Голубчик дедушка
Если кто-то наивно полагает, что тропики – это рай для садоводов и огородников, то ошибается самым трагическим образом. В Индии, к примеру, полгода льют жуткие муссонные дожди, которые местные жители называют «мансун». Остальные полгода стоит пыльная засуха. Вот и получается, что сначала нужно спасать растения от обилия осадков, а потом усиленно их поливать, чтобы, не дай бог, не засохли. Добавьте к этому полное […]
Если кто-то наивно полагает, что тропики – это рай для садоводов и огородников, то ошибается самым трагическим образом. В Индии, к примеру, полгода льют жуткие муссонные дожди, которые местные жители называют «мансун». Остальные полгода стоит пыльная засуха. Вот и получается, что сначала нужно спасать растения от обилия осадков, а потом усиленно их поливать, чтобы, не дай бог, не засохли. Добавьте к этому полное отсутствие пригодной к земледелию плодородной почвы.
Нет, земля в Индии имеется, но это, в основном, мелкая галька, смешанная с ярко-красной глиной. Или все та же галька с примесью мелкого, как пыль, серого песка. О природных черноземах в Индии никто даже не слышал. Почву для растений здесь готовят самым тщательным образом, перемалывая траву и ветки, добавляя буйволиный навоз и всевозможные удобрения. Такие плодородные клочки тщательно огораживают и стерегут от посягательства наглых ворон, хитрых обезьян и, конечно же, священных коров. Последние шастают где вздумается, с наглой бесцеремонностью ломятся на импровизированные грядки как к себе домой. Наевшись до отвала, укладываются прямо на скудные остатки растительности. Словом, ведут себя нахально и бесцеремонно, как настоящие разбойники. Может быть, поэтому садоводы и огородники невероятно уважаемые в Индии люди.
Близкое знакомство с одним индийским садоводом произошло у меня совершенно случайно. В середине 80-х я трудилась переводчиком на строительстве металлургического завода в индийском штате Бихар. «Комитет по экономическим связям» существовавший по тем временам в Советском Союзе, строил в так называемых развивающихся странах плотины, заводы, морские причалы и другие полезные объекты. Дело это было довольно хлопотное и дорогостоящее, но чего не сделаешь ради распространения светлых идей социализма. Советские специалисты жили недалеко от завода в небольшом коттеджном поселке, который местные жители окрестили «Русской колонией». Как и положено «островку социализма», наше поселение было по периметру обнесено покосившимся забором из колючей проволоки. Имелись въездные ворота и проходная. Рядом в ветхой халупе, размером с телефонную кабинку, обитала охрана. Два щуплых солдатика из местной «гвардии», вооруженных антикварными винтовками и саперными лопатками, круглосуточно дремали на колченогих табуретках в тени гигантского фикуса. Внутри халупы с трудом помещалась армейская рация, похожая на старинный пиратский сундук. Охранники использовали ее вместо тумбочки. В нашем поселке работало несколько лавочек, где индусы бойко торговали «колониальными товарами»: хлебом, контрабандными сигаретами, сосисками, «настоящей» французской косметикой, изготовленной в близлежащем городишке с веселеньким названием Марафари, резиновыми шлепанцами, удивительно качественными книгами издательств Оксфорда и Кембриджа, тибетскими лекарствами, москитными сетками, кастрюлями и средствами для уничтожения термитов. В обмен на местные материальные блага русская колония предлагала пищу духовную. В унылом, похожем на ангар здании, который все называли «Русский клуб», располагалась библиотека, имелись курсы русского языка, а по воскресеньям показывали фильмы, привезенные из посольства в Дели. Каждому переводчику вменялось в обязанность преподавать на курсах. Это была так называемая общественная нагрузка. Денег за нее никто не платил, но контроль со стороны руководства осуществлялся самый жесткий. Занятия обычно начинались в самом конце октября, когда прекращались муссонные дожди и устанавливалась относительно прохладная сухая погода. Все переводчики тайно надеялись, что индусы, заблудившись в дебрях непростой русской грамматики, когда-нибудь потеряют интерес к «великому и могучему» и поток студентов иссякнет. Но среди местного населения любознательных и трудолюбивых оказалось на удивление много. В основном, это были учащиеся местного медицинского и политехнического колледжа. Подозреваю, что в Марафари, как в настоящей глухой провинции, других доступных и, главное, бесплатно культурных развлечений для молодежи просто не имелось.
