Кое-что о подобии

И вот новый взрыв-скандал имени «Маши Гессен», прозвучавший на сей раз поблизости – в унисон с залпами хамасовских ракет. На него не стоило бы реагировать, если бы не два обстоятельства, которые переводят этот частный – даже не шум, а шумок – в разряд типического. Во-первых, он служит еще одним свидетельством относительно недавнего, но крайне неприятного явления: российская либерально-оппозиционная тусовка все больше и больше выстраивается в затылок за своими новыми соратниками-антисемитами прогрессистского толка. Во-вторых, отвечая на прозвучавшие упреки, г-жа Гессен использует распространенный демагогический прием, уводя обсуждение от сути вопроса в постороннюю степь, где можно свободно резвиться без опасения быть схваченной под уздцы. И два этих момента вполне заслуживают рассмотрения.

Первый из них мы уже фиксировали в Израиле, когда волна так называемой «новой качественной алии» принесла с собой обильную пену московских блоггеров и журналистов, немедленно и охотно примкнувших к местным крайне левым постсионистским группам – проще говоря, к здешним прогрессистам. Это казалось удивительным нам, хорошо помнящим поддержку, которую всегда и повсюду оказывали нашей осажденной стране незабвенные Андрей Сахаров, Елена Боннер, Валерия Новодворская и десятки других, столь же достойных российских диссидентов. Почему же люди, числящие себя в их наследниках, вдруг стали говорить языком Гейдара Джемаля, Максима Шевченко и Александра Проханова?

Почему «Новая Газета – Европа», рупор нынешней антипутинской оппозиции, раз за разом публикует антиизраильские материалы? Почему недавно напечатанное там брехливое интервью арабской «специалистки по Ближнему Востоку» было снабжено рядом сочувственных комментариев и ссылок, в то время как статье Юлии Латыниной, которая представляла иную точку зрения, дали от ворот поворот? Да все потому же, друзья, все потому же: речь идет не о случайном выверте случайной Маши, Кати или Оли. По отношению к Путину они, может, и диссиденты. Зато по отношению к нам – вполне себе конформисты, радостно присоединяющие свое тоненькое тявканье к слитному лаю заслуженного теоретика Ноама Хомского, кондового антисемита Александра Дугина, вождя террористов Хасана Насраллы и духовного лидера Ирана аятоллы Хаменеи. И очередной скандальчик профессиональной скандальеры Маши Гессен – всего лишь еще одно лыко в давно наметившуюся строку. Это теперь враги – просто добавьте их в список.

Второе обстоятельство, побудившее меня отреагировать, касается типичной прогрессистской демагогии, в коей г-жа Маша Гессен, судя по ее бегло просмотренным мною писаниям, изрядно поднаторела. Впрочем, ее многие оппоненты сами подставляются под ответный удар, когда повторяют крайне неочевидное заклинание о кощунственности сравнения Холокоста с чем бы то ни было. Это дает Маше прекрасную возможность сменить тему, перейдя в обсуждение вопроса принципиальной правомерности сравнений. Ее ответная статья так и называется: «Comparison is a way we know the world». Сравнение, мол, инструмент познания.

Тут она, несомненно, права. Мир пронизан связями, так что, вообще говоря, можно и нужно сравнивать что угодно с чем угодно. К примеру, нынешнюю (декабрь 2023) статью г-жи Маши Гессен с прошлым (январь 1942) протоколом Ванзейской конференции. Во многом они подобны друг другу: 1) произведены зимой 2) напечатаны на бумаге латинскими буквами 3) касаются темы еврейского гетто и 4) представляют собой пространный многостраничный документ. Значит ли это, что два эти артефакта подобны друг другу? Маша наверняка возмутилась бы такому предположению, сказав, что неправомерно использовать схожие, но второстепенные признаки двух явлений для утверждения их подобия.

Что ж, согласен. Остается, однако, решить вопрос, какие именно признаки считать первостепенными? Таковыми, по мнению г-жи Гессен, уподобляющей сектор Газы Варшавскому гетто, является вот что: 1) оба окружены вооруженными врагами 2) оба подвергаются тотальному разрушению 3) в обоих случаях гибнут женщины и дети, а не только мужчины, способные сопротивляться.

