Лумумба, Гитлер, Моиз Чомбе и Лук Тайманс

Issue #777

Я помню, как мы шли с моим одноклассником Димой Маклашовым по Первой красноармейской, по Московскому проспекту (бывшему проспекту Сталина), через Сенную площадь, мимо ещё не взорванной Успенской церкви, на Садовую в контору ленинградского отделения ТАСС. Дом этот знали все – в окнах ТАСС вывешивались и часто менялись большого размера фотографии, отражавшие наши победы в балете, строительстве коммунизма, спорте и борьбе за мир.

Дело было в 1961 году, нам с Димой было по двенадцать лет, и мы шли с заданием государственной важности. Наш класс выражал протест по поводу ужасов, творящихся в свободолюбивой республике Конго, недавно сбросившей ярмо колониализма и избравшей премьер-министром товарища Патриса Лумумбу, личного друга Никиты Сергеевича Хрущёва. Американское ЦРУ при попустительстве проклятого Дага Хаммаршельда, генсека проклятой ООН, организовало мятеж: гнусный президент этого самого Конго по имени Касавубу вместе с другими негодяями, Жозефом Мобуту и Моизом Чомбе, схватили товарища Лумумбу. Газеты, радио и робкое ещё в те поры телевидение полны были негодованием и возмущением.
Молва же полагала, что вся эта компания – Мобуту, Чомбе и Касавубу – поймала товарища Лумумбу и его съела.
Короче говоря, мы с Димой несли заявление, надеясь, что гневный голос 5 «А» класса 272-й школы будет услышан.
Заявление мы сдали. И никто не улыбнулся, услышав о цели нашего визита.
Нет? правда, серьёзно, без смеха – премьер-министров не нужно кушать. Даже если они летают на подаренных Хрущёвым самолётах и пользуются услугами толпы советских и чехословацких спецсоветников. И вообще никого – в смысле живых людей – кушать не надо.
Хотя, конечно, кушать хочется. Но к этому мы ещё вернёмся.

***
Утром, в день открытия выставки Лука Тайманса, в холле Музея современного искусства собралась большая толпа: журналисты, профессора-искусствоведы, художники разных направлений. Я опознал даже двух поэтов. В общем, люди, связанные с культурой либо пишущие о культуре. Народу было явно больше, чем обычно собирается на такие мероприятия. Оно и понятно. Если о человеке пишут – на суперобложке музейного каталога, – что «многие считают бельгийского художника Лука Тайманса самым значительным живописцем современности», то, наверное, стоит прийти и посмотреть большую ретроспективу, посмотреть не на репродукции, а на оригиналы. Посмотреть своими глазами. Ну, и посмотреть на самого Лука Тайманса.
Когда я спросил о Таймансе одного своего приятеля, который сталкивался с ним в Европе, тот ответил коротко: «Много говорит». Да, Лук Тайманс говорит много, но, признаюсь, только пройдясь по выставочным залам, я понял, что приятель этими двумя словами охарактеризовал не только человека, но и его творчество. Точнее – именно творчество.

Осмотрев самым внимательным образом нынешнюю экспозицию, вы покинете её в недоумении.

«Швархайде», 1986 год. На светлом чуть с желтизной фоне несколько ёлок, одна повыше, остальные маленькие, по самому низу холста. Холст разлинован вертикальными зелёными линиями.

«Шагая», 1989 год. На светлом чуть голубоватом фоне размещены шесть чёрно-желтых фигур, черное дерево по правой стороне, а слева сзади, как бы намечая перспективу, несколько чёрных линий и появляющийся из-за сугроба профиль черно-желтого паровоза. Похоже на театральный задник в стиле ленинградского ТЮЗА второй половины 60-х годов.

«Репарации», 1989 год. Два холста. Один побольше, бежевато-буроватый, другой поменьше, зеленоватый. Больший разделён жирными чёрными линиями на 16 равных прямоугольников, меньший – на 20 разных прямоугольников. В каждом прямоугольнике большего холста изображено что-то похожее то ли на курабье бакинское (помните, такое песочное печенье с кружочком варенья в серединке?), то ли на глазунью из одного яйца. Все печенины (или яичницы) разные, некоторые даже без варенья (без желтка). Прямоугольники второго холста занимают руки, главным образом ладони, по паре в каждом прямоугольнике, повернутые так и эдак.

Оставим в стороне живописные достоинства этих работ. Или даже предположим, будто каждая из них написана так, что кисти их автора позавидовали бы и Веласкес с Вермеером. Но бюсь об заклад, что вся эта живопись висела бы в какой-нибудь маленькой брюсельской галерее, если бы Лук Тайманс не умел рассказывать истории.

«Швархайде». В этом местечке был во время войны концлагерь. Один из заключенных нарисовал эти елки и, разорвав рисунок на несколько кусков, раздал его своим сотоварищам. Заключенный, его звали Альфред Кантор, выжил, рисунок – как и другие рисунки – сохранился, и Кантор после войны собрал их в книжку, а Лук Тайманс, глядя на этот рисунок, написал свой холст.

