На Марсе нас никто не избирал

Огромный экран на стене ожил, появился город, небоскребы с площадками для электролетов, трансформтруба, чья гладкая поверхность служила источником света, цветущий парк, фонтаны, дети. На ближайшем небоскребе светились гигантские буквы рекламы: «2062-й год – год удачи».

«Не могут не выпендриваться», – с досадой подумал президент.

Городской пейзаж на экране сменился сельским: поля, уходящие за горизонт под низким красноватым небом, темные линии каналов.

– Надо отдать им должное, – сказал помощник.

Президент выругался про себя. На экране возникла большая светлая комната, в центре которой стоял смуглый носатый человек.

– Добрый день, господин президент, – сказал человек. – Или у вас ночь? Я все время путаю.

– Здравствуйте, господин Гольдкопф, – резко ответил президент, как бы отсекая все прочие неважные подробности.

– Не буду держать вас в напряжении, – улыбнулся Гольдкопф. – Наш ответ: нет.

– Что значит нет? – наливаясь кровью, произнес президент. – Вы вообще понимаете, что значит это «нет»?

– «Нет» значит «нет», – по-прежнему улыбаясь, сказал Гольдкопф и почесал нос.

«Ну и манеры», – подумал с раздражением президент, но раздражаться было нельзя, он заставил себя успокоиться и сказал размеренно и четко:

– До истечения ультиматума Верховного Халифа осталось 36 часов. Если вы нам не поможете, через полтора суток половина населения Земли попросту исчезнет.

– Ну почему же исчезнет? Просто примет ислам, – возразил Гольдкопф с той же неприятной улыбочкой.

– Просто примет ислам?! – взорвался президент. – Просто примет ислам?! Вы что, не читали ультиматум? Я же послал вам полный текст. Если мы отдадим им всех детей моложе 20 лет, они разрешат нам доживать в резервациях. А если не отдадим, просто сбросят нейтронную бомбу.

– Это очень печально, – сказал Гольдкопф, на сей раз без улыбки, и снова почесал нос.

– Но почему?! – не в силах больше сдерживаться, закричал президент. – Почему?!

– Господин президент, – сказал Гольдкопф, и легкомысленность слетела с него словно снятое пальто. – Мы предупреждали вас, что такое джихад. Мы предупреждали вас 100 лет, каждый день почти. Но раз за разом вы не желали нас слушать. Раз за разом ваши университеты поддерживали интифаду и террор, раз за разом ваши политики объявляли нам бойкот, раз за разом ваши суды обвиняли нас во всех мыслимых и немыслимых прегрешениях, раз за разом ваша пресса мешала нас с грязью.

– Лично я всегда поддерживал вас, – перебил президент. – Каждый год в день памяти жертв Катастрофы я выступал с речью поддержки.

– Мы помним и ценим, – сказал Гольдкопф, и тень улыбки снова мелькнула на его губах. – В день памяти жертв джихада, который мы непременно объявим, я буду выступать с речью поддержки. Каждый год, обещаю вам.

– А дети? – сказал президент. – Дети не выступали против вас. За что вы наказываете детей?

– Насколько я понимаю, с детьми ничего не случится. Они просто примут ислам и будут жить долго и счастливо.

– А цивилизация? Наша цивилизация, иудео-христианская, вы забыли?

– Это вы забыли, господин президент. Это вы забыли, что история этой цивилизация нашпигована, словно некошерная колбаса салом, обвинениями евреев во вмешательстве в чужие дела. Вы не хотели, чтобы мы лезли в ваши дела – вот мы и не лезем.

Президент поморщился. Гольдкопф раздражал его до чрезвычайности, раздражал всем, и видом – гравикостюм и высокие шнурованные гравиботинки, в которых не было никакой нужды в помещении – и манерой держаться, и манерой речи. Но раздражаться было нельзя, и президент глубоко вздохнул, выдохнул и попробовал снова:

– Но есть же на Земле люди, которые вас на самом деле поддерживали. Которые воевали за вас, помогали вам, выступали за вас.

– Нет, – сказал Гольдкопф, – таких людей на Земле нет.

– Как это нет? – возмутился президент. – Мой сын…

– Я не сказал, что их нет вообще, – перебил Гольдкопф. Он снова улыбался, и президенту потребовалось все его знаменитое самообладание, чтобы не запустить в экран мраморным бюстом Вольтера. – Я сказал, что их больше нет на Земле.

Президент раскрыл рот и снова закрыл, осмысливая сказанное. Потом спросил:

– Когда?

– Сегодня ночью, – ответил Гольдкопф. – Включая вашего младшего сына, который, в отличие от вас, речами не удовольствовался.

– Вам не кажется, что это мелкая мстительность, недостойная великой нации, избранного народа? – сделал последнюю попытку президент.

– А мы не великая нация, – засмеялся Гольдкопф. – Обычная. А избранность наша закончилась на Земле. На Марсе нас никто никуда не избирал. До свидания, господин президент.

О. Кромер