Левон Оганезов: «Я предпочитаю одиночество»

Левон Оганезов – личность легендарная хотя бы потому, что он, пожалуй, – единственный пианист-аккомпаниатор, имя которого не менее популярно, чем имена артистов, с которыми он выступает. Но Левон Саркисович – не только самый знаменитый концертмейстер российской эстрады, он ещё и аранжировщик, композитор, ведущий многих телевизионных программ, актёр, снявшийся в нескольких кинофильмах, замечательный конферансье, а также музыкальный директор и руководитель собственного музыкального ансамбля, с которым он гастролирует по странам-континентам.

– Вы приехали в Америку с концертами или в отпуск – повидаться с дочками и внучками?

– Я специально взял концертную паузу, потому что долго не смогу их навестить из-за плотного концертного графика.

– Слушая Ваши выступления как пианиста и конферансье, видя, сколько темперамента Вы вкладываете в эти концерты, не могу не задать вопрос: у Вас на жизнь вне сцены остаётся энергия?

– Конечно, ведь, вкладывая в работу свой темперамент, я получаю больше, чем отдаю. Отдача публики подпитывает энергию артиста. А иногда требуется не темперамент, а исключительно мастерство – вот именно такие концерты приносят наибольшее удовольствие.

– Ваша невероятная карьера пианиста-аккомпаниатора и шоумена – абсолютное исключение из правил. Ведь не секрет, что студентов, обучающихся в ЦМШ (Центральной музыкальной школе), а затем в консерватории, ориентируют на сольную карьеру; ансамблевая или концертмейстерская нередко воспринимается как творческая неудача.

– Я должен возразить. Если нас на что-то и ориентировали, то только на бесконечные занятия. Чтобы исцелить страх перед сценой, нас выпускали на неё как можно чаще. На концертах и зачётах сидела вся профессура. В принципе, это как в спорте: должна выработаться привычка, иммунитет к страху перед публикой, а остаться – здоровое волнение и азарт.

– Многими журналистами повторяется история о том, как Вы, лауреат нескольких фортепианных конкурсов, в один момент изменили направление своей карьеры: Вас попросили заменить заболевшего концертмейстера в выступлении, состоявшемся в Колонном зале, после чего Вы и решили поменять амплуа. Честно говоря, мне эта версия кажется странной. Слабо верится, что, после стольких лет пребывания в классике, всего одно выступление, пусть и на такой престижной сцене, могло так круто изменить Вашу жизнь. Что-то здесь не так…

– Да, действительно, всё случилось немного иначе. Нет, концерт, в Колонном зале, где я аккомпанировал тенору Михаилу Александровичу, подменяя заболевшего пианиста, действительно был. Но выступать с солистами я начал задолго то того. Мы очень много занимались ансамблевой игрой и в школе, и в училище, и в консерватории.

– Подождите, зачем вообще Вам нужно было ещё и музучилище? Вы же учились в ЦМШ, после окончания которой можно было поступить непосредственно в консерваторию. А Вы зачем-то сделали такой «зигзаг».

– Школа – это школа: форма, детство и никакого профессионального диплома, дающего право работы. А училище – это уже взрослая жизнь, свобода, и в то же время – ответственность. Так что после восьмого класса ЦМШ я ушёл в Мерзляковское музучилище, а потом – за своим педагогом, – в училище им. Ипполитова-Иванова. Уже тогда меня попросили аккомпанировать на уроках, так что практика аккомпанемента у меня накопилась солидная, и что интересно – бессознательная, и, когда пришлось играть в концертах, у меня не было проблем, потому что я практически всё умел. А в концертной организации я начал работать ещё в годы учёбы в училище, и в консерваторию поступил уже работающим и гастролирующим концертмейстером. Так что Вы правы, решение не возникло спонтанно во время выступления в Колонном зале.

– Интересно, как восприняли педагоги такую перемену в карьере?