«Шагая». Линии слева – это вилла Гитлера, а шестеро идущих -это лично сам Гитлер с компанией. Здесь, говорит мастер, ужас, слившийся с повседневностью. Или банальность ужаса, банальность зла.
«Репарации». Однажды Лук Тайманс смотрел документальный фильм. Фильм о преследовании фашистами цыган. О том, как пресловутый доктор Менгеле ставил на живых людях свои чудовищные эксперименты и с научной – или немецкой – аккуратностью фиксировал разные стадии эксперемента при помощи кинокамеры. Так вот, эти ячницы символизируют кинокадры глаз, полных ужаса, а руки, понятно каждому, руки, ну, руки тянутся, просят о помощи.

Продолжать или хватит? По-моему, хватит.
Уверен, что любого нормального человека возьмёт тут оторопь. Посмотрите на эти холсты. При чём здесь цыгане, Йозеф Менгеле, Гитлер, концлагерь, банальность зла (и Ханна Арендт, которая, конечно, приплетается к разговору). Почему вдруг нормальный или ненормальный, социально пассивный или социально озабоченный человек увидит в этих глазуньях что-либо похожее на пытаемых цыган, а в чёрно-жёлтых фигурках – Гитлера сотоварищи?

Без историй, которыми раскрашивает свои работы художник, ёлки останутся ёлками, фигурки на снегу – фигурками, а бакинское курабье – просто печеньем. То есть именно тем, что мы видим на холсте, натянутом на подрамник.

Нормальное дело, когда картина, стихотворение, музыкальная мелодия задевает вас эмоционально или интеллектуально и вы хотите узнать больше о времени, об авторе, о том, что подтолкнуло его к созданию этой картины. В таком случае очень вероятно, что, узнав больше, вы обнаружите в этой картине, в этом стихотворении другие слои, увидите и услышите то, чего вы не слышали раньше. В данном случае нам предлагают всё с точностью до наоборот: без пояснений автора произведение в принципе не может быть прочитано даже на самом минимальном уровне.

Здравый смысл подсказывает – что-то здесь не так. Вам ведь не говорят в магазине: прежде чем открыть эту книгу, вы должны позвонить автору, чтобы он вам рассказал, о чём она. Вы не можете повесить картину в галерее или в музее, задёрнуть её чёрной шторкой и, собрав толпу, обявить: «На этой картине изображена вилла Гитлера и то, как он идёт по снежку с соратниками. Воображаете? Такое чудовище, а идёт обыкновенно, как другие люди. Банальность зла». И уже потом, потянув за верёвочку, открыть картину для обозрения.

Впрочем, на всякий случай каталог выставки снабжён объяснительными историями к каждой картинке: слева репродукция, справа подробно сообщается, что имел в виду мастер. В дополнение к этому, видимо, не надеясь на грамотность журналистов, Лук Тайманс провёл нас, первых посетителей, через каждый зал, рассказывая о каждой без исключения работе: что он думал, чувствовал и что он здесь изобразил. Холокост, пытки, газовая камера, концентрационный лагерь, нехорошая Кондолиза Райс. Примерно в таком духе. Но очень подробно. А вот, – мы продолжаем экскурсию, – наш бельгийский национальный позор. Колониализм. Конго. Борьба за независимость. Лумумба. Бельгийский король Бодуэн, ЦРУ и их наймиты (те же Касавубу, Мобуту и Чомбе), которые уморили товарища Патриса. И, говорят, порвали его на части.

Мы оказались в зале, где размещена серия из десяти работ, озаглавленная «Mwana Kitoko: Прекрасный белый человек».

“Mwana Kitoko”. Вертикальный – 2 метра на 90 сантиметров – холст с изображением стройного человека в белой военной форме и белой фуражке. В руке трость. По манере письма похоже, как и остальные работы цикла, на позднего Сарьяна и одновременно на любительскую фотографию, поскольку композиции явно не хватает пространства с левой стороны, а ноги, самые ступни фигуры, срезаны, поскольку не поместились на холст.

“Леопард”. Почти квадрат. Шкура леопарда, расстеленная, видимо, на мостовой.
“Скульптура”. Снова вертикаль. Черный, до пояса голый человек. Видимо, мужчина.
“Леопольдвилль”. Горизонтальный холст. Опять же, похоже на мутную фотографию. Фрагмент блочного здания, в одном из окон которого мы видим двух человек, выглядывающих наружу.
“Лумумба”. Практически монохромный – зелёный – портрет Патриса Лумумбы, смахивающий на карточку из бытовой фотографии.

“Реконструкция”. В зелёных тонах квадратный холст. Под раскидистым деревом -несколько, видимо, движущихся машин. Одна, с зажженными фарами, впереди, позади две или три, которые как бы наслаиваются друг на друга.

“Мелок”. На желтовато-зеленоватом фоне две чёрные руки; на открытых ладошках лежат какие-то более или менее аккуратные вещицы. Можно предположить, что это действительно школьный мел, разломанный пополам.

