Надежный причал

(о книге Николая Сундеева «После молчания»)

Марина Сычева родилась в 1966 г. в Сибири. Окончила Новосибирский инженерно-строительный институт. В 1989 году переехала с семьей в Молдавию. Регулярно публикуется в журнале «Днестр», в альманахах и периодических изданиях Приднестровья, Молдовы. Автор книг «Рифмованные мысли» (2004 г.) и «Письма из города Осень» (2006 г.).

Член Союза писателей Приднестровья, руководитель Рыбницкого отделения Союза писателей Приднестровья.

Эту книгу дал мне знакомый поэт-лирик, обладающий тонким вкусом к поэтическому слову. Протянул и сказал: «Почитай. Это интересно». Брошюра на сто тридцать страниц, с обложки чистыми голубыми глазами чуть исподлобья смотрит мужчина средних лет. «После молчания», Николай Сундеев – буквы того же пронзительно-небесного цвета, что и глаза на фото.

Из краткой биографической справки узнаю, что автор, бессменный главный редактор газеты «Кстати» (Сан-Франциско), родом из Молдавии. (Земляк!) Он опубликовал в разные годы немало книг: семь поэтических и одну – документальной прозы «Те, кому выпало выжить». Короче говоря, человек, посвятивший жизнь служению литературе. Он писал в советское время – был членом Союза писателей СССР, в бурное время перестройки, издавал и редактировал в 1992–1993 гг. первую в Молдавии литературную газету «Строка». И в наступившем двадцать первом столетии продолжает работать со словом – издает газету, пишет стихи. Всю жизнь, где бы ни находился, в Кишиневе или Сан-Франциско, всегда с пером в руке. Почему же название книги – «После молчания»? О каком молчании говорит автор? Какие мысли и чувства доверил Николай Сундеев новой книге?

Читаю в одном из стихотворений, открывающем книгу:

Я только строке доверяю своей

в попытках увидеть канву

вот этих летящих и тающих дней,

того, чем сегодня живу,

 

в попытках схватить, как догадку хотя б,

как тень, что мелькнула вдали,

чем жизни моей настающий этап

отличен от тех, что прошли…

 

Поэт пытается разобраться в себе, понять что-то жизненно важное и значимое. С первых строк осознаю, что в руках у меня – книга-исповедь; стихи, в нее вошедшие, не проходные – выстраданные, значимые для автора. Он хочет, чтобы «все, что век в душе томилось», вылилось на бумагу вольно и весело, с добротою весеннего дождя, танцующего во дворе родительского дома… Такой авторский настрой обещает читателю приятные переживания. С интересом читаю стихи.

Свет и радость в стихотворениях первого раздела книги все-таки опаляет «Напалм» – воспоминание о военных сборах. И в широкий ряд многих посвящений близким людям, селу, малой родине и волшебной чувственной молдавской природе все-таки проникает страшное предвидение: «И был пронзен я чувством, что и сам / могу быть втянут в этот ад багровый, / в предсмертное «спасите!» рук и ртов, / что жар и ужас обовьют меня…» Этот страх перед зыбкостью окружающего мира сковывает дыхание, заставляет искать выход, выстраивать логические цепочки, которые всякий раз утыкаются во всепобеждающую шаткость бытия.

И логично завершается первый раздел книги стихотворением «В ночь землетрясения».

 

Все перемещалось и дрожало,

и хотя не рушилось пока –

древняя тревога

сердце жала,

древняя тревога и тоска.

 

Круг замыкается. Лишь нарушив ненадежное зыбучее равновесие, сквозь странные «несусветные, цельные, рваные, темные, светлые» сны прорывается «эпос новых времен», прорывается с болью, кровью и враждой, выпуская на волю все недавние (мирные) страхи.

Второй раздел книги – это самостоятельная, сильнейшая часть сборника, рассказывающая о войне в Приднестровье. Здесь лирическая правдивость и художественная исповедальность автора достигают наивысшей точки. Поэт понимает, что невозможно не пройти через все испытания, предназначенные судьбой. И, мучаясь, страшась за близких, перерождаясь внутренне, он находит силы для жизни. Да, это невероятно трудно (и морально, и в смысле быта) – жить в ожидании погромов, подпирать входную дверь стиральной машиной, класть на ночь под подушку молоток как последнюю надежду на спасение перед разъяренной толпой… Трудно и страшно. И автору удалось передать напряжение этого непредсказуемого разброда в умах, сердцах и поступках людей, чья жизнь протекала с конца 80-х до начала 90-х в славном городе Кишиневе. Стихотворение «Напряженье» дышит безысходностью того беспокойного времени.

