И было утро

Время от времени стоявшая в первом ряду коммьюнити-организатор, излишне полная молодая женщина в ярко-розовой футболке и серых шортах, с необъятными мясистыми предплечьями, взмахивала рукой и начинала скандировать:

– Трамп и Барр нам не нужны!

Вы позор для всей страны!

Демонстранты охотно подхватывали, потрясая плакатами и вздымая над головой знак V, составленный из двух пальцев: указательного и среднего. Поначалу Джон непроизвольно морщился от их криков. Орать вместе со всеми он находил неприятным и вульгарным. Однако через какое-то время он попробовал присоединить свой голос к остальным и вскоре с удивлением обнаружил, что ему нравится выкрикивать незатейливый стишок в одном ритме вместе со всеми. Он ощутил себя юным и сильным, способным на многое и единым с окружающими его людьми, которых он считал честными и неравнодушными к тому, что происходит в стране.

– А кто такой этот Барр? – фальцетом спросила тощая девица в дорогих искусственно

порванных выше колен синих джинсах, с двумя кольцами в носу.

– Это его генпрокурор. Такой же шовинист, как и сам Трамп, – ответил кто-то.

– Хуже! – заявил совсем юный парень в голубой футболке с надписью «Полицейские – свиньи». – Барр – цепная собака Трампа.

Здесь собрались в основном молодые или очень молодые, полные энтузиазма белые мужчины и женщины, но встречались и афроамериканцы, и латинос, а кое-где попадались мужчины с черной нестриженой бородой и женщины в хиджабе. Виднелось в толпе и несколько ермолок. Тут и там мелькали морщинистые загорелые лица ветеранов протестных акций и наркотиков, знающие друг друга и эффект героина еще со времен вьетнамской войны. Толпа не излучала угрозы, некоторые демонстранты улыбались, переговаривались друг с другом, при этом, однако, не отводя взгляда от фасада Белого дома, словно пытаясь разглядеть кого-то, может быть, и самого Трампа, сквозь продолговатые окна, наглухо закрытые портьерами. Шеренга невозмутимых полицейских отделяла их от решетки забора, готовая вмешаться, если демонстрация перерастет, как происходило иногда, в буйство и насилие.

Женщина в розовой футболке опять взмахнула рукой, и демонстранты нестройно подхватили:

– Трамп и Барр нам не нужны!

Вы позор для всей страны!

Теперь уже и Джон, кивая в такт слегка лысеющей головой, выкрикивал вместе со всеми:

– Трамп и Барр нам не нужны!

Вы позор для всей страны!

Стоящий рядом мужчина в белой рубашке, с недельной щетиной на одутловатом лице и обширными тазом и животом, одобрительно кивая, показал Джону выставленный кверху большой палец левой руки.

Майское солнце, полюбовавшись на белоснежный монумент Джорджу Вашингтону и его четкое отражение в прямоугольнике окруженного туристами и зеваками водоема, закрылось темной тучей. Соперничая своими криками с толпой, над площадью неспешным клином пролетела стая диких уток. Начался весенний дождь, и демонстранты гуськом потянулись к автобусам, припаркованным на Колониал-паркинг около Джи-стрит.

– Поедешь с нами? – обратился к Джону мужчина в белой рубашке, держа под мышкой ненужный больше транспарант и вытирая со лба испарину. – Наш автобус сейчас повезет всех желающих на ланч в Дайнер на 10-й Норд-Вест. За все коммьюнити! Потом намечена еще одна демонстрация, у Капитолия.

– Хотел бы, но не могу, – помотал головой Джон. – Я тут с друзьями на машине. Нужно успеть на работу.

– Окей, приятель. Увидимся в следующий раз.

– Возьмешь мой плакат? Может, он еще кому-нибудь пригодится.

– Нет проблем. Давай его сюда.

– Хорошего дня.

– И тебе тоже.

– Эй, Джон! – послышался возглас сбоку. Майк и Фредди, его друзья по Демократическому клубу и соседи по поселку Вейкрофт-Вудлон, делали ему руками знак: «Мы здесь».

