Ночной дозор

С пугающей неожиданностью перед мысленным взором стремительно проносится, словно видения, вереница дневных событий, которые в спешке и суете дня прошедшего возвращаются ночью неясными, иногда пугающими образами – как тени на занавеске. А может, эти таинственные звуки связаны с началом ночного кошмара? Словно кто-то шуршит, потихоньку открывает дверь и наполняет таинственную ночную темноту хрустальным звоном. Сопит, постукивает и…

Звук! Меня опять разбудил этот звук? Я медленно протягиваю руку и осторожно нащупываю лежащий на прикроватном столике телефон. Полвторого ночи? О господи! Мне это снится? Да нет! Малыш тоже проснулся. Он поднял голову и вопросительно смотрит на меня. Я осторожно поворачиваюсь и, стараясь двигаться как можно тише, почти вплотную приваливаюсь боком к Взрослому. Но тот спит подозрительно крепко. Я слышу в темноте спальни его ровное дыхание. Подозрительно ровное. Или мне опять мерещится всякая ерунда? Я осторожно вылезаю из-под одеяла, шарю ногами в поисках тапочек, подхватываю халат. Малыш сонно щурится, неохотно встаёт, потягивается, сладко зевает. Я натягиваю халат и решительно беру Малыша на руки. Он ласково трётся пушистой макушкой о мой подбородок. Теперь нужно как можно тише пройти по коридору. Можно, конечно, попытаться пройти этот чертов коридор в гордом одиночестве, изображая при этом призрак отца Гамлета или Женщину в белом. Но с Малышом на руках этот поход будет выглядеть естественной прогулкой, по надобности. Мы доходим почти до угла. По дороге я толкаю дверь в комнату Молодого. Дверь оказывается лишь слегка прикрытой. Странно! Молодой вообще-то терпеть не может, когда кто-то пытается вторгнуться на его территорию, поэтому всегда закрывает дверь плотно. У незапертой двери меня встречает Ворчун. У него такой вид, будто спать он не ложился вообще. Я осторожно оттесняю Ворчуна и заглядываю в комнату. Молодой, кажется, спит. У него неестественно расслабленная поза. Одеяло сбилось на бок, подушки вообще нет. Очень странно!

 Но размышлять нет сил и настроения. Мысли в полвторого ночи вязкие, как остывший кисель. Я крадусь по коридору с Малышом на руках. Но теперь за мной в кильватере, тихо сопя, топает Ворчун. Мы медленно приближаемся к цели. Первым не выдерживает Малыш. Он осторожно, но настойчиво дает понять, что ему надоело сидеть у меня на руках. Я опускаю его на пол. Он торопливо бежит вперёд и растворяется в ночном полумраке. Луна ярко светит в окно, бросив мне под ноги таинственную серебристую дорожку. Не хватает зловещего тиканья часов с кукушкой или бородатого домового на сундуке…

 Я осторожно подкрадываюсь и рывком открываю дверцу. Поток яркого света на мгновение слепит, заставляя болезненно зажмуриться. Стою, затаив дыхание, и молча прислушиваюсь к глухим и испуганным ударам собственного сердца. Глаза медленно восстанавливают способность видеть. Так и есть! Днем их было ровно двенадцать! Целая дюжина, таинственное библейское число. Стоило так стараться? Они получились такие аккуратные, кругленькие, восхитительно пушистые и сочные! Их нежная хрустящая поверхность радовала глаз. Я наивно надеялась, что их хватит на целых три дня! Доверчиво полагала, что они продержатся, не подведут. Увы! Половиной пришлось пожертвовать сразу. Оторвать от сердца, испытывая при этом невыразимые муки совести. Но двенадцать разделить пополам будет шесть. А здесь их осталось всего четыре. Нет! Их три! Четвертая, с явными признаками разрушения, хитро замаскирована оставшимися тремя. Ловко! Если смотреть на это безобразие сверху, догадаться практически невозможно. А что это за блестящая лужица зеленовато-серого цвета? Я осторожно трогаю пальцем эту непонятную субстанцию и машинально отправляю палец в рот. Язык мгновенно обжигает противной горечью. Тьфу, какая гадость! Из темноты материализуется Малыш. Он очень выразительно смотрит на меня.