“Миссия”. Вытянутое по горизонтали сараеобразное здание. Рядом со зданием возвышается простой, похожий на самодельный, составленный из двух жердин крест.

“Чомбе”. Четверо, видимо, чёрных мужчин сидят рядышком – один в военной форме, трое в гражданской одежде. Один из гражданских говорит, подняв палец, другой прикрыл лицо, вероятно, зевает, третий слушает. Слушает и военный. Похоже на рисунок углём.

«Диорама». Огромный – примерно три на три метра – холст, на котором изображен кусок стены, немного пола и немножко потолка. На стене имеется – написанное или рельефное, понять трудно – изображение носорога. Композиция подчёркнуто случайная, перекошенная.

Интересно было бы поспрашивать зрителей, которые не слышали объяснений автора и не читали разьяснений в каталоге, о чем всё это им говорит. Вот перед нами законченное произведение искусства. Тема выбрана автором, жанр выбран автором, техника выбрана автором. Автор, следовательно, сказал всё, что он хотел сказать, и привёз на грузовике своё произведение в музей.
Ну, хорошо, вы знаете имя Лумумбы, Леопольдвилль – город в Конго, чёрный человек, понятно, житель этого Конго. Вы даже – вы такой интересующийся – слышали о Чомбе. Предположим, что вы бельгиец, и в фигуре, облаченной в белую униформу, смогли опознать короля Бодуэна. Хорошо. Что дальше? Я не говорю о каком-то скрытом смысле, о подтексте. Я говорю о самом тексте.

Оказывается, чтобы прочитать этот текст, нужно знать (поясняет каталог):
Короля Бодуэна Лук Тайманс срисовал с кадров кинохроники – это когда король прибывает в Конго. Вот он прошел по шкуре леопарда, а вон там, в верхнем правом углу холста, немного невнятные пятна: это его ступни, как раз то, что не поместилось на первом холсте. «Скульптура» – это деревянная фигура африканца, на которую мастер натолкнулся однажды в Антверпене, в ресторане – он её сфотографировал, а с фотографии написал вот эту работу. «Реконструкция» – раскидистое дерево, под которым товарища Лумумбу, говорят, как раз и расстреляли. «Мелок» – ещё одно предание. Некий полицейский утверждал, что, когда товарища Патриса порвали на части, он, полицейский, сохранил два лумумбиных зуба. Ну, а мастер решил изобразить на своём холсте вместо крепких зубов хрупкий мел. «Миссия» – в этой католической миссии учились вместе Лумумба и Чомбе. Четверо убийц: Чомбе, Мобуту и иже с ними – это скопировано с кадра кинохроники, на котором они все вместе. А носорога, нарисованного на стене, Лук Таманс мутно сфотографировал «Поляроидом» в Королевском музее Центральной Африки, в музее, известном своей ностальгией по колониальному величию Бельгии.

Вот это, значит, и есть прямой текст. Правда, его невозможно прочитать на полотнах, вывешенных в музее, но автор и услужливые комментаторы готовы рассказать вам всё своими словами. Чтобы стало ясно. Чтобы заклеймить. Бросить в лицо империалистам всех мастей. Чомбе, Гитлеру и Кондолисе Райс.
Гневная публицистика?

Боюсь, на публицистику не очень похоже – там как раз всё должно быть понятно без комментариев.
Искусство? Уж очень прямолинейно, плоско, посконно, на уровне лозунгов типа «Лорду в морду».
Приходит на ум одно слово, которое кажется неуместным в приличном обществе. И я бы, наверное, удержался и не произносил его, но это, пожалуй, единственное слово, которое объясняет всё: и Гитлера по снежку, и доктора Менгеле, и премьер-министра Лумумбу на портрете. Лумумбу, которого, ещё раз хочу повторить, не нужно было кушать. Но Лук Тайманс не кушал Лумумбу. У него другая специальность. Со спокойным сердцем он продаёт возмущение, негодование, банальность зла, ужас газовой камеры, короче говоря, выломанные зубы – продаёт как художественные сувениры. И даже перепродаёт то, что уже было продано, и не раз – в кинофильмах и книжках, в телепередачах и разоблачительных статьях. Перепродаёт за большие деньги.
Я произнесу это слово. Спекуляция.

Но вот что важно. В гневном протесте учеников 5 «А» класса 272-й школы мы забыли бельгийского короля Бодуэна Первого. Всех заклеймили: и ЦРУ, и Хаммаршельда, и Чомбе с Мобуту, а этого душегуба забыли. И вот Лук Тайманс нас поправил. Возьму на себя смелость поблагодарить его от всего нашего класса. Спасибо ему. Полвека прошло, а кажется, будто он сегодня продолжает наше письмо: стилистическое единство просто поразительное. Сердцем, наверное, почувствовал. Настоящий художник! Не зря ведь говорят – крупнейший живописец современности.

Выставка Лука Тайманса открыта в сан-францисском Музее современного искусства до 2 мая. Адрес музея: SFMOMA, 151 Third St. Телефон 415-357-4000.