 

Джастин Гарднер, длинный, уже догнавший ростом отца подросток, совсем не глядя под ноги, ураганом скатился по лестнице со второго этажа, не отрываясь на бегу от экрана айфона.

– Эй, – сказала его мать, – тебе уже двенадцать. Гляди под ноги. Ты собрал свой чемодан?

– Черт возьми, собрал и забыл его в своей комнате! – Джастин развернулся на полной скорости и помчался вверх, по-прежнему не сводя глаз с экрана. Джон с женой переглянулись с улыбкой. Дочь крикнула из машины:

– Жду вас, я уже здесь и готова!

В свои десять лет Мэгги всегда оказывалась самым организованным членом семьи.

План был такой: проехать 23 мили по Даллес-Эксесс-роуд и оставить машину на длительной парковке аэропорта Вашингтон Даллес, чтобы лететь на остров Парадайз Багамского архипелага, где их ждал заказанный двухкомнатный номер с видом на море в гостинице Atlantis.

Дом семейства Гарднеров, с пятью спальнями и четырьмя ванными комнатами, удобно располагался в шикарном районе Арлингтона, Вейкрофт-Вудлон. С учетом трафика Джон рассчитывал достичь аэропорта за 40 минут.

– Пора ехать. Ты готов, дорогой? – спросила Сара, глядя в зеркало в прихожей и поправляя волосы.

– Да-да, милая. Только подпишу чек для этой организации, о которой я тебе вчера говорил, «Наша революция». Мне кажется, они действительно делают замечательную работу в борьбе с этой бандой Трампа. Им надо помочь.

– Чек на сколько?

– $1000. Ты не против?

– Ну что ты, дорогой. Только давай быстрей, мы опаздываем.

– А ты оставила ключ для Фран?

– Ну конечно, дорогой. Все как всегда. Остановила почту на две недели, отдала Джерри в отель, оставила ключ для Фран. Пошли!

Фран звали горничную, Франческу, молодую иммигрантку из Гондураса, приходившую убирать и готовить три раза в неделю, а Джерри был двухлетний белый сенбернар, дружелюбный мохнатый красавец, любимец семьи. Ему предстояло ожидать хозяев в высококлассном собачьем отеле, где круглосуточно дежурил ветеринарный врач, псов держали в просторных помещениях, кормили в соответствии с пожеланиями клиентов и выгуливали три раза в день. Джерри не особенно любил, когда его там оставляли, но что поделаешь…

Джастин наконец засунул айфон в карман шортов и деловито прошел в фойе со своим чемоданом и огромным зеленым баулом родителей.

– Молодец, сынуля, – сказала мать.

– Пап, дашь порулить? – спросил Джастин, свалив багаж в заднюю часть черного «мерседеса» типа Джи-Эл-Эс.

– Джон, – жена сделала предупреждающий жест.

– Все под контролем, дорогая, – улыбнулся отец, бросая Джастину ключи. Тот ловко поймал их одной рукой. – Только до скоростной дороги, – сказал Джон.

 

