Констатация факта

Мы верим тому, чего желаем.

Французская пословица

Именно попросить. Не одолжить. Конечно, надо очень хотеть потерять контакт с этим человеком, если сказать:

– У меня проблема с деньгами. Помочь не сможешь?

Почти всегда ваш еще друг достает бумажник и вопросительно поднимает брови. Услыхав и переспросив на всякий случай, что нужно нечто с тремя нулями справа, друг уточняет:

– И на какой срок?

Тут уже вы вопросительно поднимаете брови:

– Что значит на какой срок?

– Ну, когда ты сможешь отдать?

Вы, искренне и обиженно:

– Я же считал, что мы друзья, а ты сейчас как ростовщик. Может, тебе, как в «Венецианском купце», отрезать кусок мяса от меня?

– Ты чего, хочешь просто так?..

Вы, с сарказмом соблазненной и покинутой:

– Ага, под ураганным огнем противника, наложив полные штаны, вынес на спине истекающего друга из-под обстрела. Как до дела, так… Ладно, забудь. Как насчет по пиву?

Можете считать, что в вашем телефоне на один номер станет меньше.

Не будучи дальновидным (чтобы не сказать умным), я в свое время неосознанно проверил эту схему на практике. Нет, я никого не хотел терять. Но так, к слову пришлось. Говорили о находках в пустыне Сахара. Я, развивая тему:

– Ты, кстати, знаешь, сколько платят алименты на двоих детей?

– Без понятия. А чего ты так резко и вдруг?

– Аж 33 процента.

– Ну тебе-то что? Ты же не разводишься?

Я загадочно, глядя в сторону:

– Никогда не знаешь. Я еще после работы дома не был. 33 процента! Помочь сможешь?

Как-то после этого вопроса многие вдруг глупеют. Это судя по их ответам.

– Ты что, не можешь подсчитать 33 процента от твоей зряплаты?

– Да нет, не в этом смысле. А в материальном смысле?

– В материальном? В каком смысле… в материальном?

Тут уже я, чувствуя себя идиотом:

– Ну-у-у… помочь платить алименты?

И опять удивительное косноязычие:

– Что значит помочь платить? Бросать за тебя конверты с платежами в почтовый ящик?

И это говорит выпускник инженерно-физического факультета института имени Его Имени.

– Да нет. Помочь платить это значит платить вместо меня.

– У тебя что, большие затраты в этом месяце? Пылесос купил?

Как можно за деревьями не видеть леса – никогда не пойму!

– Ну чего ты не понимаешь? За меня ты платишь алименты. Старшему сейчас три года. Младшему – два года. Значит всего-то шестнадцать лет платить. Ну не всю же жизнь. Твою.

Мой пока еще друг хохочет. Пока еще.

– Ну даешь! Ты заложил фундамент, а плачУ и плАчу я. Сам придумал или в «Уставе гарнизонной и караульной службы» прочитал?

Я резко возвращаюсь к археологическим находкам в Сахаре, не забыв, естественно:

– Ладушки, забыли и я ничего не говорил.

И лучшей проверки на наличие чувства юмора я не знаю. Что я точно знаю, то этот тест я бы не прошел.

Но я никогда не ожидал, что потерять друзей можно из-за политических взглядов. Хотя известный пример конфликта Пушкина и Мицкевича говорит о том, что ничто не ново под луной.

Впервые я столкнулся с этим после выборов президента страны в 2008 году. Уже упоминал не раз, что особой чувствительностью к другим мнениям не отличаюсь. Для меня важно громко сказать свое, забивая всех, как глушилка «Голос Америки». Полыхая благородным гневом и презрением, я, не обращая внимания на переглядывания собеседников и их нескромные желания поменять тему, высказывал все, что думал. Ну не мог я молчать. Досталось всем: от прессы до родственников. Родственники не заставили долго ждать и сократили до минимума контакты со мной. Как и многие собеседники.

