Ицик, или Нобелевская премия
Об учениках – или хорошо, или ничего, особенно если это маленькие дети. Так я перефразировал известный латинский афоризм после эпизода, произошедшего у меня с одним учеником несколько лет назад. Уроки закончились. Я спешил домой. Передо мной неторопливо шел высокий мужчина, а еще метра три впереди плелся понуро Ицик. Я вспомнил, что этот мужчина – отец […]
Об учениках – или хорошо, или ничего, особенно если это маленькие дети. Так я перефразировал известный латинский афоризм после эпизода, произошедшего у меня с одним учеником несколько лет назад.
Уроки закончились. Я спешил домой. Передо мной неторопливо шел высокий мужчина, а еще метра три впереди плелся понуро Ицик. Я вспомнил, что этот мужчина – отец Ицика, час назад он стоял возле учительской, облепленный учительницами, как мед мухами. Со всех сторон неслись жалобы, просьбы, советы без конца. «Надо что-то делать», – говорила одна; «Примите меры», – тут же вторила ей другая.
«Бедный Ицик, – с грустью Гамлета вздохнул я тогда, пробегая мимо, – не поздоровится тебе сегодня». Я спешил на урок, и жаловаться на Ицика мне просто было некогда.
И вот эта «сладкая парочка» идет впереди меня. Ну, Ицик, погоди! Вот теперь-то я расскажу твоему папе, как ты работаешь на моих уроках!
Прибавив шаг и настигнув отца, я открыл рот, чтобы внести свою лепту в корзину жалоб по поводу этого несносного ребенка, но, увидев злое выражение лица родителя, молниеносно сообразил: Ицик в самом деле в опасности, если не весь, то одна часть его тела – точно.
И я неожиданно для себя произнес: «Вы знаете, ваш Ицик очень способный мальчик, я бы сказал – гениальный ребенок».
Отца пригвоздило на месте. Возможно, он предположил, что от детей и учебной нагрузки у меня поехала крыша. Но я выглядел вполне пристойно, и моя стойкая положительная репутация среди родителей не давала возможности в этом усомниться. Ицик по инерции сделал шаг и тоже оторопел – таких слов применительно к себе, полагаю, он никогда не слышал, и не уверен, что услышит в будущем.
А меня несло: «Он – надежда нашей страны. Возможно, его ждет Нобелевская премия. Вы знаете, что такое Нобелевская премия – это миллион ихних денег. И Ицику это по силам, но вместо того чтобы стремиться к этой премии, он валяет дурака с приятелями, ничего не делает на уроке, и это – при его-то гениальности».
Вы не представляете, как смотрел на меня Ицик. Так, наверное, будут смотреть на Мессию, когда он явится народу. Две-три обычные фразы превратили будущую жертву в надежду и кормильца большой семьи.
Будущий нобелевский лауреат на моих глазах из заклеванного и униженного воробышка превращался в важную фигуру, от которой зависит если не все, то многое.
Он выпрямился и важно смотрел на отца, а тот ошалело смотрел на меня, иногда переводя взгляд на Ицика, ничего не понимая и медленно соображая, каким сокровищем он обладает. Наступила непродолжительная пауза.
«Ицик, а Ицик, ты чего! – наконец просительно вздохнул отец. – Ты чего валяешь дурака, Ицик, ты же знаешь, как нам нужны деньги!»
«Знаю, знаю, – назидательно сморщился тот. – Пошли домой. Сколько еще будем стоять, а мне еще уроки делать надо».
Это окончательно подкосило отца. Он развернулся и, не попрощавшись, пошел за сыном на негнущихся ногах. Роли переменились. Стало ясно, что сегодня Ицику ничто не угрожает. Более того, теперь он, по-видимому, будет главным лицом в семье. Но было интересно, как он оценит мой фарс.
Признаюсь, чего-чего, но такого эффекта я не ожидал.
На следующем уроке Ицик подошел и спросил: «Ну, чем сегодня будем заниматься?!», хотя раньше эта проблема интересовала его меньше всего на свете.
Он начал работать на уроке, стараться, улучшились оценки. Уже успешно выполнялись контрольные работы, и понемножку мой Ицик превращался в добросовестного ученика на моих уроках и, думаю, на других – тоже.
Но как-то я пришел к третьему уроку, смотрю, увы, – Ицик стоит у кабинета директора; видно не сдержался, поколотил кого-то.
«Ицик-Ицик, – печально произнес я. – Мы так рассчитывали на Нобелевскую премию, а ты…» И, грустно опустив голову, пошел в учительскую, не оглядываясь на него.
Ицик понял, какую обиду он нанес мне. «Я больше не буду! – сердито прокричал он мне вслед эту вечную фразу, досадуя на себя, что подвел всю свою большую семью, меня, а главное – Нобелевский комитет. – Они первые начали…»
Ицик-Ицик!
Евгений МИНИН