Две недели на острове пролетели как одно мгновение. Погода не подвела – все дни оказались солнечными и жаркими, а буйный тропический ливень если и начинался, то извергал свои потоки не более получаса. Взрослых слегка донимала повышенная влажность, дети ее, конечно, не ощущали, но эта влажность воспринималась как неотъемлемый и привычный атрибут местного климата. А в их номере, как и во всей гостинице – ресторанах, барах, холлах и лонжах, – день и ночь безотказно работал кондиционер. Гарднеры наслаждались солнцем, спокойным и ласковым морем бирюзового цвета, горячим белым песком, прогулками на катерах, серфингом и парасейлингом, рыбными деликатесами в многочисленных ресторанчиках. По вечерам Джон с женой, с немалым трудом отправив детей спать, потягивали коктейли в одном из роскошных лонжей гостиницы или на открытом воздухе, за столиками у самого моря. Иногда Джон заказывал ямайский ром, а Сара – нежнейшее пино-нуар. Почти каждый день заканчивался сексом во всех возможных вариантах: то неистовым и яростным, то длительным и нежным. Иногда секс повторялся и утром, еще до душа и кофе. Недаром этот удивительный остров назывался Парадайз! Джон и Сара целиком погрузились в его волшебную атмосферу, совсем не включали телевизор, не открывали газеты и новостные сайты на айпадах. К чертям политику и все, что с ней связано! Завтрак начинался с бокала шампанского, а ланч – с пина-колады. В каждом бассейне имелся бесплатный бар. Дети проводили время в компании сверстников, в основном американцев и немцев. Впрочем, каждый из них не расставался с айфоном, как и все остальные, то и дело что-то проверяя или разглядывая. Джон знал, что Джастин предпочитает игры и мессенджер, а Мэгги – селфи, твиттер и инстаграм. Здесь их никто не ограничивал – каникулы есть каникулы.

– Через год-другой у них начнутся приступы темперамента тинейджеров, – говорили родители друг другу. – Вот тогда и намаемся.

И беззаботно отмахивались: переживем.

А в самолете на обратном пути им сказали, что конгресс вынес Трампу импичмент, причем, как ни странно, за резолюцию проголосовало большинство обеих палат. Все кругом были безумно возбуждены, одни радовались и шумно поздравляли друг друга, другие выглядели растерянными. Какая-то женщина выкрикивала «Yes! Yes!», стюардессы профессионально улыбались, разнося напитки. Джон и Сара переглянулись, сделали хай-файв и заказали шампанское.

К середине полета эмоции постепенно угасли, и в салоне воцарилась тишина. Сара и Мэгги заснули. Джастин не отрывался от своего айфона, а Джон закрыл глаза и долго пытался погрузиться в медитацию, но ничего не получалось.

Самолет мягко приземлился на взлетно-посадочную полосу и целую вечность катил к телетрапу в конце терминала, предназначенному для багамских рейсов. Гарднеры беспрепятственно прошли в здание аэропорта: американскую таможню они прошли на Багамах, дождались багажа у карусели и направились к автобусу, который отвез их на парковку.

 

И было утро. Их разбудили громкие голоса за окнами, затем оглушительный стук в дверь – не мелодичный звонок, которым обычно пользовались гости, а именно стук, требовательный и наглый. Джон выглянул в окно. У входа собралось человек тридцать-сорок, мужчины, женщины и дети, много детей. Стук продолжался. Джон спустился из спальни на первый этаж и открыл дверь.

У двери стояли трое: двое мужчин – один совсем молодой, со смуглым лицом и черными волосами ежиком, другой постарше, с бритой головой, лет тридцати пяти, и женщина, короткостриженая блондинка примерно того же возраста, что и бритый. Все трое были одеты в черные футболки, шорты же, словно на постмодернистской картине, резко отличались цветом: хаки у молодого, серые у его партнера и розовые у женщины. На рукаве у каждого выделялась белая повязка с крупными буквами ДКСС и сжатый черный кулак над ними. У женщины имелась еще какая-то непривычная деталь туалета, но мысли беспомощно разбегались, и Джон никак не мог распознать, что это такое. За спиной этих троих толпились взрослые и дети; какая-то девочка тонким голоском что-то пела по-испански. Негромко захныкал младенец.

– Мистер Гарднер? – без улыбки спросил тот что помоложе. Сознание Джона отказывалось адекватно функционировать, а тут еще незнакомый акцент мешал воспринимать твердо произносимые слова. – Мы представляем ДКСС – Демократический комитет социальной справедливости штата Вирджиния. Со вчерашнего дня нашему комитету принадлежит верховная власть в штате.

– Да, я Джон Гарднер. Чем могу помочь? – с трудом выговорил Джон. Он чувствовал, как сердце, словно захлебываясь, гулкими толчками застучало в груди. Каждый толчок отдавался приливом боли в голове. Джон провел ладонью по взмокшему лбу.

