Мемуар об «Аполлоне»

Ваш корреспондент присутствовал при одной из первых вех этого сотрудничества – совместном полете «Союз»-«Аполлон», состоявшемся в июле 1975 года, когда меня отправили в команадировку в космический центр США в Хьюстоне и на космодром им. Кеннеди во Флориде.

В те дни в ее изумрудные воды не вступил на моих глазах ни один человек, поскольку незадолго до этого на экраны вышел фильм «Челюсти» об акуле-людоедке.

Совместный полет был детищем завязавшейся с окончанием Вьетнамской войны разрядки между сверхдержавами, – так называлась тогда перезагрузка. Главным результатом стыковки «Союза» и «Аполлона» явились одноименные сигареты.

Четыре года спустя СССР оккупировал Афганистан, американцы бойкотировали в ответ Московскую летнюю Олимпиаду, а Советы в ответ игнорировали Лос-Анджелесскую.

Хотя Рейган скажет вещие слова «доверяй, но проверяй!» лишь несколько лет спустя, американская телекомпания Эй-би-си решила действовать по этому принципу уже в 1975 году и наняла на время полета «Аполлон-Союз» своего собственного русского переводчика.

Переводчиков, казалось бы, хватало и так. На проекте работали отличные синхронисты, переводившие переговоры между землей и космическими кораблями. Но даже в этот звездный час советско-американского сотрудничества Эй-би-си не до конца им доверяла и не исключала, что, если на «Союзе», не дай Бог, случится какое-то несчастье, то советские переводчики немедленно замолчат или начнут переводить неправильно.

Вот тогда-то Эй-би-си и выпустит своего переводчика и, пока ее конкуренты будут хлопать ушами, узнает через него всю правду. Этим орудием конкурентной борьбы должен был служить ваш покорный слуга, которому положили щедрую сумму в 75 долларов в день плюс расходы. По нынешним временам, когда переводчик в федеральном суда получает в день в районе 400 долларов, это смешные деньги, но тогда я был очень рад этой сумме.

До тех пор, пока мне не сказали, что надо было просить $100. Но хорошая мысля приходит опосля.

Так я впервые попал во Флориду, которая оказалась Крымом, только с автострадами и пальмами и без вареной кукурузы на пляжах. На космородроме валялись в траве цилиндрические ломти исполинских ракет, на которых американцы в ту пору повадились посещать Луну.

Каждый ломоть был размером с Мавзолей. Вдали одиноко торчал наш «Аполлон», издалека похожий на большой карандаш.

Освещать запуск приехали все три главные тогдашние телекомпании США. Каждая поставила на космодроме по вагончику со своей телестудией. Я перебрался в Америку всего за год до этого и, помнится, меня несколько озадачила такая непроизводительная трата ресурсов: зачем три вагончика, когда будут снимать одно и то же?

К нам в вагончик заходили давать интервью астронавты, из которых мне запомнился Джин Сернан, потому что его фамилия была похожа на слово «серна», а мой начальник научный редактор Эй-би-си Джулз Бергман принес с собой деревянные модели «Союза» и «Аполлона», чтобы демонстрировать зрителям.

Первая была настолько меньше второй, что Эй-би-си из дипломатических соображений решила не показывать их на экране рядом. Русским не вполне доверяли, но не видели смысла в том, чтобы колоть им глаза. Там американцы и не увидели, насколько «Союз» меньше «Аполлона».

В день запуска вокруг наших вагончиков вырос целый табор. Часть зрителей смотрела с деревянных трибун, другие забрались на крыши выгончиков и фургонов. Сверху было видно, как на окрестных шоссе и у далекой ограды космодрома собрались тысячи простых смертных, не допущенных на его территорию.

Чтобы в случае чего нас не постигла участь маршала Неделина, мы находились очень далеко от ракеты. Было странное ощущение от того, что на вершине этого карандаша сидят три крошечных человечка, которых сейчас с большой скоростью забросят в голубое небо. На самом деле карандаш сначала пополз в голубое небо с поразительно малой скоростью, так что даже хотелось подтолкнуть его вверх, чтобы он не свалился обратно.

Поразителен также был звук: ракета не ревела, а издавала мотоциклетный треск. Кто ревел, так это толпа. Рядом со мною стоял мужик в шляпе и с выпученными глазами приговаривал: «Go, baby, go!»

У меня сперло дыхание.

По молодости лет у меня был скудный запас метафор, и я потом рассказывал друзьям, что ощущение было сродни оргазму. Если подумать, оргазм все же, наверное, лучше, но их много, а запусков мало. У большинства людей – ни одного.

Карандаш улетел, а мы остались. Пока он летал по небу, все занимались делом: операторы снимали, главный ведущий Эй-би-си Питер Дженнингс интервьюировал в вагончике астронавтов, мой начальник Бергман несколько раз в день рассказывал перед камерой, как проходит полет, один я сидел наподобие гробовщика, которого вызывают только к чужому горю.

Горя так и не произошло, все благополучно состыковались и потом разошлись по домам. Я так и не перевел ни слова.

Владимир КОЗЛОВСКИЙ