Исключение

В небольшом городе туристы не идут друг другу в затылок. Их вообще немного. Город продут прохладным ветром, вымыт дождями. Чисто. Как-то не тянет даже сплюнуть на тротуар. Многоэтажек нет. Как, впрочем, и этнических ресторанов, за исключением одного-двух. Не слышно криков муэдзинов и не долбит мозги перманентно счастливая музыка мариаччи.

Утром, спустившись в гостиничный кафетерий, я был приятно поражен почти полным отсутствием здоровой пищи.

Длинный стол был уставлен рыбными блюдами горячего и холодного копчения, несколькими сортами аппетитно выглядевшего и призывно пахнувшего мяса, настоящей, не пережаренной картошкой, пюре, маринованными помидорчиками и еще десятком блюд, которые ну никак не выглядели как салат из цветной капусты.

Я три раза обошел этот длиннющий стол и прикипел к здоровому блюду, на котором было выложено штук 30 бело-розовых, красноватых, коричневых и просто полупрозрачных ломтиков лосося. Будучи из интеллигентной семьи, я помнил правило, что нельзя все забирать себе в тарелку. Надо помнить и о других. Я вспомнил и все не забрал. Один, центральный, кусочек я оставил. И, положив на него половину лимона, пошел к столику в углу, игнорируя яростный взгляд женщины, стоявшей в очереди к этому же блюду.

В течение пятнадцати минут я утолил голод и жажду, запив божественного, ни разу больше нигде такой не попадался, лосося каким-то удивительным чаем. Чай пахнул хвоей, был слегка горьковат и оставлял ощущение свежести. За окном накрапывал дождь. Самое время идти знакомиться с городом.

Еще никогда в жизни я не начинал знакомство с городом с посещения церкви. И сейчас я не посетил церковь. Я просто раз пять обошел вокруг нее, пораженный совершенно необычной архитектурой. Чем-то напоминало памятник покорителям космоса на ВДНХ. Уверен, что никто бы не выгнал, если бы зашел внутрь. И сразу вспомнил рассказ своего коллеги о женитьбе сына.

Сын объявил, что женится. Невеста из семьи мормонов, из Юты. А точнее прямо из Salt Lake City. Родителям жениха, которые не мормоны, сразу было сказано, что во время брачной церемонии, которая будет проходить в Храме, они там присутствовать не могут. Что они могут? Встретить молодых на выходе из Храма. Естественно, мама жениха встала на дыбы. Сын женится, ждать на выходе… Когда такое было?

Ей объяснили: чтобы присутствовать в Храме на церемонии, она должна пройти начальный курс мормонизма, понять главные доктрины и постулаты веры и, по-моему, сдать какой-то тест. Это около трех месяцев (уже не помню точно, сколько мне сказали), и только потом – пожалуйста. С дорогой душой. Так все и прошло. Папа жениха ждал молодых у выхода.

Мой коллега рассказывал мне это, а я в свою очередь вспомнил, как в том же удивительно живописном штате остановился с женой в маленьком городке. Дежурный администратор в мотеле вежливо осведомилась, откуда у нас такой акцент. И когда спустя четыре минуты мы зашли в свой номер, на покрывале кровати лежало две Book of Mormon. Одна – на английском, другая – на русском. Утром та же администратор вежливо поинтересовалась, как мне эта книга. Не будучи очень умным, я ответил: «Профессионально написанная сказка». Ответом на мою бестактность был взгляд администраторши, которым можно было заморозить ад.

Выезжая из этого городка, мы притормозили у небольшого кафе с удивительной вывеской «Европейские шницели». Кафе было на четыре столика с одной официанткой, женщиной лет пятидесяти, и одним поваром, ее сыном. Мы уселись, заказали по венскому шницелю.

Официантка:

– Вы из России?

– Да.

– Я немного знаю русский, учила в школе. Я из Чехии, город Млада Болеслав. Вы с женой переговаривались, и я чуть-чуть поняла.

– Можете говорить на русском?

– Да нет, понимаю, если небыстро говорят. А мой сын, он повар, уже не знает.

Мы разговорились. И она рассказaла, как после всяких мытарств они с сыном попали в Юту. Места красивейшие, преступности почти нет, алкоголизм неизвестен, помешаны на спорте. Тишина, рай земной.

– Заняла я денег в банке, открыли здесь маленькое кафе. И вскоре все встало на свои места. Где-то с месяц к нам присматривались, мол, интересуемся ли мормонизмом. Хотим ли быть принятыми в их церковь. Но у меня другое воспитание, я в эту ахинею не верю, сын – тоже. Всё. Нас для них больше не существует. Просто игнорируют. В кафе, не считая проезжающих, как вы, никто не ходит. На улице, пока первая не поздороваюсь, никогда даже не кивнут. Как будто мы из стекла. Нет никакого насилия, никаких оскорблений. Понимаете, нас нет. Просто и эффективно.