Вот он, час испытаний,

он уже начался.

И потерь, и метаний

пролегла полоса.

 

Нету выбора, нету,

нет иного пути:

мне пристрелянной этой

полосою идти…

 

И, словно продолжая закручивать пружину страшных уроков жизни, цикл стихов «Сполохи» рассказывает о войне в Приднестровье. О той войне «своих со своими на обломках великой страны» Николай Сундеев сумел рассказать без пафоса и надрыва – откровенно и честно. Честно до ощущения физической боли, которая врывается в сердце читателя, замирающего перед строчками:

 

… И прикладами в остервененье

стон его забивали глухой,

и когда волокли,

о ступени

бился мертвою он головой.

 

Откровенно до понимания тягучего и тяжкого бессилия перед бездушной машиной войны:

 

Пятый месяц под огнем

дом родительский, а в нем –

папа с мамой.

 

…Ночь за ночью, день за днем

Не могу ничем помочь я…

Папа с мамой – под огнем.

По-моему, цикл «Сполохи» и весь второй раздел – вершина книги. А слова плачущего в доме на берегу: «Слаб я, Господи: как благо / все принять я не могу» – суть книги «После молчания» и горькая позиция автора. Видимо, этой горечью он и поперхнулся в более поздние годы, опалил душу приднестровской войной и замолчал.

Оцепенел, как пишет о себе Николай Сундеев в третьем разделе книги, «загнав эмоции в темницу». Он призывает самого себя проговорить, проорать, прорычать все, что зажато в душе, убеждает идти своим путем, жить дальше. И не просто жить, а творить, писать стихи, осмысливать творчески каждый шаг. Он ставит перед собою трудную задачу. Пытается ее решать через стихи, через поэтическое восприятие мира, которое уже вытаскивало автора из цепких лап недавней – воюющей – действительности. Получится ли снова? Появятся ли острые, бритвой слов режущие повседневность строки? Согласитесь, нелегко заставить дрожать сердце, опаленное войной… Жизнь, преподнесшая опыт с высоким накалом боли, страха и негодования, теперь особенно тягостна осознанием и принятием «своей ниши». И, оставаясь откровенным перед читателем, автор констатирует:

…Но, хоть под изгибы ее

обструган и отполирован,

я помню призванье свое.

Спасаюсь, срастаясь со словом…

(«Ниша»)

Вот оно – главное в жизни поэта. Единение со словом. Убери его – и оборвутся жизненные корни, исчезнет «радости чистый поток».

Потому так неслучайны, так оправданно необходимы слова стихотворений «Ручей», «Из двух начал» и «В парке Золотые ворота»… Они определяют суть жизни человека, вынужденного покинуть любимую, но ставшую неродной Родину. Человека, нитями стихотворений сшивающего зияющую рану разрыва и тонко чувствующего силу слова. Понимая, что драма человека с оборванными, подрубленными корнями, на которых запеклась кровь и осела пыль истории, – драма авторская, с особым чувством читаешь простенькое четверостишье: «До скончания века / не понять одного: / как спасти человека / от него самого…» И эта мысль не кажется банальной или затертой.

Николай Сундеев находит свой ответ на поставленный вопрос: память – вот единственное спасение. Необходимо помнить все: и горькое, и радостное, и стыдное, и внушающее гордость. Помнить и не молчать – писать стихи, пусть даже в своем немолчании придется уподобиться нелепому герою стихотворения «Ищущий птицу». И, словно испугавшись этого вывода, строки, завершающие книгу «После молчания», пульсируют неуверенностью и страхом предчувствий: «Нечто брезжит, тревожит, возникает опять тут и там, обещает, быть может, мне разгадку мучительных тайн…» Человек, испытавший многое, познавший разные стороны и грани жизни, продолжает, несмотря на знания, опыт и все свои выводы-ответы, ощущать зыбкость материального мира. И только «невещественные шорохи», «светящиеся нити с древа предчувствий и снов», а говоря проще – поэзия как явление предугадывания, предощущения будущего и его связи с настоящим, остается надежным причалом для души. Надежным и совершенно необходимым!

Марина СЫЧЕВА