– У меня были великие педагоги. К примеру, первые полтора года в консерватории я учился у Владимира Владимировича Софроницкого, композицию изучал в классе Юрия Александровича Шапорина. И сокурсники мои стали всемирно известными музыкантами: Наташа Гутман, Вика Постникова, Володя Крайнев, Таня Акопян, Коля Петров (он был на курс старше). А классику я никогда не оставлял. Я и сегодня могу среди ночи, в свои 72 года, сыграть Третий и Четвёртый концерты Бетховена, концерты Моцарта, первый концерт Рахманинова.

– Что советовал Софроницкий студентам?

– Он любил повторять: «Если есть свободный час, иди к роялю и читай незнакомые произведения, потом играй этюды, а дальше – делай, что хочешь». И это действительно мудрый совет, потому что читка с листа развивает не только беглость пальцев, но и мозг.

– Для того, чтобы получился ансамбль, а не просто совместное выступление, вы с вокалистом должны находиться на одной волне. Были случаи, когда одной волны не получалось?

– Я позволю себе нескромно заметить: насчёт трактовки исполнения со мной никто не спорил.

– Необходимо ли эстрадному певцу музыкальное образование?

– Безусловно. Сегодня среди эстрадных артистов слишком много людей, плохо знающих ноты. Но знаете, встречаются самородки с таким внутренним чутьём, которому ни в какой консерватории научиться невозможно. Понимаете, о чём я?

– Конечно. Это как врождённый алгоритм. Ведь и в литературе – то же самое: диплом литинститута – вовсе не гарантия вкуса, таланта и умения сочинять.

– Согласен. Однако должен добавить, что, когда музыкант без образования играет или поёт то, что требуется, ему цены нет. Но если он начинает руководить профессионалами, то это уже проблема. А классическое образование – всегда на пользу. Вот мне классика помогает играть, но мешает сочинять музыку.

– Почему? Вы что, ловите себя на невольном плагиате?

– Именно. Все, кто по-настоящему учились, зомбированы прослушанной и выученной музыкой. На примере многих известных эстрадных песен видно, что авторы вольно или невольно заимствовали темы у классиков.

– Например.

– Например, третья часть шестой сонаты Бетховена и футбольный марш Блантера.

– Ну, классики у классиков тоже заимствовали, и тоже ненамеренно.

– Безусловно: у Бетховена есть кусочки из Баха, да и у Вагнера тоже.

– Выходит, чем меньше образования, тем меньше шанс умышленного заимствования.

– С одной стороны, так, а с другой, чем меньше будет образованных людей, тем больше – малоинтеллектуальной музыки. А потом, когда вымрут все, кто знает и любит классику, Игорь Крутой будет считаться гениальным композитором.

– Работая с молодыми артистами, Вы видите связь поколений? Есть разница между советской эстрадой и шоу бизнесом?

– К моему сожалению, те, кто ищет новую музыку, её не находят, потому что тон, в смысле нового звучания, задают Америка и Англия, и уже много десятков лет именно эти страны диктуют свой вкус. Что касается современных российских шоу-композиторов, то они продали душу дьяволу. Была эпоха советской песни, начавшаяся песнями братьев Покрасс и закончившаяся гениальным Марком Минковым. Сейчас случаются единичные шедевры.

– А давайте я Вам задам «вопрос на засыпку»: кого по результатам народного голосования СМИ назвали «главным хитмейкером» страны?

– Кем?!

– Хитмейкером. Это такое новое слово в русском словаре.

– Предполагаю, что Матвиенко.

– Точно!

– Он, как опытный продавец, точно знает, что нужно соответствующему покупателю. Вообще, Игорь Матвиенко – весьма уважаемая среди продюсеров фигура.

– Среди продюсеров – безусловно. А вот так, навскидку, назовите песню, которая, на Ваш взгляд, – настоящий хит.

– Ну, например, «Калина красная» Яна Френкеля, которую многие считали и считают народной песней. С ней в своё время произошёл казус. Великий дирижёр Евгений Светланов, который, кстати, был гениальным пианистом: у него были огромные руки, огромные мозги и вообще интеллекта хватало на четверых, написал «Русскую симфонию», во второй части которой использовал тему «Калины красной» со сноской – русская народная песня. В коридоре Дома композиторов его как-то встретил Френкель и упрекнул, – ты бы мог хоть указать автора этой «народной» песни.

