Когда ворона хрюкнет, или Простите нас, Михоэлс…
В канун Хануки в Сан-Франциско прошел моноспектакль «Поющий Михоэлс», привезенный Марком Розовским. Первые минуты Розовского на сцене… мой внутренний голос сдавленно шепчет: «Нет, этого быть не может… сейчас будет настоящий Розовский, он же так талантлив, сейчас будет какой-то ход… еще пару минут, еще пяток… Это все же о Михоэлсе». Но нет: отсидев 40-45 минут, я […]
В канун Хануки в Сан-Франциско прошел моноспектакль «Поющий Михоэлс», привезенный Марком Розовским.
Первые минуты Розовского на сцене… мой внутренний голос сдавленно шепчет: «Нет, этого быть не может… сейчас будет настоящий Розовский, он же так талантлив, сейчас будет какой-то ход… еще пару минут, еще пяток… Это все же о Михоэлсе». Но нет: отсидев 40-45 минут, я поняла: это и есть Михоэлс в интерпретации Розовского. И ждать больше нечего.
Самая большая режиссерская «находка» – прочитав по бумажке очередную порцию текста или исполнив без сценического голоса песню на некоторые длинные и бездарные стихи (не все были бездарны), эффектно ( с точки зрения Розовского) подбросить бумажку вверх и следить, как она падает на пол… Эдакая спонтанная демонстрация свободы духа… Правда, разок выкинул еще не читанную бумажку… потом маленько пришлось подсуетиться, полазить по сцене, а поиски нужной бумажки.. в ярком свете юпитеров…да с короной Лира в руке… как-то не по-лировски, мягко говоря. Но это – так, мелочь… с кем не бывает, в конце концов. Мы бы этого скорее всего и не заметили, если бы в общем бы получился моноспектакль о великом Михоэлсе, хоть в какой-то степени отразивший его масштаб. Или если бы это был спектакль, хоть в какой-то мере отразивший судьбу нашего народа… если бы это не была чистая эксплуатация темы еврейства. Не знаю, как для вас, но для меня, например, пара «еврейских» жестов на сцене или даже прекрасная мелодия не убеждают, не создают атмосферы спектакля, не передают дух народа. Это жалкая игра на наших чувствах.
Хорошо все же, что я не веду репортаж в прямом эфире, а пишу рецензию на следующий день… есть время успокоиться, выбросить самые ехидные замечания, подумать и задать себе вопрос: а что больше всего не понравилось, например? Помимо актерствования и позирования, а также махания рук и мелодраматических перепадов от крика до шепота, которые все же никак не убеждали…
Так вот самое главное выплыло постепенно: не думаю, что это было сделано Розовским нарочно, но изображение евреев у него было почти карикатурным. Суетливость, какие-то мелкие жесты (должен же зритель понять, что перед ним – портняжка – вот вам жест), какая-то жалкая апелляция к залу… Мелкий у него человек. Мелкий, а не маленький. И я подумала, а что же отличает персонажей Шолом-Алейхема от того, что пытался показать Розовский. Думаю, это достоинство и талант. Не знаю, что идет первым, но у героев Шолом-Алейхема, у его маленького человека есть достоинство, жители Касриловки естественны и в смешном, и в трагичном. Они далеко не идеальны, но они – настоящие, потому что созданы талантом, знающим свой народ со всеми его минусами и плюсами.
Хорошо, я не сравниваю Розовского с известным писателем, но вот несколько лет назад я видела спекталь «Тевье–молочник», поставленный в Hebrew Academy самими студентами этой школы под руководством учителя. Да, там были разные моменты, это был любительский спектакль с рядом ограничений (школа консервативная), но была сцена, которые заставила меня заплакать… И парень, игравший Тевье, был талантлив, и текст, и мы, знающие из нашего далекого будущего, что впереди у каждого из персонажей, потому что эти персонажи – наши бабушки и дедушки, потому что многие из нас в детстве еще застали приметы местечек, потому что мы плоть от плоти этого народа. Школьный спектакль стал рассказом о нас, и это было хорошо. Еще пример. Совсем недавно Лотта Лысая – Бартон в своем танцевальном театре «Жар-птица» поставила шоу «Симха», пару отрывков из которого я видела и которое можно будет посмотреть в Сан-Франциско 7 февраля. 2009 г в Palace of Fine Arts… могу сказать, что это волнует, потому что талантливо. В спектакле не было сю-сю-реализма, не было заискивания или неумеренного преувеличения, не было эксплуатации темы еврейства, а был серьезный творческий разговор о судьбе народа. Было уважение и понимание этого народа.
