Но есть покой и воля …

Issue #754

Русские стихи, написанные и изданные в эмиграции, часто оставляют впечатление путевых заметок, вроде поэтических зарисовок туриста. Даже Бродский по прошествиии многих лет жизни в Америке в стихах на русском языке писал о своем настоящем как бы отстраненно.

Сборник Николая Сундеева, изданный в Сан-Франциско, удивляет, именно удивляет тем, что автор ее, известный поэт и опытный литератор, написал стихи совсем «домашние», такие, будто за его окном не яркие цветущие клумбы благоухают в середине зимы, а голые ветки промерзших берез качаются на холодном ветру. От всей его книги исходит редкое, и не только в наши дни, ощущение гармонии, лада и ровного света. Книга так и называется – «Свеченье дня». Это так, поэт действительно в ладу с миром, но прежде всего – с собой, и, может быть, поэтому в его стихах нет острых непримиримых конфликтов и роковых несовпадений. Весь сборник чист и пронзительно искренен так же, как и первый его аккорд – начальное, определяющее суть и причину всей книги, стихотворение.

Будь он высвечен
иль непогож –
каждый день на другой непохож:
ликованье свое, и слеза,
и свое выраженье лица…

Жить бы неторопливей слегка,
время было бы для дневника, –
я б составил коллекцию дней
на страницах тетради моей.

Для чужих,
для друзей,
для родни
сохранил бы ушедшие дни,
все, что было приметного в них,
в этих маленьких жизнях моих.

На самом деле дневник безусловно получился, а жанр сборника, по-моему, так и определяется – лирический дневник. Это действительно «коллекция дней», но, странно, она как бы вне времени – поэт почти не ставил дат под стихотворениями. Невольно вспоминается Блок, у которого, как известно, все стихи были дневниковыми, и под каждым педантично подписаны год и месяц, а иногда даже день. Другой пример – Николай Гумилев, который свои стихи никогда не датировал, отрицая таким образом связи между разными периодами своей жизни и самим собой разных времен своей биографии..

Привожу эти хрестоматийные примеры, чтобы понять мир Николая Сундеева, и хоть язык его поэзии так же ясен, как смысл стихов, – есть система особых знаков, предназначенная внимательному читателю. О поэтах пути и поэтах, у которых нет пути, писал когда-то Д.Е Максимов. Поэтами пути он называл идущих от вехи к вехи и связывающих свой жизненный путь в единый неразрывный процесс движения души. И вот у Николая Сундеева: очевидное стремление к дневниковому жанру и при этом отказ от точных дат – это его собственный, какой-то третий вариант существования в поэзии, продолжающий обе традиции, блоковскую и Гумилева. Вот, взгляните на первую строфу стихов, которые называются «Первокурсник»:

Как она красива!
Как из книг,
как с картин… В фантазиях, бывало,
Девушка такая представала
пред тобой… Так что же ты поник?

Это очень личные строки, а дата, очевидно, здесь и не нужна, ведь она обозначена заглавием. Но еще – это важный этап жизни, учебы, начала любви, и все это крепко связано с настоящим.

Ты сжимаешься, провинциал,
словно в ожидании удара,
но вообрази, что ты ей пара,
будь смелее:
пан или пропал…

Распрямись. Поверь звезде своей.
Будет эты девушка с тобою –
если сам не помешаешь ей
стать твоею музой и судьбою.

Тут читателю остается догадываться, ведь если стихи эти написаны больше двадцати лет назад, то, значит, поэт уже тогда смог так верно, как это бывает только у поэтов, предсказать свою судьбу. Если же стихи недавние, ретроспективные, то все равно очень точно переданы далекие и, так сказать, судьбоносные события. Не зря же старые стихи здесь довольно трудно распознать сразу (скажем, как у «поэтов пути»): верность и цельность, тот самый лад, были свойственны поэту с юности, даже с детства («А в мире моего воображенья», «Подросток»). Возможно, произведения двадцатилетнего Николая Сундеева впоследствии были доработаны и оттого в них слышны уже зрелые ритм и музыка. Может быть, это и не важно совсем, когда писал поэт свои стихи, но для меня временное совпадение или, наоборот, разделенность стихов и событий жизни поэта – источник дополнительной информации. Вот, например, есть несколько стихотворений, в которых автор переходит с исповедального Я к отстраненному Он. Почему, ведь это дневник?

Он был из тайно одиноких…
Не потому ль ему она
и заменила сразу многих
и – им была вознесена…

Той драгоценною порою,
чарующее существо,
была и другом,
и сестрою,
и первой женщиной его.

