История одной морской экспедиции

В декабре 1965 г. я защитил диплом на вечернем факультете Калининградского технического института рыбной промышленности и хозяйства (КТИ) и стал инженером-электромехаником по автоматике. Темой моего диплома были созданные мною устройства ввода данных в ЭВМ с судовых приборов. Сразу же была организована экспедиция с целью их проверки в морских условиях. Мы с моим помощником установили в рубке рыбопромыслового судна наши устройства и вышли в море. Разместили нас так: меня – в каюте электромеханика, моего помощника – в каюте рефмеханика; питание в кают-компании комсостава. Вся экспедиция проходила при большом уважении к нам (научникам).

Зимняя Атлантика встретила нас сурово. Только пролив Ла-Манш мы проходили трое суток, а до Мексиканского залива шли почти месяц при норме десять суток. Но устройства работали нормально. Мексиканский залив был тих и спокоен. Когда на горизонте появилась Гавана, весь экипаж высыпал на палубу, и бывалые моряки сказали, что более красивого города они еще не видели. Когда мы вошли в порт, показалось, что это советский порт, т. к. почти все суда держали на корме красный флаг, а на трубе – серп и молот. За пару лет до того Советский Союз построил в порту холодильник на 10 тыс. тонн, и наши суда  с ближних  промыслов свозили туда рыбопродукцию, помогая Кубе решать продовольственную проблему. Однажды американское радио заявило, что хек, которым был заполнен холодильник, радиоактивен, и поэтому будут рождаться дети-уроды. Сразу все как отрезало, и суда вывозили злосчастный хек в Союз.

В порту находился филиал Калининградской базы тралового флота, тогда называвшейся «Дружба», а филиал – «Официна». Первая проблема, встретившая наше судно в порту, – выгрузка. Конец января, небольшой дождик, кубинские докеры стоят под навесом и заявляют, что в дождь они не работают. Для рыбаков простой – это потеря заработка и прочие неприятности. Ночью все выгружается на пирс силами экипажа. Утром на судно является представитель профсоюза докеров с заявлением, что мы их лишили заработка. Капитан предлагает записать это на их счет. Совершенно удовлетворенный представитель гордо удаляется.

Еще до прихода в порт капитан послал радиограмму в Калининград, запрашивая, как платить валюту научникам. Ответ – по 76 коп. за сутки. Я с этим отправился  в Oфицину к главному бухгалтеру. Он мне объяснил, что может выдать по 23 песо (курс песо к рублю тогда был 1:1), но на них здесь ничего нельзя купить (на Кубе – карточная система), и суммы невелики, а по возвращении в Калининград суммы будут за весь период экспедиции, причем в чеках Внешнеторгового банка (ВТБ) или в бонах, с чем в Калининграде можно идти в валютный магазин «Альбатрос». Вернувшись на корабль, услышал от опытного электромеханика, что я допустил непоправимую глупость, т. к. всегда надо брать, пока есть такая возможность, ибо потом не дадут ничего. Прямо как в воду глядел!

В первый же день к нам на судно пришел сотрудник Oфицины, представившийся комсомольским работником Юрой, которому поручено заниматься культурной программой экипажа во время нахождения в порту. Действительно, нам повезло, он организовывал интересные экскурсии, много рассказывал о Гаване, архитектуре, обычаях и традициях кубинской жизни и др. Так, мы побывали на табачной фабрике, где изготавливают знаменитые гаванские сигары (Черчилль их изо рта не вынимал). Причем самые знаменитые и дорогие создаются вручную, а остальные – автоматами. Нас удивила система оплаты труда: те, кто начинал работать еще до кубинской революции, продолжали получать прежнюю зарплату (360 песо в месяц), а кто пришел после – в три раза меньше.

В гаванском зоопарке нас удивил участок с крокодилами, огороженный низким штакетником. Один из наших матросов сунул было ногу на участок, но к нему устремилось несколько крокодилов, и он сразу же отпрыгнул. Побывали в музее природы, который находится в цокольном этаже Капитолия (уменьшенная копия вашингтонского), в домике Хемингуэя и др.

Как-то на окраине города нам встретилась колонна проезжавших грузовиков, в кузовах которых плотными рядами сидели парни с одинаковыми стрижками под бокс и в одинаковых рубашкаx с коротким рукавом. Мы крикнули: «Bы кто?», они со смехом по-русски ответили: «Сельхозработники».

Интересными были рассказы об архитектуре Гаваны. Город делится на старую и новую части: в первой дома одно- и двухэтажные, в испанском стиле, во второй – в основном многоэтажные гостиницы, одна из которых уникальна: «14 гробов». Легенда о ее создании гласит, что, когда еще Куба была гостевым домом Америки, один богатый американец предложил известному архитектору спроектировать здание, где нашли бы отражение все его 13 поколений. Зодчий принес ему проект гостиницы, все 14 этажей которой представляли собой гробы, поставленные друг на друга. Заказчик удивился: «Почему гробы?» Ответ: «А где все ваши поколения?» – «А почему 14?» – «А где будете вы?» Заказчик согласился, здание быстро построили, и там никогда нет свободных номеров.