Второстепенными же Маша полагает следующие отличия: 1) в отличие от евреев гетто, арабы Газы отметились многолетними регулярными ракетными обстрелами окрестных городов и поселков, а затем и изуверской резней мирного населения 2) в отличие от нацистов, целью которых было поголовное уничтожение жителей гетто, Израиль делает все, чтобы уменьшить сопутствующий ущерб и жертвы среди тех, кто не принимает прямого участия в войне 3) в отличие от гетто, арабов Газы немедленно предоставят самим себе, как только они вернут похищенных заложников (включая малых детей и женщин), сложат оружие и дадут гарантии ненападения на соседей.

Многие скажут, что в данном случае Машин выбор между перво- и второстепенным, мягко говоря, грешит субъективностью. Уж если на то пошло, есть куда больше оснований уподобить Варшавскому гетто не Газу, а Государство Израиля. Оба (и гетто, и Израиль) окружены врагами, которые открыто говорят об их уничтожении и предпринимают практические действия в этом направлении. Неосмотрительный пеший выход за пределы обоих (и гетто, и Израиля) чреват для еврея мучительной смертью. Жители обоих (и гетто, и Израиля) подвергаются непрерывным обстрелам и повседневной угрозе насильственной смерти во время прогулки, поездки в городском транспорте, дома, за столиком кафе. Таковы подобия.

Есть и отличия – и слава Богу, что так. Но какие из них первостепенны?

Получая в этом месяце из рук коллег-прогрессистов премию имени Ханны Арендт, г-жа Гессен сказала: «Hannah Arendt spent her entire intellectual life thinking about what constitutes politics. To her, politics was a space in which we figured out how to live together in this world, a space of discussion and thinking and the creation of new possibilities. After the Holocaust, it’s a space in which we figure out how to live together in this world without repeating the Holocaust».

Понимает ли Маша, что ее прогрессистский конформизм по отношению к сражающемуся за выживание Еврейскому государству прямо ведет к новому Холокосту, то есть в корне противоречит лицемерному заявлению о желании «to live together in this world without repeating the Holocaust»? Конечно, понимает. Но престижная премия и ласка новых идеологических хозяев не в пример дороже крошечной булавки на карте Ближнего Востока. Банально, не правда ли? Впрочем, тут как раз подобие: Ханна Арендт тоже когда-то распространялась о банальности зла.

«Зависит от контекста», – как выразилась президент Гарварда, царствующая прогрессистка Клодин Гей в ответ на вопрос о допустимости призывов к геноциду евреев. В контексте Машиной премии геноцид, безусловно, допустим. Что заставляет меня вернуться к уже отвергнутому вроде бы рассуждению о сходстве Машиной статьи с протоколом Ванзейской конференции. Если выбор первостепенных признаков подобия субъективен и зависит исключительно «от контекста», то отчего бы не принять за основу критерий намерения?

Сравнение ведь и в самом деле – инструмент познания. Но его, как и любой инструмент, берут в руки не просто так, а с намерением. Сравнивают с целью, желая подтвердить то или иное высказывание. Намерение и есть главный критерий субъективного подбора «первостепенных признаков». Каково же оно в случае г-жи Маши Гессен? Ответ, на мой взгляд, очевиден: уже не особо скрываемой целью галопирующего прогрессистского антисемитизма является физическое уничтожение Израиля. Согласно недавнему опросу института Харриса, 50% молодых американцев в возрасте 18-24 лет считают, что Израиль должен исчезнуть с карты мира, а 60% еще и одобряют чудовищную резню 7 октября.

И согласно этому «критерию намерения» первостепенным, существенным признаком подобия двух вышеупомянутых документов, при всех прочих второстепенных различиях, является именно стремление к «окончательному решению еврейского вопроса». С этой целью они написаны, это делает их похожими по сути, по существу. В этом смысле г-жа Маша Гессен мало чем отличается от обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха, а значит, и сравнение ее прогрессистской статейки с протоколом Ванзейской конференции нельзя не признать правомерным.

Алекс Тарн