Это одно из лучших стихотворений сборника. Только в этом одном «из тайно одиноких» целый пласт жизни поэта, а само это словосочетание могло бы войти в «Словарь языка русской поэзии». Но почему все-таки «он»? Думается, что все дело в том, что поэт хоть и написал это о себе, но о себе другом, не существующем сегодня: все это важно, как бы говорит автор, употребляя «он», но это уже не я. Таких стихотворений в книжке немного, но они есть, и это воспринимается как знак, как информация читателю.

Путь к сегодняшней удивительной гармонии в жизни и в стихах, видно, был непростым: автор прошел ряд испытанией, среди них была и юная жажда славы. Вот как он пишет об этом:

Господи,
я был на этой грани,
словно бы на грани бытия.
Средь хмельных и горьких восклицаний
в эту бездну
заглянул и я.

Что тут сказать? Николай Сундеев строг и требователен к себе невероятно. И снова, как хорошо было бы знать, когда, каким Николаем Сундеевым были написаны эти строки? Ведь известно, что только зрелый и знаменитый Пастернак смог прийти к своему «Быть знаменитым некрасиво…». А Ахматова, тот же Гумилев и другие большие поэты – все они, и в этом нет особого греха, были в той или иной мере зависимы – от мнения читателей, от возможности издаваться, от отношения к ним властей, а значит, и от славы. Нет, вовсе это не бездна, но если однажды юный поэт так почувствовал, а судя по стихотворению, это было одно из сильнейших переживаний, то, возможно, уже тогда начинался путь поэта к своему сегодняшнему аскетизму и душевному равновесию.

Лучшими произведениями сборника мне показались стихи о войне в Приднестровье. Не знаю почему, но они остались в памяти, как будто это все мой собственный давний сон, хотя в тех краях я никогда не бывала. Эти девять стихотворений – единственный в сборнике цикл, почти сплошь датированный. Вот тоже знак читателю, возможно, указание на историчность событий и на особую важность этого периода в биографии поэта.

Пятый месяц под огнем
дом родительский, а в нем –
папа с мамой… Ночь за ночью
бьют орудия, и с крыш
черепицу сносят –
в клочья
разорвав ночную тишь.

Пережив одну войну,
на которой так досталось,
разве думали – под старость
угодить еще в одну?

Я читаю эти стихи и понимаю, что сегодня это уже не прошлое. У многих сердце заноет от этих строк. Вот и мои родители в тревожном Израиле «угодили еще в одну».А вот другое стихотворение, которое начинается так:

Жить можно даже и в неволе,
и в окруженье лютых бед,
но только не на минном поле.
На минном поле жизни нет.

Ведь и это тоже не только страница истории. Трагические строки, которые напоминают и о том же Израиле, и о превращенной в минное поле Чечне. Если убрать даты, эти стихи могли бы быть опубликованы в сегодняшней газете нескольких стран как отклик на современные события.
Почти все стихи книжки Николая Сундеева очень музыкальны, ритм продолжает смысл, рождает ассоциации. Вот хотя бы те же стихи о «минном поле»: в нем есть строфы, которые звучат как короткие осторожные шаги по заминированной земле:

А мы живем. Мы вроде живы –
Не зацепило, не смело –
но жизнь в предощущенье взрыва
страшнее взрыва самого.

Это длинное слово «предощущенье» тянется, будто кто-то медлит перед следующим шагом после коротких, отчаянных слов-шагов.
Да, об этой книжке хочется говорить. Я бы написала эссе только об одном любовном цикле – здесь как бы ядро и истоки всей этой гармонии. Здесь и рифмы богаче, и много языковых удач. Стихи этого цикла полны света, того самого, сундеевского, ровно льющегося – «неизбывного».

Под утренний уличный гул,
сквозь свет неизбывный
навстречу любимой бегу,
навстречу любимой…

И чудом увидев меня
за тысячу улиц,
бежит мне навстречу она,
смеясь и волнуясь.

В наше непоэтическое время стихов, увы, просто не замечают – скудно живем, да и времени нет вчитаться внимательно, войти в мир особого языка и событий души другого человека – поэта. Потому-то и написал когда-то Бродский, и он совершенно серьезно так считал, что поэтические сборники нужно раздавать в аптеках и на заправочных станциях, оставлять в гостиницах в прикроватных тумбочках. Это чтобы стихи могли найти нас в какое-то чудом освободившееся время, там, где они нас застали. Книга стихов Николая Сундеева застала нас в эмиграции и, кроме чудных певучих совершенно русских стихов, которые сами по себе представляют большую ценность, она неожиданно дарит читателю столь необходимое ощущение дома, покоя, веры в себя – здесь и в этот момент.