Нормального диалога не было. Перебивая и выкрикивая очередные откровения, я вдруг пришел к выводу, что многие имеют другое мнение. С чего вдруг? Разве многие из нас не вышли из той же самой социальной ниши? Не окончили тот же институт? Не мучились последствиями от возлияния портвейном «777»? Может, мы смотрели разные фильмы и читали совсем другие книги? Может, кто-то из нас в далекие 70-е годы прошлого века мог нести похабщину о девочке, с которой встречался? Или мог вынести из магазина буханку хлеба, не уплатив? Так откуда же этот плюрализм и это диарейное желание всех ублажить, всем дать и всех понять?

Мои a la Дантон выступления на кухнях и в прихожих внезапно натолкнулись на стену. Стена была в виде вопроса «А что ОН конкретно тебе плохого сделал?». И я заткнулся. И нет, не потому что мне нечего было сказать. Сказать было чего. А потому что я вдруг понял полную бесполезность своих выкриков. Если задают такой вопрос, то это значит, что ни тебя, ни твои словеса никто всерьез не берет. Типа: «Малчык, кто тэбя обыдело? Пэрсык хочешь?..»

Каждая тема приносила новые радости. То, что я всегда считал очевидным, было очевидным только для меня в конкретном разговоре. Пример? Пожалуйста.

– …да вот, возьмем «дело врачей». Ведь уже не секрет, что готовились депортация и судилища, и…

– А какой источник этой информации? С чего ты это взял? С интернета?

– Какой к дьяволу интернет? Это уже лет 70 известно!

– Это всё разговоры. Где документы? Где постановления ЦК КПСС о депортации евреев? Где накладная на вагоны? А рационы на питание? Всё, что ты говоришь, – это дешевые спекуляции. Только архивные документы говорят правду…

Я почувствовал, что мои мозги начинают оплавляться по краям.

– Так мою мать уволили с работы по этой причине.

– Почему по этой? Типичное сокращение штатов. Ничего трагического.

– Т-т-т-так ее никуда не хотели брать. Ей было 25 лет, только после института.

И я получаю прекрасный ответ:

– Ну что, только ее? Страна после войны, нужно восстанавливать инфраструкту…

– Ладно, давай лучше о холере в Одессе.

Интеллигентнейший и образованный человек. Читающий и интересующийся всем.

Как я мог реагировать на заявление, что в СССР был только бытовой антисемитизм? Не было государственного. Как так, ведь… Неважно. Покажи мне постановление ЦК, где сказано, что евреев в институты брать осторожно и не всех и не везде. Нет постановления? Значит, не было государственного антисемитизма. Вот так. Все мое трепыхание возмущенными крылышками было воспринято с терпением матери, с улыбкой наблюдающей за ребенком, швыряющим игрушки в унитаз.

Выборы президента в 2016 году. Это было нечто эпохальное. Я рассорился практически со всеми. Нет смысла повторять то, что известно. И я опять говорю не о тех, кого не знаю, а о тех, кто, я считал, ну, не может думать иначе, ибо… Ибо мы из одной страны, из одного города, из одной социальной ниши… тот же «Плач Ярославны»…

– А помнишь, как разгружали машину с молоком в 5 утра, чтобы для дитяти получить хоть бутылку «Виталакта»? Это когда на всю мрачную предрассветную очередь человек в 70 только один ящик с ионитным молоком?

– И ты туда же. Вспомнила бабка, як дивкою була! Ты еще детям не рассказывал, как во всех магазинах стояли банки с крабами и печень трески? И всего лет восемь после войны. И про перочистки, тетради с прописями и коллективные письма дедушке Сталину от учеников 4-х классов? Мозги пора очистить от тех наносов 70-летней давности. Скулишь и не видишь реальности…

А я увидел реальность. Слегка. И бегом. В 2014-м, в марте, с огромным трудом я дозвонился своему другу в далеком городке в районе Донецка. После 28-летнего отсутствия по причине моей эмиграции. Увожу из текста восклицания и удивление.

– Ну, что нового? (Более идиотский вопрос после многолетнего молчания придумать сложно.)

– Та все новое. Ты откуда звонишь?

