И все бы хорошо, да что-то нехорошо…

То есть речь идет бесспорно о глобальном событии в сфере здравоохранения. Не будем и преувеличивать: минимальное число жертв эпидемии «испанки» 1918-1920 года оценивается в 17.4 миллиона человек. Максимальные оценки доставляют чудовищные цифры, доходящие до 100 миллионов человек. А население Земли в 1918 году было куда, как меньше нынешнего. Так что COVID был громадным эпидемиологическим событием, но вовсе не уникальным.

Доклад Конгресса США был посвящен отшумевшей, отгоревшей дискуссии о причинах возникновения COVID? Откуда он свалился на наши многогрешные легкие? В докладе сухо и деловито отмечено, что SARS-CoV-2, скорее всего, по всей вероятности, появился в результате” утечки из “лаборатории или в ходе исследований” в Уханьском институте вирусологии. Утверждается, что у вируса есть биологические характеристики, которых нет в природе. В докладе также указывается, что Национальные институты здравоохранения США финансировали спорные исследования в этом институте с целью “усиления функции” вирусов – для выявления способов борьбы с ними, сообщило агентство AFP. Исследователи в лаборатории заразились вирусом, подобным SARS-CoV-2, осенью 2019 года, – за несколько месяцев до того, как он был обнаружен на продовольственном рынке в Ухане. Все это было известно и раньше; ровно ничего нового. Выводы комиссии Конгресса никак не противоречат ни здравому смыслу, ни законам аристотелевой логики. Если вирус обнаружен в непосредственной близости от крупнейшего в Китае вирусологического центра, то разумно предположить, что вирус сбежал оттуда в результате «производственной аварии». Для того чтобы прийти к такому выводу не требуется гений Шерлока Холмса, Порфирия Петровича или мисс Марпл.

И все бы хорошо, но, как говорил Аркадий Гайдар, да что-то нехорошо (помимо шести миллионов покойников). А очень нехороша была реакция мирового научного конвульсиума в начале эпидемии, дружно линчевавшая тех специалистов-вирусологов, которые осмелились предположить, что вирус утек из уханьской лаборатории. Этих бедолаг клеймили конспирологами и невеждами. На них обрушился его величество Научный Консенсус. Писались коллективные письма в Lancet и Nature, призывавшие дать беспощадный отпор и надавать по рукам конспирологам, протаскивающим бредовые идейки об искусственном происхождении  SARS-CoV-2. Мое советское происхождение позволило мне безошибочно различить в этом многоголосом вое знакомые ноты: мы, все как один, доярки и кочегарки, осуждаем, порицаем и клеймим позором…

Но в данном случае осуждали и требовали надавать по рукам конспирологам-вредителям профессора и доктора, седовласые, румяные эксперты в отличных костюмах и при длинных коэффициентах Хирша. И вот это было, в самом деле, удивительно. Вроде бы, занятия наукой должны вырабатывать в ученых навыки самостоятельного мышления и совершенного неприятия стадного затаптывания оппонентов.  Ничего этого мы не наблюдали. А наблюдали самосогласованную реакцию толпы профессоров-экспертов на неприятные им факты.  Что же мы из всего этого учим?

Современная наука давно уже не представляет собою аристократическое хобби, удел рассеянных чудаков-аскетов, всецело посвятивших себя поиску Истины. Современная наука – громадный социальный институт, ворочающий колоссальными деньгами. Критерий успеха в этом институте – деньги. Если ты занимаешься важными исследованиями, у тебя много грантов, много денег. Если ты бедный ученый, ты маргинал, сиди себе в уголке и не вякай. Работа в этом социальном институте вырабатывает навыки приспособленца и интригана. Особую проблему представляет собою представление о «научном консенсусе», очень близком, по сути к догмату о непогрешимости Папы Римского, а людей, формирующих этот консенсус, в инквизиционный трибунал.

Так что же нам делать? В первую очередь, помнить принцип Поппера: научное знание – это исключительно то знание, которое может быть опровергнуто. Нет никакого научного консенсуса. Это химера. Второе: появление коллективных писем в поддержку/осуждение – сигнал большого неблагополучия, признак давления на мой здравый смысл. Мой здравый смысл может меня подвести. Но я хочу, чтобы меня подвел он, а не коллективный вой.

Эдуард Бормашенко