Было бы несправедливо не упомянуть о положительных впечатлениях. Они тоже были Во-первых, было 2 минуты «настоящего» – начало спектакля, голос Михоэлса. Он пел с такой болью, глубиной и страстью, что замирала душа. Тем больший контраст, к сожалению, произвели последующие размахивания руками и бросание листочков. Второй положительный момент: я давно так не смеялась. Я уже не говорю о так называемой литературной части… если бы знала, с диктофоном бы пришла и записала все, чтоб посмешить и тех, кто сэкономил время и деньги. Очень жаль: пропали просто перлы. В-третьих, когда через 40 минут этого издевательства над Михоэлсом мы удрали, то смогли без очереди выйти на свежий воздух. Еще плюс в том, что мы смогли освободить место для ухода тех, кто сидел за нами, возле стены. Надеюсь, помогли им.
А вот когда шли к машине, мнения среди нас, четверых, разделились. Мое гневное « Как он мог привезти такую халтуру? За кого он нас держит?!» было облито ледяным: « А почему ты думаешь, что Розовский считает это халтурой?»
И действительно, может, он не считает это халтурой… Хотя очень хочется верить, что Марк Розовский понимает уровень привезенного монтажа. Но если нет – тогда мы «приехали».
Можно убить творческую личность физически, но остается память: книги, пластинки, кино, записи. Уходит поколение, которое еще застало Михоэлса на сцене, но есть воспоминания, есть Образ. На мой взгляд, попытки, подобные сделанной М. Розовским, уничтожают саму память о великом человеке. Представьте себе, что вы привели с собой на спектакль своего ребенка и сказали, что спектакль сделан знаменитым русским режиссером и посвящен трагической судьбе великого актера, еврея Соломона Михоэлса… Услышав это чтение с завываниями с листа и каким-то дурно-провинциальным актерствованием, увидев эти бездарные ужимки и заломанные руки… это отсутствие голоса при желании петь, нагромождение рифмованных строк, про которые лучше не скажешь, как «Пишу хорошие стихи я, а получаются плохие»… Михоэлc был бы убит во второй раз и для вашего ребенка, и для всех, кто на сцене не мог видеть великого актера, не читал о нем… Привезенный Розовским жалкий и непродуманный монтаж не только не вызывает желания узнать больше о Михоэлсе, но скорее наводит на мысль: забыть его, как кошмарный сон.
Как говорит один очень добрый человек, а именно моя сестра: «Если мне кто-то очень не нравится, я все равно стараюсь найти что-то, хоть какую-нибудь пуговицу на одежде человека и похвалить его за это…» Она сбежала со спектакля вместе с нами, потому что фальшь вынести очень сложно и потому что у Марка Розовского слишком громкое имя, чтобы его хвалить за пуговицу (которая, возможно, и была в спектакле, но до нее еще надо было досидеть…)
…Представьте только на минуту, что в зале сидел бы Соломон Михоэлс.. Вы представляете, какой бы скандал получился?! Вот если за меру отсчета взять это – сидящего в зале Михоэлса, а не жалкое кружение вокруг еврейской темы, то и моя злая рецензия, думаю, показалась бы Марку Розовскому хвалебной по сравнению с реакцией великого трагического актера. Как сказал один из сбежавшей четверки: «Хотели – Михоэлс, получился халоймес».
P.S. О названии рецензии: оно состоит из 2 частей. Первая – из стихотворения, прочитанного М. Розовским (все вопросы о хрюкающей вороне и каркающей свинье – к нему), ну а вторая часть… кто-то же должен извиниться перед Михоэлсом. Так пусть это буду хотя бы я.
Жанна Сундеева