– А кто автор?

– Я.

Понимаете, это ведь комплимент для автора.

– Конечно. Особенно когда композитор с «исконно русским» именем – Ян Абрамович Френкель – пишет песню, которую поют в каждом колхозе и на всех застольях. Но, раз уж Вы вспомнили Светланова, признаюсь, я не знала, что он был настолько хорошим пианистом.

– Да что вы! Если бы он поставил перед собой цель сделать карьеру пианиста, с ним мало кто мог бы конкурировать.

– Может быть, когда человек одарён многогранным талантом, ему сложнее выбрать. Вот как подумаешь, что, не стань он во главе ГАСО, может, жил бы дольше…

– Да, этот оркестр, вернее, его инициативная группа, выжила Светланова, а вскоре у него случился инфаркт.

– История имеет обыкновение повторяться. Марка Горенштейна, который девять лет стоял во главе ГАСО (Государственный академический симфонический оркестр) и который, кстати, был инициатором присвоения оркестру имени Светланова, тоже выжили, и тоже – со скандалом.

– Горенштейн – очень хороший музыкант, фанатично преданный своей профессии дирижёр и, более того, великолепный репетитор. Он сам – оркестровый скрипач, и потому умеет оттачивать штрихи; он абсолютно точно знает, чего хочет от оркестрантов, и знает, как этого добиться. Я бывал на репетициях и видел, насколько профессионально он работает. Другое дело, что он грубоват с музыкантами, но и Светланов тоже обладал не самым лёгким характером.

– Давайте вернёмся к эстраде. Как Вы думаете, чем объяснить такое перенасыщение в количестве музыки и дефицит – в качестве?

– Всё зависит от спроса. Каков спрос – такова продукция. Здесь нет ничего нового. Скажу без преувеличения, я был лично знаком со всеми советскими композиторами и поэтами-песенниками. Я два с половиной года писал клавиры Марку Фрадкину, дружил с Яном Френкелем, был очень близко знаком с гениальным Лёней Дербенёвым и с Игорем Шафераном – тоже изумительным поэтом. У меня есть с кем и с чем сравнивать, поэтому на ваш вопрос я отвечу так: во-первых, в России уже нет того культурного воспитания, а во-вторых, России нужна цензура, потому что эта страна без неё жить не может. Когда диктор на центральном радио или телевидении не знает склонений числительных и, более того, даже не понимает, о чём идёт речь, когда её пытаются поправить,- это тревожно. И так во всём, и музыка не исключение: то, что раньше было нонсенсом, теперь стало практически нормой.

– Ну, раз Вы заговорили о нормах русского языка, хочу напомнить Вам эпизод из прошлогодней «Минуты славы», когда сидевший в жюри Александр Ширвиндт поправил Александра Олешко, сказавшего «волнительно». Ширвиндт внятно и довольно жёстко объяснил, что такого слова в русском языке нет, а есть – «волнующе». Мне подумалось, что, после такой прилюдной «порки», невозможно не запомнить правильный вариант, однако, несколько передач спустя Олешко, как ни в чём не бывало, «волнительно» вёл передачу. Как это понимать?

– Саша Олешко – вовсе не дурачок, и, если он повторил ошибку, значит, ему сказали – можно.

– Пару месяцев назад я делала интервью с Аллой Иошпе и Стаханом Рахимовым. Стахан Мамаджанович тогда сказал, что молодым, неизвестным исполнителям сегодня ещё сложнее пробиться на большую сцену, чем во времена незабываемого Лапина. Это действительно так?

– Трудно было всегда. Но я вас уверяю, что талантливый человек, который последовательно идёт к цели. – пробьётся. А если он бросил, значит, не хватило воли.

– Во многих интервью Вы говорили, что больше всего в музыкантах, актёрах цените профессионализм. Назовите, пожалуйста, составляющие этого понятия.

– Если говорить о вокалистах, то это чистая интонация, хорошая дикция, артистизм, чувство меры, то есть вкус и понимание того, что он делает на сцене.