– Кто это, Джон? – крикнула жена сверху. – Что им нужно?

– Все в порядке, дорогая! – попытался крикнуть Джон в направлении лестницы на

второй этаж, но крика не вышло, и он закашлялся.

– Мистер Гарднер, я Дороти Мак-Ги, специальный агент ДКСС, – сказала женщина, изучая Джона холодным взглядом светло-серых ненакрашенных глаз. – В соответствии с решением ДКСС, все жители Арлингтона, имеющие больше двух спален, обязаны разместить у себя семью иммигрантов в каждой лишней спальне, не более семи человек на комнату. У вас поселятся три семьи.

Женщина обернулась к людям за ее спиной:

– Заходите, друзья. Теперь это ваш дом.

Только сейчас Джон заметил у нее на поясе кобуру пистолета.

Бритоголовый мужчина отстранил Джона, и мимо него в открытую дверь потянулся поток людей.

– Что происходит, черт побери? – нашелся голос у Джона. – Кто вам дал право здесь распоряжаться?

– Мы же сказали, ДКСС, – сказала женщина. – Лоренс, дай мне копию постановления.

Она взяла у своего молодого партнера и протянула Джону какой-тo мятый листок.

– Что происходит, Джон? – жена в легкой пижаме появилась на лестнице.

– Папа, ты в порядке? – крикнула Мэгги из-за ее спины.

– Я сейчас же позвоню в полицию, – сказал Джон.

– Звоните, – сказала женщина и повернулась к бритоголовому: – Джей Ди, проследи за размещением людей наверху. А ты, подруга, позаботься о том, чтобы всех накормить, – она направила указательный палец на Сару. – Дети голодные. Ты же, как я вижу, мать, – насмешливо добавила она.

Прихожая стала наполняться людьми. Какая-то девочка лет 15, держа за руку малыша, прошла в кухню и открыла там холодильник.

Сара накрыла лоб ладонью и, словно силы внезапно покинули ее, опустилась на ступеньку лестницы.

– Мама, мамочка, – обняла ее Мэгги.

Джастин с бейсбольной битой в руках сбежал вниз по лестнице, обогнув мать и сестру. Подскочил бритоголовый, выкрутил биту из рук мальчика.

– Не смейте трогать ребенка! – поднимаясь, крикнула Сара.

Бритоголовый толкнул Джастина в грудь, и тот отступил на шаг назад, пошатнулся и сел на ступеньку. Мать вскрикнула. Вместе с Мэгги они сбежали вниз по лестнице и обняли мальчика.

Джон набрал номер срочного вызова полиции.

– Слушаю, – ответил чей-то спокойный голос.

«Странно, – мелькнуло в голове у Джона. – Раньше они всегда первым делом спрашивали, в чем срочность звонка».

– Полиция? – неуверенно спросил Джон.

– Полиция распущена, – сказал голос. – Это народная милиция комитета справедливости. Есть какие-то проблемы?

– Э-э-э… Какие-то люди привели целую толпу в мой дом. Они говорят, что мы должны разместить у себя семьи иммигрантов…

– Это наши люди, – сказал голос. – Выполняйте распоряжение комитета. Будете препятствовать – вышлем патруль. Ответите по всей строгости закона.

– Закона? – промямлил Джон. – Какого закона?

– Закона народной революции, – отрезал голос. Звонок прервался.

Люди растекались по всему дому, открывали шкафы и двери комнат, гремели посудой. В растерянности Джон подошел к окну. Входные двери каждого соседского дома были раскрыты настежь, люди свободно входили и выходили.

Кто-то включил телевизор на кухне. Послышался голос популярной ведущей Си-эн-эн:

– Конгресс только что принял срочное постановление об увеличении подоходного налога на лиц с заработками свыше 70 тысяч долларов. Налоговые таблицы будут опубликованы на всех новостных сайтах. Нам сообщили, что самая высокая налоговая ставка будет составлять 98%.

Где-то невдалеке послышался выстрел.

Григорий ПИСАРЕВСКИЙ