– Нет, Малыш, – твердо говорю я, – мы это делать не будем. Мы с тобой пойдем спать!

Я решительно закрываю дверцу, вздыхаю и жду, когда глаза опять привыкнут к темноте. Что ж, застукать с поличным не получилось. Не пойман – не вор! Ладно, как-нибудь в другой раз. Оставим разбор полётов до утра. А сейчас спать… спать! С-п-а-а-т-ь! Зевота нервной судорогой сводит скулы. Я молча иду назад, теряя на ходу тапки и вяло путаясь в рукавах халата…

Ни Малыш, ни Ворчун за мной не идут. Они, видите ли, обиделись! Ну и шут с вами! Я иду спать! Хватит с меня этих ночных дозоров.

Мягкая прохладная подушка, лёгкое одеяло, трогательно сохранившее остатки тепла. Я начинаю медленно проваливаться в сон.

  Мне снится яркий солнечный день и тихое шуршание морской волны, и восхитительный запах нагретой на солнце смолистой хвои. Стоп! Разве так пахнет нагретая на солнце хвоя? Так пахнет… так пахнет… нагретый сыр, когда он плавится под раскаленным докрасна грилем, подергиваясь тонкой коричневой корочкой. А корочка эта шевелится, как живая, и вспухает аппетитными пузырями, и стекает восхитительными упругими нитями. Как же вкусно слизывать их языком, обжигаясь и постанывая от гастрономического удовольствия…

 Я откидываю одеяло и несколько мгновений сижу на кровати, стараясь сбросить с себя липкую паутину сна. Свет! Яркий свет в конце коридора добивает меня своей наглой беспечностью. Я трусцой бегу на кухню. Моему возмущению нет предела. Это же безобразие! Вы хоть знаете, сколько сейчас времени? Два часа ночи? Да что вы говорите!

  Я захлёбываюсь от ярости и бессилия.

А они сидят и смотрят на меня. И никакого раскаяния на их лицах. Вот так, просто сидят и смотрят! Сначала Взрослый. Он ловко прикрывает развернутой газетой стол. Рядом с ним Малыш. Потом Молодой в трусах и почему-то с полотенцем на шее. Внизу со скорбным видом топчется Ворчун. Похоже, что он единственный испытывает угрызения совести. Посему прячет глаза и делает вид, что ищет что-то на полу.

– А ты тоже не спишь? – с наигранным удивлением вопрошает Взрослый.

– Мяу! – говорит Малыш, тщательно облизывая наглую усатую мордочку.

– А мы вот решили чайку попить, – бодрым голосом сообщает Молодой и суетливо прикрывает полотенцем какой-то плоский предмет. Ворчун ничего не говорит. Он просто подходит ко мне и молча сует мокрый холодный нос в мой сжатый от ярости кулак.

– Ну-ну! – наконец изрекаю я, с ужасом понимая, что напрочь забыла всё, что хотела сказать этим полуночным обжорам.

– А давай с нами? – неуверенно предлагает Молодой и вытаскивает откуда-то из-под стола надкушенный кусок пиццы. Взрослый с видом дешёвого фокусника сдёргивает со стола газету…

– Это что ещё за тайная вечеря???

Они виновато молчат.

– Ты, – я обращаюсь непосредственно к Взрослому, – ты разве забыл, что врач категорически запретил тебе жареное?

Мой зловещий шепот эхом гуляет по ночной кухне. Обличительным перстом я грозно тыкаю в жалкие остатки вчерашних котлет.

– Да, да, жареное и острое!!!

Баночка горчицы таинственным образом тут же исчезает со стола.

