Мой приятель бабка Акимова

Бабка Акимова никого не любила.
Вот сидела у подъезда день-деньской и никого не любила.

Маленькая, сухонькая, взгляд в сторону – глаз вообще не поднимала! – и не потому что скромницей была, а потому что видеть никого не могла! Так бы и плюнула вслед – до того все противные.

На поклоны соседей не отвечала. Да что там соседей – она не здоровалась даже с собственным зятем: век простить ему не могла, что женился на ее дочери. Не люб был бедный дядя Коля, славный такой, покладистый, «хОрОшая пОгОда» – окал дядя Коля, и все у него было «хОрОшее», и сам он был весь из себя такой «хОрОший», а вот не люб, и что ты будешь делать.

Любовь – сообщающиеся сосуды: бабка никого не любила – и бабку никто не любил. Так и звали ее за глаза – бабка Акимова, именем не интересовались, а ни к чему было: места она занимала мало – и на скамеечке, и в нашей жизни. Сидит себе и сидит, дом подпирает, кариатида местная, и молчит. Словно обет дала. Хара-актерец, прости Господи. И на дядю Колю смотрели с сочувствием.

Только к одному человеку бабка Акимова вдруг возымела слабость. И это была я. И не то чтобы это вскружило мне голову – нравиться бабке Акимовой не входило в мои планы первостепенной важности, – но польстило необыкновенно: никого не любит, а я вот, значит, сподобилась.

Сначала интерес к моей персоне стал проявляться в едва уловимом смягчении черт при моем приближении. К чему бы это? Дальше – больше: на мое «здрасти» бабка стала отвечать легким – легчайшим! – движением век: мол, видим, слышим, не отталкиваем, проходи. А в один прекрасный день (хОрОший такой денечек) вечно молчащая бабка Акимова вдруг заговорила человеческим голосом:

– У тебя очень красивое платье, – сказала она.

Я даже остановилась по причине столбняка. Может, пригрезилось?

– Тебе идет, – добавила бабка.

Кто спорит, платье, конечно, важно. Но… не настолько же, чтобы нарушить обет молчания! И быть итогом многолетних раздумий. Уместнее, казалось бы, выдать нечто такое: все относительно. Быть или не быть? Или же: любовь зла – полюбишь и козла. А то – платье! Такая малость.

В общем, бабка Акимова стала меня привечать. За что? – вот в чем вопрос. Может, я просто лучше всех? Похоже на то.

Но однажды все разъяснилось: бабка Акимова разрешилась целым монологом.

– У тебя хороший муж, он мне нравится, – сказала она. – Я тоже была на два года старше своего мужа – и ничего, мы хорошо жили, это пустяки, ты мне верь: я тебе… – тут бабка поискала затерявшееся в дремучей памяти слово «друг», не нашла и выразилась так: – Ты мне верь: я тебе приятель.

Бабка сразила. Это ж надо, сидит себе, никого не видит, ничего не слышит, окривев от нелюбви и гордыни, а оказывается, все-е видит, все-е слышит!.. Заодно бабка Акимова прояснила ситуацию: значит, так, в свете идет бурное обсуждение (осуждение) факта моей биографии, народ считает, вычитает, обсчитывается (причем, бедный, в мою пользу!), и бабка, будучи не в ладу с миром, становится по мою сторону баррикад, делает, можно сказать, свой нравственный выбор. Примыкает к меньшинству. Меньшевичка. Плюс, конечно, свое, личное, женское: тайны, воспоминания… О, в этой сухой хлебной горбушке кипела, оказывается, огромная работа души и билось горячее, свободное, мятежное сердце!

Все это бесконечно тронуло, поразило меня, но печаль была о другом: сколько пыла и слов оставались в судьбе безответными, не сгодившимися людям, а тут я получаю любовь ни за что, просто так, даром!..

В общем, мы стали приятельствовать. А сообщающиеся сосуды – сообщаться. О том, сокровенном, больше ни слова: зачем всуе? Ты знаешь, я знаю – умному достаточно. Мы – приятели. И этим все сказано. А много ли надо? Тайна есть, понимание есть, плечо приятеля (сухонькое такое, с крылышко воробья) есть – чего же боле? Остаются детали: здравствуйте, тепло сегодня, а не продует в тени?.. И – мимо, мимо, дела, дела… очень важные дела (жаль, что не вспомнить теперь – какие). А вот и лето, слава Богу, лето, какой красивый на вас платочек (как ее все-таки зовут?), выглядите прекрасно, как поясница? И – мимо, мимо…

И – маленькое такое, противненькое, въедливенькое чувство вины: надо бы как-нибудь задержаться, поговорить с приятелем – о том о сем, присесть да расспросить: что думается, о чем мечтается и как оно вообще живется в девяносто лет?!.

Тепло сегодня… и – мимо, мимо…

– Что-то давненько не видать моего приятеля!..

– Здрасти! .. Вспомнила!..

– А что?

– Да померла твоя бабка Акимова.

Что она сделала?.. Как это – померла?! Да я ведь совсем недавно… неужели год?! и у меня к ней столько вопросов!..

– Каких это?!

Да мало ли… ну вот хотя бы как ее зовут?

– Зачем тебе?.. Спроси у дяди Коли… как он плакал на ее похоронах! Значит, и у него остались вопросы…

Вот так. Жила-была бабка Акимова… мой приятель. Никого не любила, ни с кем не здоровалась. Даже с собственным зятем.

Так и умерла. Не поздоровавшись.

Санкт-Петербург

Светлана МОСОВА