Ходили мы и в увольнения группами по пять человек (как в капстранах, хотя Куба считалась социалистической). Однажды в парке к нам подошел черный кубинец с метлой и заговорил по-русски без акцента, сказал, что владеет пятью языками, и доволен, что работает дворником в этом парке. Рассказал об обучении испанскому языку на Кубе. Собирают группу в пять человек обязательно разных национальностей, за полгода они осваиваются на бытовом уровне, а за два года получают диплом переводчика. (Сейчас мы изучаем английский в группах JCC  по многу лет, но дипломы нам не светят.  Может, потому, что группы одной национальности или скорее мозги уже не те).

В порту мы познакомились с несколькими женщинами-калининградками, вышедшими замуж за кубинцев. За четыре года до того в Калининграде обучались в течение года на факультете промрыболовства КТИ 182 кубинских рыбака, чтобы стать ядром кубинского рыболовного флота. Через год в городе появились темнокожие дети, а несколько десятков женщин, выйдя замуж, уехали на Кубу. Мы спросили, довольны ли они нынешней своей судьбой, они отвечали «да», но жадно расспрашивали о Калининграде, который тогда начинал быстро развиваться.

Скоро мы вышли на промысел, начали работать донным тралом (он на тяжелых катках тянется по дну, сметая все на своем пути). Через несколько лет донное траление запретили из-за резкого нарушения экологии морского дна. По традиции вся команда подняла тост за первый трал (чтобы он и все остальные были полны рыбы). Спиртное на борту запрещено, но в тропиках выдают сухое вино по полбутылки в день. Обычно их накапливают за несколько дней, чтобы потом что-то почувствовать. К выливу трала подтягивается весь народ, кто не на вахте, и выхватывает ракушки, кораллы и всякую экзотику. Во-первых, это не должно попасть в разделочные цеха, а во-вторых, это единственное богатство, которое я привез с Кубы (в Калининграде оказалось множество друзей, очень быстро усвоивших это, я успел оставить себе только самую большую ракушку). Однажды в трал попала 200-килограммовая черепаха, трое матросов встали на ее панцирь, а один поскользнулся, и она прокусила его резиновый сапог. В другой раз там оказалась большая акула (их рыбаки очень не любят). У нее вырезали плавники, обладающие лечебными свойствами, вспороли брюхо и выбросили за борт. Тут же налетела стая акул, растерзавших ее тело в один миг.

Обычно траление длится два часа. В это время свободные от вахты отдыхают в кубриках, но мы с помощником, проверив работу своих устройств, выходили на верхнюю палубу в шортах, где обычно встречали доктора и помполита. Мы считались людьми полезными, чем-то занятыми, а те – просто бездельниками. Моя спина от загара напоминала кожу крокодила, и доктор предупреждал об опасности такого увлечения, но остановиться не было сил.

Некоторые умельцы готовили себе закуску из копченой рыбы, посолив ее и подвесив в дымовую трубу, но стармех сильно ругался, потому что рыбий жир капал в машинное отделение. Иногда встречались родственные корабли, и тогда делом чести было напоить экипаж гостевой шлюпки до невменяемого состояния, чтобы они еще могли бы как-то найти свой корабль. С ответным визитом точно в таком же состоянии возвращалась своя шлюпка.

Наши устройства работали нормально, и мы решили, что пора завершать дела, тем более что моему помощнику надо было продолжать учебу на том же факультете КТИ.

При втором заходе в Гавану мы попали в атмосферу подготовки к ежегодному фестивалю. Там к этому подходили очень серьезно. На всех фонарных столбах висели маски, шары, ленты и др. На площадях и площадках выступали самодеятельные коллективы с песнями и танцами. Один такой коллектив побывал и на нашем судне. Мы с удовольствием смотрели их представление, но некоторые наши матросы бурчали: «Eсли бы они работали так же, как пляшут».

В Мексиканском заливе ловило рыбу несколько судов с кубинской командой (комсостав из Союза). Рейсы наших судов – полгода, а на отдаленных промыслах – по году (потом это запретили). Кубинские экипажи после двух недель требовали возвращения домой, к женам и детям. Если им отказывали, они бастовали, лежа на палубе. Так что решать продовольственную программу Кубы их силами было невозможно.

В Гаване мы пересели на теплоход «Балтика», который выполнял рейсы с подменными экипажами в разные промысловые участки (Африка, Латинская Америка, Kанада и др.). Потом подменные экипажи стали доставлять самолетами (чтобы экономить время для промысла). Мы в комфортных условиях прибыли в Калининград (Атлантику пересекли за 10 дней). Результаты экспедиции были признаны успешными. Я опубликовал научную статью в журнале «Рыбное хозяйство». Затем, с учетом опыта экспедиции, модернизировал свои устройства, сведя их в один корпус, и отправил на ВДНХ. Там они простояли два года, медалей не завоевали, но два диплома участника у меня где-то хранятся. С высот нынешнего компьютерного века те устройства выглядят археологическими артефактами, но 55 лет назад мы делали первые шаги в создании советских ЭВМ.

Леонид МИХЛИН

Сан-Хосе