– Мам, да не шуми ты так, – добродушно просит Молодой. В нашей семье он всегда выступает в роли миротворца.

– Мяу! – опять говорит Малыш и предпринимает дерзкую попытку стащить с тарелки ломтик ветчины. Святое дело – воспользоваться всеобщим замешательством.

– Животных нужно вечером кормить, чтобы ночью они своими голодными воплями не мешали спать! – внезапно переходит в лобовую атаку Взрослый.

– А вылезать из-под тёплого одеяла и гулять в пять часов утра ты с ними будешь?

 При слове «гулять» Ворчун радостным шёпотом говорит «афф!» и бодрой трусцой бежит к входной двери.

Нет, это уже слишком!

– Да с вами никаких сил не хватит, – выкладываю я свой основной козырь. – Вы опустошаете холодильник быстрее, чем я успеваю его наполнять! Эта ваша идиотская манера устраивать полуночные застолья когда-нибудь приведет к несварению желудка и ожирению…

– Да ладно, мам, ночь на дворе … – миролюбиво изрекает сын.

– А ты с матерью спорь! Молодой ещё!

– А давай к нам! – муж хлебосольно раскрывает свои объятья, пытаясь усадить меня рядом с собой на свободный стул. – За этим круглым столом мы сейчас обсудим…

– Я не буду обсуждать всякие глупости ни за круглым, ни за квадратным столом!!! Послушай, ты же взрослый человек. Сам должен понимать. Два часа ночи…

– Мяу! – опять говорит кот.

Опершись передними лапами в край стола, он зорко оглядывает полуночное застолье с явным намерением опять что-то стащить.

– …из-за вас я не влезаю ни в одну юбку. На работе стали подозрительно коситься и намекать на декретный отпуск. Это в моем-то почтенном возрасте! Вы хоть знаете, что обжорство провоцирует ночные кошмары?

– Бóльшего кошмара, чем твоя хваленая китайская диета, я в жизни своей не встречал! – парирует муж. – Пардон за мой французский, но меня жутко пучит от тощего кефирчика пополам с недоваренным рисом! Хоть на улицу не выходи…

– А мне постоянно жрать хочется! – с трагическим пафосом сообщает сын. – Заснуть совсем не могу – все котлеты с борщом перед глазами мельтешат…

– Поэтому ты самым подлым образом все эти котлеты съел, чтобы теперь они у тебя в желудке мельтешили. Да еще все густо горчицей намазал, так?

– Так ведь вкусно же! – пытается оправдываться сын.

– Ты не представляешь, какие у тебя в этот раз вкусные котлетки получились! Пушистые, сочные, – голосом придворного льстеца поёт муж.

– Родители! – сын вдруг театрально заламывает руки, – к чему этот гнилой базар? Время позднее. Давайте быстренько перекусим и разбежимся по койкам…

– Я на диете!

Пытаясь отвести взгляд от наспех накрытого стола, я неожиданно громко глотаю слюну.

– Мы же в последний раз, и никто не узнает! – задушевно сообщает муж и заботливой рукой быстро сооружает мне бутерброд. – Попробуй, дорогая, как изумительно вкусно…

– А хочешь, я тебе маринованный огурчик достану? – вторит ему сын. – Он сует остатки пиццы в рот и ловко выуживает из банки аппетитный корнишон. – Держи! Как для себя старался!!!

– Капни маме кетчупа, она же не любит горчицу! – командует муж.

Тем временем пёс и кот сплотились на противоположном конце стола и зорко следят за каждым движением наших рук. Кажется, ещё мгновение – и они дружным хором затянут что-то вроде: «Пода-а-айте на пропитание… мы не ме-е-естные…»

Отправляя в рот последнюю котлету, муж простодушно изрекает:

– Завтра прямо с утра мы все дружно сядем на твою про… э-э-э… прекрасную китайскую диету!

– Чесслово! – вторит ему сын.

Что ж, приятного аппетита!

Галина КОРОТКОВА

Одесса