– Ну что, совсем никаких контактов?

– Только если очень по делу. Вежливо, холодно. Думаю, что если бы был пожар, то они бы нам помогли. Но не потому что это мы. А потому что это ОНИ. Благородные, духовные. Мы же ясно кто.

– Так а как же вы выживаете?

– А никак. Заем банку выплатить не могу, клиентов в кафе очень мало. Буду продавать и куда-то переезжать. Сын – хороший повар, но инвалид, на коляске. Ну ладно, заболталась. Надеюсь, шницели вам понравятся.

А здесь я стоял неподалеку от входа в это удивительное сооружение, в эту церковь, и видел, как то один, то несколько человек заходят внутрь и спустя недолгое время выходят. Как и должно быть. Если не на показуху.

В архитектуре этого здания не было ни помпезности, ни доминирования, ни вычурности. Только легкость и устремленность вверх. И, как ни странно, это гармонировало с серым, без туч, небом, холодным ветром, мелким дождем и почти безлюдными улицами.

Ну, не совсем уж безлюдными. К своему удивлению, я заметил несколько фигур, которые ассоциируются с выражением «вусмерть ужрался». Настолько это не вязалось с общим колоритом, что я подумал, что это для туристов. Я так перестал думать, когда на пороге одного из домов увидел молодую женщину. Она сидела, прислонясь к косяку двери, смотрела в землю и что-то бормотала. Не похожа на актрису, играющую для немногих туристов. Потом я узнал, что в этой небольшой стране алкоголизм всё еще проблема.

Дождь усилился, и я укрылся в музее. Музей был небольшой, посвященный какому-то местному деятелю культуры. Деваться было некуда, и я начал лениво осматривать экспозиции. Моя ленивость исчезла через пару минут. Я не знаток искусства, но такого, как в этом музее, я не видел. Какая-то сумасшедшая экспрессивность при стопроцентном реализме. Типа росписи Грюневальдского алтаря. Более двух часов я ходил из комнаты в комнату, а когда кончился дождь, вышел в небольшой сад, где также находились работы этого мастера. Работ вообще немного, но многие хотелось украсть.

И опять меня удивила какая-то странная связь между вечно серым небом, сильным ветром, частыми дождями и нетипичным искусством. А впрочем, так, наверное, в любой стране. Среда диктует искусству. Хотя во всех странах я не был.

В один из дней меня потянуло под вечер слегка пройтись. В этот день я остановился на ночлег на маленькой ферме, которая смотрелась на фоне угрюмых гор как лошадь в магазине. Объясняясь жестами, я получил для ночлега стоящий на заднем дворе 40-футовый грузовой контейнер. Там стояла койка с полным комплектом, столик, стульчик. На столике – обломок камня невиданного цвета и поразительной формы. Явно без участия рук человека. Это вместо вазочки с цветами.

Темнело очень быстро. К счастью, телевизора в контейнере не было. Семья фермера в лице их маленькой дочки пригласила меня на ужин. Ужин был настоящий, вкусное пряное отварное мясо и что-то вроде картошки. И много полезной пищи в виде зеленого салата. А на десерт – домашний пирог.

Перед сном я решил растрясти калории и пошел по дороге, не освещаемой ни единым фонарем. Было темно, но не совсем, а как будто за горами что-то светилось, а сюда доходили только отблески. Пейзажа не было. Темные громады не то гор, не то туч. Это всё. И ни огонька, не считая тусклых огней маленькой фермы, откуда я недавно вышел.

Как они здесь живут? Цивилизация совсем не рядом. Но вся семья выглядела спокойной, веселой в меру и непривычно уверенной. Не пессимистичной, типа «Та, один черт. Без разницы». И не наигранно бесшабашной. Это был исчезающий тип людей, верящих в свои силы и рассчитывающих только на себя.

Гудел ветер, было холодно и очень просторно. Я уже собрался повернуть к дому, когда впереди увидел неясные очертания чего-то двигающегося. Вскоре две девочки и один мальчик возникли из темноты. Мальчику было лет двенадцать. Одна девочка чуть старше, другой – лет восемь. При виде меня они слегка притормозили, маленькая что-то спросила на местном языке у старшей. Старшая выступила немного вперед, приветливо улыбнулась и спросила:

– Вы заблудились?

Весь дальнейший разговор шел на английском.

– Нет, просто прогуляться вышел.

Мальчик что-то сказал на местном, они засмеялись, и старшая мне:

– Брат говорит, что от столицы вы далековато пешком зашли.

– Да нет, я тут на ферме неподалеку.

– Знаю, это наши соседи.

Тут уже я удивился:

– Соседи? Так там вокруг ничего нет.

