Наконец я в Корее. Но не в Южной

О нем мне рассказывал другой приятель, таскавший оттуда дареные американские книги, которые я потом сдавал на Качалова и делил с ним выручку. Да, и еще я сдавал для него книги, которые, судя по штампам, раньше хранились в библиотеке Лубянки, или «Филиала», как называли в ГКБ ее Лефортовское отделение, где они выдавались заключенным врагам народа. Как они попадали к приятелю, я, естественно, не спрашивал, а сдавал их на Качалова и потом пропивал.

В «Дружбе народов» я был завсегдатаем северокорейского отдела, где регулярно приобретал шедевры пхеньянского агитпропа, особенно с жизнерадостными картинками. Сейчас я узнал их стиль в рекламе пентагоновских рекрутчиков, изображащей, как девочка выросла у двух мам-лесбиянок, а потом записалась в американскую армию.

Я ностальгически вспоминаю северокорейские книжки, воспевающие идеологию чучхе, которая напоминает мне нынешнюю американскую. Корейские политруки любили говорить, что чучхе – это «снаружи коммунизм, а изнутри – национализм». У нас же сейчас снаружи критическая расовая теория, а внутри – марксизм.

Я так привык наслаждаться этим маразмом, что, будучи в Москве в 1990-х, сходил на гастролировавшую там северокорейскую оперу с типичным поэтическим названием «Море крови».

Корейский также был моим первым восточным языком, который я изучал примерно неделю, а потом махнулся с буряткой из нацкадров на индийские. Если бы это был южнокорейский, я бы, возможно, не поменялся, но в Москве преподавали только северокорейский, который мне на фиг был не нужен.

К чему я это все? А к тому, что прочитал на днях интервью с беженкой из КНДР, которая поучилась в Колумбийском университете и вынесла оттуда впечатление, что Америку ждет еще более мрачное будущее, чем покинутое ею отечество.

Ёнми Пак бежала с матерью из КНДР в 2007 году. Они по льду перешли в Китай реку Ялу и попали в лапы торговцев живым товаром, которые продали их в рабство. За 13-летнюю Ёнми они выручили меньше 300 долларов, а за маму – примерно стольник. Кореянки бежали с помощью китайских миссионеров в Монголию, перейдя пустыню Гоби, и в конечном итоге нашли прибежище в Южной Корее. В 2016 году Ёнми перевелась из Сеульского университета к нам в Колумбийку, как называли этот элитный вуз совзагранработники (поначалу это слово так же претило мне, как советские термины «тапочки» и «майка» резали слух старым эмигрантам).

За год до этого она опубликовала мемуар «Чтобы жить», в котором рассказала, как выжила в худшем тоталитарном государстве планеты и как добиралась до желанной свободы.

Которая в данный момент выглядит так: «Здесь людям до смерти хочется отдать свои права и полномочия государству, – суммирует Ёнми свои американские наблюдения в интервью «Фоксу». – Вот это больше всего меня пугает».

Кореянка говорит, что американское, как мы выражались, «верхнее образование» подавляет у своих питомцев способность мыслить критически. «В Северной Корее я буквально верила, что мой дорогой вождь Ким Чен Ын голодает, – вспоминает она. – Он же самый толстый – как в это можно поверить? Потом кто-то показал мне фотку и сказал: «Глянь на него: он же самый толстый мужик! Другие все тощие». Я на это: «О боже, почему я не замечала, что он толстый?!» Потому что я не научилась критически мыслить!»

«Вот что происходит в Америке, – продолжает Ёнми, которой сейчас 27 лет. – Люди что-то видят, но они просто полностью утратили способность мыслить критически».

«У нас в Северной Корее нет интернета, у нас нет доступа к великим мыслителям, мы ничего не знаем. Но здесь, где у людей есть все, они предпочитают, чтобы им промывали мозги! И еще это отрицают! Вы, ребята, лишились здравого смысла до такой степени, что я, северная кореянка, не могу даже себе представить. К чему мы отсюда придем? Нет ни законоправия, ни морали, ничто больше не хорошо и не плохо, царит полный хаос! Похоже, этого они и хотят: разрушить все до основания и построить коммунистический рай!»

«Я ожидала, что я трачу целое состояние, все это время и всю энергию, чтобы научиться мыслить, – вспоминает она на отличном английском свои ожидания перед поступлением в Колумбийку. – Я поняла, что, вау, это же бред какой-то! Я думала, что Америка другая, но нашла столько параллелей с тем, что я видела в Северной Корее, что начала нервничать».

Как понял интервьюер «Фокса», эти параллели включали антизападные настроения, коллективную вину и удушливую политкорректность.

Первый звонок Ёнми услышала, как только пересекла порог Колумбии. На предварительном собрании сотрудница университета облила ее презрением за то, что она призналась в любви к классической литературе и упомянула Джейн Остин. «Я сказала: «Я обожаю эти книги, – вспоминает Ёнми. – Я думала, что это хорошо». – «А она тогда говорит: «Вы знали, что у этих писателей было колониальное мировоззрение? Они были расистами и изуверами и подсознательно промывали вам мозги».

Беглянка быстро поняла, что все до одного занятия в этом привилегированном вузе были пропитаны антиамериканской пропагандой, живо напомнившей ей промывку мозгов, с которой она росла на родине.

Ей вдолбили, что «американский ублюдок» – это, считай, одно слово. В задаче по математике могло быть сказано, что «если ты убьешь двоих из четырех американских ублюдков, то сколько еще американских ублюдков тебе останется убить?».

Ёнми шокировали и сбивали с толку вопросы гендерного словоупотребления: на каждом занятии школяров просили назвать местоимения, которые они предпочитают. «Английский – мой третий язык, – говорит она. – Я выучила его уже взрослой. Я до сих пор иногда путаю «он» и «она», а они собираются просить, чтобы я называла их they? Как прикажете мне вставлять это в предложения? Это был хаос. Я чувствовала, что это откат к какой-то ранней стадии цивилизации».

«Даже Северная Корея не такая отмороженная, – замечает кореянка. – Северная Корея была отмороженная, но не настолько».

Поначалу она вступала в перепалки с профессорами и студентами, но потом сочла за благо держать язык за зубами, чтобы благополучно закончить обучение.

«Я видела угнетение, – говорит она, – я знаю, как оно выглядит». Когда она была подростком, люди умирали у нее на глазах от голода. «Эти ребята постоянно говорят о том, как их угнетают и сколько несправедливостей они испытали, – замечает Ёнми. – Они не знают, как трудно быть свободными… Я буквально пересекла пустыню Гоби, чтобы быть свободной. Но это был пустяк: столько людей боролось упорнее меня, и у них ничего не вышло».

За интервью Ёнми следует куча комментариев один другого лучше, но я процитирую один: «Моя супруга, на которой я женат 21 год, выросла в Советском Союзе. Я со счету сбился, сколько раз она говорила то же самое. Она также несколько раз отметила, что в России, которую она покинула в 2000 году, было меньше ограничений, чем в США, куда она приехала».

Владимир КОЗЛОВСКИЙ