночи он проводит с расстроенной коммунисткой, пытаясь заменить собою вождя.
Джоан возвращается домой, и обстоятельства кремлёвской ночи дают себя знать, что помогает её преданному рыцарю по имени Велш наконец-то добиться руки возлюбленной.

…Мальчика назвали Джо, и он считает Велша своим папой; Девятый уверен, что отец мальчика именно он, однако внешность молодого Джо (и уж совсем недвусмысленно после того, как он обзаводится усами) говорит о другом.

Правда, дело не только во внешности, но и в неожиданно открывшихся способностях к политическому авантюризму – в течение короткого времени из простого участника маминых коммунистических демонстраций Джо превращается в профсоюзного босса, приобретает влияние, захватывает огромную власть, физически устраняет тех, кто пытается встать на его пути… Истинное дитя революции.
А взлохмаченная Джоан в это самое время наблюдает по телевизору за разрушением Берлинской стены и проклинает Горбачева.

…В догорбачёвские времена авторов такого фильма заплевали бы с ног до головы – да я и не думаю, что какая-нибудь студия решилась бы вообще подобный сюжет снимать. И кто из актёров четверть века назад согласился бы подвергнуть такой опасности свою карьеру? А сегодня Джуди Дэвис (Джоан), лауреат «Оскара» Джофри Раш (Велш), Сэм Нилл (Девятый), лауреат «Оскара» Мюррей Абрахам (Сталин) – всё первоклассные актёры – с лёгким сердцем участвуют в такой картине.
Фильму немного не хватает остроты, я хочу сказать, кинематографической остроты – он рыхловат; механизм сюжета запущен, но пружины недостаточно на два часа, и авторам на ходу приходится её подкручивать.

Впрочем, фильм достаточно забавен и, на мой взгляд, полезен: возможно, зрители, посмотрев его, выйдут из зала с неожиданной для них мыслью: слово «коммунизм» вызывает не ритуальное благоговение, не почтительное уважение и даже не страх, а ироническую улыбку.