Я еще раз говорю. А потом снова в те же двери:

– А как те, кого я знаю?

– По-разному. Люду, помнишь ее, классно танцевала диско, прямо в кабинете убил наркоман. Мол, не дала ему снова какое-то болеутоляющее. Пару человек, в жисть не угадаешь, посадили за оружие. Многое закрыто.

– Ну а как сейчас? Бомбят?

– Ты меня хорошо слышишь?

– Нормально.

– Я вот сейчас помолчу, а ты послушай. Слышишь, бухает рядом.

– Ага, слышно. Вроде близко.

– А это рядом с Юнкомом бьют. Помнишь, где это?

– Конечно! Слушай, вопрос по существу: как тебе деньги переслать? Ну, хоть немного?

– И не думай. Все Киев возьмет, потому что…

Обрыв на линии.

Звонок в родной город, который уже семь месяцев, как говорил Исаак Бабель, с солдатской неутомимостью и с фельдфебельской тупостью долбят взрывчаткой по нескольку раз в день (имеется в виду и ночью тоже):

– Привет! Живой?

– Это кто?

– Чо, забыл, как на пляже пулю писали по копейке на вист?

– Подожди… Да нет, не может быть!

– Не, духи были польские и назывались «Быть может»…

– Ты? Серьезно?

– Да нет, в шутку.

А потом – общие вопросы и конкретные ответы.

– Я жену и дочку услал в село. Здесь опасно. Прилетает по нескольку раз в день. Рядом в прошлую ночь два этажа свернуло, как в одеяло. Только арматура торчит…

– А чего же ты там сидишь?

– Никуда не буду уходить. Если что, лучше сдохну в своей квартире.

– Так а как же?..

– Живу в коридоре. Окон нет, хоть при взрыве стеклом не покромсает.

– Слушай, как тебе денег немного перевести?

– Не надо. Гуманитарку как-то подвозят. Иногда и лекарства. Сам понимаешь, только коньяк с годами хорошеет.

– Слушай, когда это всё кончится?

– Когда-то кончится. Уже после нас. А ненависть зашкаливает. Даже представить не можешь. Запредельная.

– Я думаю, что кончится к Дню Победы, 9 Мая. Ну, знаешь, как символика. Пройдут полки и бросят украинские знамена к подножью Мавзолея. Ну как же без этого?

– Слушай, давай о другом. Кстати, слышишь, как грохнуло?

– Ч-ч-ерт, я думал, это на линии что-то.

– Да не, рядом где-то. Вот так, когда хотят. Чтоб служба медом не казалась.

– Да-а.

– Слушай, спасибо, что дозвонился. Но сейчас, извини, нет настроения. Вшиво на душе.

Два звонка. Два друга. Восемь лет. Какие к черту восемь лет? Возврат в палеолит.

Говорить, обсуждать – бесполезно. Когда трупы на обочинах, а шедевры архитектуры расколочены в щепки, как-то не тянет на разговоры о договоре о дружбе и взаимопомощи. Договор о дружбе – вообще оксюморон. Это как договор о любви и сексуальной доступности. О любви договориться можно. На полчаса. На заднем сидении. И за наличные. Но это не любовь – это работа. И тяжелая. Вот где-то так и договор о дружбе. И туда же – о взаимопомощи.

Лицемерие зашкаливает. Как и полная непогрешимость. «Не виноватая я, он сам пришел!» Без покаяния нет дороги к храму. Это почти цитата из гениального фильма «Покаяние». А покаяния нет. Его никогда и не было. Не за что каяться. И не будет. Не тот генотип.

Результат? Теряю друзей. Ибо спорить и убеждать бесполезно. И если «…на улице моей который год звучат шаги, мои друзья уходят…», то это жизнь. Это нормально. Но вот вспоминаешь…

Чтоб мудро жизнь прожить – знать надобно немало.

Два главных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем будешь с кем попало.

(«Рубайят», перевод Г. Плисецкого).

 

И понимаешь, что Хайям прав. Как всегда.

Alveg Spaug©2022