Мальчик перехватил инициативу у сестры:

– Так то вы вдоль смотрели. А надо вверх.

– Вы чего, на облаке живете?

Рассмеялись все.

– Нет, мы на склоне той горы, что прямо над вашей фермой.

Хоть убей, но не могу припомнить никаких огней на склоне. Какая разница?

– Ну ладно, пойдем по дороге назад вместе. Не против?

Дети как-то замялись, а потом старшая сказала, так серьезно, по-взрослому:

– Хорошо, мы вас проводим.

Какое-то время мы шли молча. Потом меня спросили, откуда я. На ответ никак не отреагировали. Опять идем молча. Маленькая девочка что-то сказала старшей. Та перевела:

– А у вас есть голубенькое мороженое?

По-английски «голубой» и «голубенький» произносится одинаково. Но мне кажется, что малышка спросила именно про голубенькое мороженое. Типа не «алый», но «аленький» цветочек. Я уже хотел ответить, что «у нас в Греции всё есть», но сразу передумал.

Этот убийственный, хотя во многом справедливый стереотип, что у нас в Америке всё есть, воспринимается с гордостью только американцами. Это утверждение обычно переводит разговор на другие темы.

– Нет. Есть полосатое, есть в точечках, есть в бабочках. Есть одно даже в динозавриках. Голубенького нет. А знаешь, почему у нас нет голубенького?

Три головы повернулись в мою сторону.

– Потому что голубенькое мороженое может быть только там, где живут водяные. Знаешь, кто такие водяные?

Ответил мальчик:

– Ну, те, кто живет в воде. Так что, в Америке нет воды?

– Вода есть. Водяных не осталось. Шума много. Хотя, может быть, где-то в лесных озерах и есть. Я не встречал.

– А вот мы как раз и шли к…

Сестра что-то быстро сказала мальчику, и он умолк. Снова идем молча.

– Ну ты в школу ходишь?

Это я обратился к старшей девочке.

– Да, в пятый класс. А он – в третий.

– А школа далеко?

– Да не очень. Автобус в понедельник забирает, а в субботу привозит. Это интернат.

– А-а.

Я не смог сдержаться и задал ей второй по глупости вопрос, который задают все взрослые и который так осточертел детям всего мира:

– Ну и кем бы ты хотела стать, когда вырастешь?

Девочка не успела открыть рот, как ее брат:

– Международной стюардессой. А я хочу врачом. Хирургом. Лечить лыжников.

Старшая что-то на местном сказала младшей, и они обе захихикали. Даже почти в темноте было видно, как их брат от обиды надул губы.

– Ну, врачом – это здорово. И где же ты хочешь учиться?

Его ответа я точно не ожидал.

– Хочу в Стэнфордском университете. Так хорошо учат. Мне бабушка говорила.

Теперь уже замолк я. На темной дороге, среди гор, пацан лет двенадцати на неродном языке говорит, что хочет в Стэнфорд на врача. Ничего подходящего мне в голову не лезло, и поэтому я спросил:

– А как с оценками, хорошие?

– Обычные. Зато могу говорить на четырех языках.

– На четырех?

– Ну да. На своем, немецком, английском.

– Это три.

Мальчик замялся, сестра помогла.

– Ему нравится японский. Он японские мультики любит.

Впереди показались освещенные окна фермы.

– Ну, все, довели, спасибо. Личное спасибо вам – международной стюардессе, вам – хирургу из Стэнфорда, и вам – принцессе, которая любит голубенькое мороженое. И куда вы сейчас, домой?

– Нет, мы идем к… – опять начал мальчик, оглянулся на сестру, та кивнула, – …ручью, там, слева, на склоне. У нее, – он показал пальцем на младшую, – завтра день рождения, и мама говорит, что накануне надо загадывать желания у ручья. И тогда получится.

Включилась старшая:

– Обычно в одиночку идут. Но она такая трусиха, что мама нас послала с ней. Ничего, она по-английски не понимает.

Я глянул вперед, потом налево и вверх, куда показал мальчик, и стал полностью солидарен с его младшей сестрой. В этот клубящийся, слегка с подсветами мрак я бы не пошел, даже если бы в том ручье продлевали жизнь. Я достал из кармана компас:

– Это вам, принцесса, в день рождения от незнакомца.

Старшая девочка перевела. Младшая осторожно взяла компас, потом совершенно неожиданно для меня сделала маленький книксен и спряталась за сестру.

– Спасибо.

– Пока.

А еще через день, сидя в маленьком аэропорту в ожидании рейса, я спросил у себя: а как бы я мог охарактеризовать эти несколько дней в небольшой, прохладной и дождливой стране, где почти всегда ветрено? Охарактеризовать одним словом. И сразу возникло слово, которое я и поставил в название этого рассказа.

 Alveg SPAUG