– Хорошо, тогда объясните свои слова: «Я уже давно не верю людям, но то, что делает Ваенга, вызывает у меня доверие». Но вы же не можете не слышать, когда она не попадает в ноты?

– Ну да, я бы не пошёл на её концерт, но то, что она делает с той частью населения, которая покупает на неё билеты, и те пять талантливых песен, которые она написала, достойны уважения. Вот Виктор Топаллер меня пытал, как можно слушать такую пошлятину, как Стас Михайлов? Я ответил: «Тебе не нравятся его песни, и мне тоже, но не будем отрицать тот факт, что Михайлов, приехав сюда, в Америку, сделал 16 аншлагов, а такое не под силу никому из современных российских исполнителей».

– Однажды, будучи в гостях, я наблюдала за реакцией моей знакомой, смотревшей по ТВ трансляцию концерта Стаса Михайлова. Я тогда подумала, что зрители, особенно женщины, воспринимают артистов не ушами, а гормонами. Вот поэтому, никого не осуждая, скажу, что мне вполне понятен феномен шестнадцати аншлагов.

– Да? Это выше моего понимания. Но люди покупают билеты. Значит, массам это нужно и, стало быть, имеет право на существование.

– Мы говорим не о праве на существование. Просто хочется понять некоторые вещи. Например, кто внушил Максиму Галкину, что ему можно и нужно петь, не имея музыкального слуха? Он так беспомощно старается попасть в тональность, что вызывает даже не раздражение, а жалость. Смотреть на это неловко, а слушать – тем более.

– Во-первых, 95 процентов публики этих «петухов» не замечает. Во-вторых, Галкин никогда музыке не учился и к нотам подходит математически.

– Это как?

– Он, к сожалению, не очень музыкальный человек и не понимает, что поёт нечисто просто потому, что этого не слышит.

– В одном из интервью Вы сказали, что только Олег Анофриев и Людмила Гурченко обладали патологическим музыкальным слухом и универсальными способностями. А чем патологический слух отличается от абсолютного, а яркие способности – от универсальных?

– Вот меня музыке учили, а я только годам к двадцати научился грамотно играть на слух. А Олег Анофриев, как и Люся Гурченко, не учились в музыкальной школе и, тем не менее, подходили к роялю и подбирали абсолютно правильные гармонии. Олегу даже распеваться было необязательно; он выходил на сцену и пел. Правда, несколько старомодно. Помните, таким немного раскачанным голосом. И Людмила Марковна со своей особой манерой. Низкий им поклон.

– Вы работали практически со всеми известными артистами театра и эстрады: Клавдией Шульженко, Изабеллой Юрьевой, Андреем Мироновым, Марком Бернесом, Львом Лещенко, Иосифом Кобзоном, Владимиром Винокуром – в газетном формате всех не перечислишь. Как Вы думаете, надо ли вокалисту уметь вовремя уйти со сцены?

– Я понимаю, о чём вы. Но, если говорить о театральных актёрах, то есть 90-летний Владимир Абрамович Этуш, на спектакль которого я недавно ходил. Там играл и Юрий Яковлев, которому на днях исполнилось 85, и Люда Максакова. Это такой спектакль-эссе, где играют одни старики. Но КАК играют! Это идеальная игра. Понимаете, всё очень индивидуально. Вот есть Ира Мирошниченко, замечательная актриса, но она уже не играет, – она просто тусуется, мелькает в разных шоу. А есть Вера Кузьминична Васильева, которая в свои 80 с лишним блестяще играет и в театре, и в антрепризе. Вообще, Вера Кузьминична – совершенно исключительная личность: она всегда доброжелательна, никому никогда не мешает, но всегда идёт своим путём. И при этом всю жизнь прожила не с тем мужем и не в том театре. Она ведь создана не для Театра Сатиры, а для Малого.

А если вернуться к вопросу об эстрадных исполнителях, то там тоже стареют по-разному. Одни продолжают приносить радость и пользу, а другие, хоть уже громко объявили о своём уходе со сцены, давят тяжёлым грузом, да ещё с апломбом.

