На пленэре

Выходить из воды надо медленно, с достоинством. Если умеешь, вразвалочку. Потом постоять на кромке прибоя, но недолго – ибо уже начинаешь коченеть, – задумчиво глядя в океанскую даль. И неторопливо пройтись по щиколотку в воде в сторону, противоположную от вашей подстилки. Это если вы себя уважаете и при этом на пляже находятся хотя бы двое. Считая с вами.

Абсолютный faux pas – оглядываться на наворачивающуюся над вами многотонную смесь из гальки, каких-то ошметков и холодной воды. А если еще и убегать от всего этого, то плавать надо в бассейне. Хотя говорят, что в бассейне – это при наличии океана – не плавание, а отмокание. Это как загорать под кварцевой лампой в гостинице на Багамах.

Но это теория. А на практике я заходил в океан по щиколотку, потом на полусогнутых пробирался вперед и, чувствуя, что из меня выходят последние атомы тепла, нырял под волну. Поплескавшись, как собака в корыте, рулил к берегу, оглядываясь на настигающие волны. Однажды мне вдруг привиделось, что мои предки были мореходами, и я решил поверить генам. Поплыл к берегу, не оглядываясь. Меня сразу же накрыло, а потом так шваркнуло о придонную гальку, что я увидел сразу и праотца Авраама, и всех его овец. Меня протащило носом в гальке сначала вперед, а потом назад. Колея была видна минут двадцать. Больше в генную память я не верю.

Наш пляж – это не пляж в Пярну. Или в Пицунде. Или, не дай бог, в Ялте. Здесь не надо приходить на пляж в 5 утра и бросать свое полотенце на лежак, мол, мое. У нас здесь много народу на пляже – это значит школьные экскурсии. Они выглядят как небольшое муравьиное гнездо на фоне уходящей на север безлюдной береговой линии.

Их ведут к нагромождению скал и там показывают, как, например, интересно следить за маленьким крабом, который чего-то ищет под камнем. Или помочь выброшенному на берег большому и жуткому на вид кальмару дотащиться до воды. Я не мог поверить, что вся группа, почти двадцать человек, скучилась над небольшим соленым озерцом между камнями и ни один ни разу не полез за своим айфоном. Больше такого феномена я не наблюдал нигде.

В один из особо ветреных дней я заскочил на пляж посмотреть, что сделает шторм с домами, стоящими близко к берегу. Естественно, на пляже никого не было. Волны накатывали и били в двадцатиметровый глиняный утес, на вершине которого стояли дорогие дома с видом на океан. Было очень неуютно, и я собрался уходить, когда заметил рейнджера.

Он стоял, укрывшись от ветра, за одним из больших камней. На выступе перед ним торчал компьютер. Это все выглядело как лошадь в магазине. Когда я кое-как добрался поближе, понял, что рейнджер oбщается по скайпу. А подобравшись еще ближе, увидел, что он – это она. С пяти шагов все они в своей униформе выглядят одинаково. Она оглянулась, кивнула на экран и приложила палец к губам. Мол, тихо. Это при реве ветра и грохоте прибоя. И тут до меня дошло, что она ведет прямой диалог с детьми в какой-то школе. Я увидел на экране с десяток завороженных лиц. Я бы тоже был бы заворожен, так как вокруг была очень не академическая обстановка.

– Вот сейчас время дневного прилива. Помните, что такое прилив? Ветер сильный, холодно. Даже чайки попрятались. Но некоторых жителей океана это не пугает. Ну вот, вы сами видите… – и она слегка развернула экран так, что я попал в кадр. Судя по реакции школьников, меня восприняли правильно. На экране видны были смеющиеся рожицы. И на мгновение появилось улыбающееся лицо учителя. Я раскланялся, поскользнулся, чуть не грохнулся. И это было воспринято очень позитивно тоже.

Интересно, что океан делает с обычными людьми. Он их делает, ну, скажем так, странными. Где еще можно увидеть человека, бегущего по кромке воды и при этом держащего в каждой руке по галлонной пластиковой канистре. А, да, наполненной водой. На мой вежливый вопрос он так же вежливо ответил:

– Готовлюсь к визиту на Нанга-Парбат.

Он сказал это, пробегая мимо.

Сначала это название почему-то ассоциировалось у меня с каким-то персидским десертом. Потом – с индийской клиникой мануальной терапии. Я знал, точно знал, но припомнил уже в машине по дороге домой. Это гора рядом с Эверестом, чуть пониже, но очень не подарок. Дома я достал из холодильника галлон молока в такой же канистре, вышел на балкон и несколько раз прошелся туда-обратно. Реакция из окна напротив была предсказуема:

– Вы в порядке?

– Да, спасибо. Просто решил расслабиться.

Больше вопросов не было.

Но самые замечательные люди на пляже – это художники. Любители. Профессионалы уже все давно срисовали. Им океан после Курбе, Моне, Хокусаи и Тэрнера уже неинтересен. Те уже все сказали. А любители, они другие. Они обычно работают в группе. Десять-пятнадцать человек расставляют свои мольберты, ящички с красками неправильным полукругом и работают. Люди подходят, смотрят, некоторые комментируют. И всегда доброжелательно. Сами художники никогда не огрызаются, не отгоняют – они же пишут этюды для себя. Не для денег.

Я ни разу не упустил возможности подойти и молча посмотреть на процесс. И единственное, что я иногда говорил, это «хорошо». Сам океан они пишут нечасто. Чаще всего это береговые скалы, выжженные сотнями лет редко исчезающего солнца. Самые отчаянные пишут облака. Я стоял минут пятнадцать, наблюдая за человеком, который что-то рисовал, накладывал краски, часто поглядывая в небо. Он затирал нарисованное и снова накладывал краски, практически не отрывая взгляда от неба. Я бросил взгляд на мольберт, потом в ту сторону, куда он смотрел. Небо было безоблачным. Он поймал мой взгляд и сказал, улыбнувшись:

– Утром было феноменально. Не получалось. Сейчас смотрю туда, где эти перистые были. И вспоминаю.

И только один раз я был ошарашен тем, что увидел на мольберте. Там был натюрморт в старофламандском стиле. Типа мясо, овощи, какие-то стаканы необычные. Пожилая женщина-художник внимательно смотрела на набегающие волны и прорисовывала детали разделочной доски. Не глядя на меня, она спокойно произнесла:

– Некоторые работают под музыку. Для меня вдохновение – это океан. Это больше, чем кто-либо может понять и вместить. Как вам мой набросок?

Вместо обычного «хорошо» я сказал «здорово». И быстро отошел. Редко я себя чувствовал настолько лишним.

Но самое сильное ощущение, связанное с нашим нешироким, но очень длинным пляжем, я получил 14 сентября 2001 года. Запомнил этот день. Всего 72 часа после 11 сентября. То, что меня переполняло тогда, я не буду даже упоминать. Многие, уверен, чувствовали то же самое. От бессильной ненависти не было спасения. Говорить ни с кем не хотелось. Не о чем. Все было ясно. И я рванул на океан.

И то, что я там увидел, было подобно мгновенному катарсису. Берег был заполнен людьми, но он был пуст. Никто не ходил, не бегал, не было серферов. Не звучала музыка. Люди сидели на камнях, на песке. Некоторые стояли прямо в воде. Было тихо. И, как один человек, все смотрели на заходящее солнце и на океан. Это была спонтанная массовая медитация. Подходили еще. Люди стояли над обрывом. Молча. Запоминая и вспоминая.

Океан делает людей странными. Вернее, делает их людьми. Даже если ненадолго.

Alveg Spaug©2020