– Задавая вопрос о своевременном уходе со сцены, я думала о Муслиме Магомаеве, который не захотел стареть на глазах своих почитателей. На мой взгляд, такой поступок, прежде всего, говорит о собственном достоинстве артиста.

 – Да, я знал Муслима, мы выступали вместе, в 73-м году ездили на гастроли на Дальний Восток. Магомаев был исключительно одарён от природы, обладал уникальным лирическим баритоном, великолепным слухом, артистизмом, прекрасно играл на рояле. Правильно ли делают те, кто поет до 80 лет? Наверное, нет. Но Иосифу Кобзону 76, причём, он не очень здоровый человек, Лёве Лещенко – 71, а они продолжают петь, и голос звучит, и народ идёт.

– То, что народ идёт, ещё не показатель. На Магомаева бы тоже покупали билеты до последнего дня. Тут, мне кажется, дело в собственной планке и невозможности для себя опускаться ниже той, однажды установленной высоты.

– Здесь дело не только в этом. Девяностые годы пережить было непросто. Магомаеву бы переждать этот период безвластия, разрухи, невостребованности. Он не потерял форму – он потерял волю, и, как мне кажется, он не ушёл, а заперся… А вот, по ассоциации, другой артист, известный оперный певец – Александр Ворошило, у которого внезапно пропал голос. Вы понимаете, какое это потрясение для певца? Какое-то время Ворошило еще продолжал работать, но потом понял, что этого делать не надо. Он занялся бизнесом и нисколько об этом не жалеет.

– Вы знакомы со многими артистами и писателями, известными своими розыгрышами: Винокур, Арканов, Ширвиндт. Наверняка и Вы не оставались в стороне. Можете вспомнить самый удачный розыгрыш?

– Вообще-то, я довольно сообразительный, несмотря на то, что музыкант. Конечно, я могу придумать розыгрыш, но мне всегда заранее жаль жертву. Вот, например, мы разыграли ныне покойного Женю Мартынова. Это было в Мексике, во время Универсиады. Мы с Аркановым и Винокуром проходили мимо номера Жени, а он в это время распевался. И я предложил Винокуру позвонить от имени какого-нибудь иностранного продюсера. Тот позвонил и очень убедительно предложил записать несколько песен на студии. Женя поверил и полчаса «показывал» по телефону свои песни.

– Обиделся, когда узнал?

– Нет. А лучше всех умел разыгрывать Никита Богословский. Ему в этом году исполнилось бы 100 лет. Знаете этот известный случай с башенным краном?

– Нет.

– Богословский пригласил к себе гостей, а жил он тогда на 14-м этаже высотного дома. Это важная деталь. Никита Владимирович заранее договорился со строителями, которые в нужное время подогнали кран. Ну вот, гости сидят за столом. Богословский, поднятый краном, постучал в балконную дверь, жена открыла, он зашёл в комнату и так небрежно бросает назад в пространство: «Завтра вертолёт к десяти!». Все в ужасе, а он невозмутим. Невозмутимость – вот что главное в розыгрыше.

– Поняли ли Вы с возрастом что-то такое, что хорошо бы знать в молодости?

– Опыт! И жизненный, и профессиональный. Он приходит только с годами.

– А что такое профессиональный опыт аккомпаниатора?

– Это когда написано: «соло флейты», и ты автоматически играешь тише.

– Разговоры на какую тему предпочитаете за столом в хорошей компании?

– Хорошая компания – это моя семья: жена, две дочки с мужьями, у которых мы сейчас гостим, и три внучки. А если говорить о компании друзей, то это как в шутке: за работой лесники говорят о выпивке, а за выпивкой – о работе. Но вообще-то, я предпочитаю одиночество.

– На что Вам не хватает времени?

– На себя, на спорт, на внешний вид. Вместо того, чтобы вести здоровый образ жизни, особенно учитывая мой возраст, я постоянно в разъездах. А с ними связано много неудобств в смысле режима, питания. Правда, никто пока не доказал, что размеренный образ жизни гарантирует долголетие.

– Вот я Вам и желаю творческого и физического долголетия. 2

Вела интервью Зоя МАСТЕР

www.zoyamaster.com