На завод я приехала в начале декабря. Всех желающих изучать русский язык давно распределили по группам, поэтому мне оставалось ждать нового учебного года. Это будет еще не скоро, легкомысленно подумала я и позволила себе расслабиться. И напрасно! Уже в середине февраля старший переводчик сообщил по секрету, что одного из наших коллег переводят на работу в Дели, а его учебную нагрузку на курсах решено передать мне.
«Не переживай, – успокоила меня жена главного энергетика, по совместительству заведующая курсами. – В этой группе остался всего один студент, почти пенсионер – чиновник местной администрации. Говорят, он большой чудак…»
После заводской смены пришлось тащиться в библиотеку, чтобы как-то подготовиться к уроку. Порывшись на полках, я нашла несколько худеньких брошюрок под общим названием «Русский язык для начинающих», тетрадку прописей и напечатанную крупным шрифтом сказку «Маша и три медведя». Сунув книги подмышку, я отправилась искать своего первого в жизни ученика.
… На лавочке перед клубом сидел абсолютно лысый старичок в широченных белых штанах и просторной рубахе. По-мальчишески болтая ногами в резиновых тапках, он был поглощен чтением газеты «Индиан таймс». Слава богу, дед, кажется, знает английский, обрадовалась я. По отзывам коллег-переводчиков, заниматься со студентами, владеющими только хинди или каким-то таинственным местным наречием, было адским мучением и сущим наказанием. Увидев меня, старик неторопливо сложил газету, встал и церемонно поклонился:
«Вечер добрый, мадам! Вы моя новая учительница?»
Приветствие было произнесено на безукоризненном русском языке с едва уловимым акцентом. Признаться, я очень удивилась такому неожиданному началу урока, но тут же успокоила себя: дед, скорее всего, просто заучил несколько общих фраз, чтобы произвести на меня впечатление. В аудитории я выложила на стол перед индусом свои библиотечные находки. Старик взял в руки сказку и несколько минут с явным удовольствием рассматривал картинки. Наконец отложил книгу и спохватился:
«Простите, я забыл представиться! Меня зовут Дэнис. А фамилия у меня Перейро…»
Я в очередной раз удивилась. Странная какая-то фамилия, совсем не индийская. Если мне не изменяет память, так звали одного из героев Жюль Верна. Может, это псевдоним? Видимо, прочитав в моем взгляде недоумение, старик охотно пояснил:
«Я родом из штата Керала. Это на юго-западе Индии. Моим далеким предком был португальский моряк, который приплыл в Индию вместе с Васко да Гама. …»
В ходе разговора выяснилось, что Дэнис, кроме английского, свободно владеет хинди (учил в школе), урду (это родной язык мужа его старшей дочери), а также понимает китайский, но, к большому сожалению, рисовать иероглифы так и не научился.
«Скажите, Дэнис, – осторожно поинтересовалась я, – зачем вам еще и русский язык?»
«Видите ли, я уже не молод, – принялся объяснять индус, – стал таким рассеянным и забывчивым – просто ужас! А мой племянник преподает в медицинском колледже. Он посоветовал учить какой-нибудь сложный язык. Классическую латынь, например, или русский. Я вот начал учить русский и так увлекся…»
«Что же вас особенно увлекло?»– непроизвольно вырвалось у меня.
«Лев Толстой! Мечтал прочитать его произведения в подлиннике. И еще русская поэзия…»
Я незаметно сунула Машу вместе с ее медведями в ящик стола и машинально спросила: «Кто же ваш любимый поэт?»
«Много любимых, – застенчиво улыбнулся Дэнис. – Пушкин, Блок. Но самый-самый – Сергей Есенин!»
«Можете почитать что-нибудь из Есенина?»
Кроме блестящих лингвистических способностей, у старика оказался еще и несомненный актерский талант. Такого трогательного и душевного исполнения есенинских строк, да еще от иностранца, признаюсь, не ожидала!
«Покинул я родимое жилище.
Голубчик! Дедушка! Я вновь к тебе пишу
У нас под окнами теперь метели свищут,
И в дымовой трубе протяжный вой и шум…»
Я совершенно растерялась – хоть убейте, но я не помнила это стихотворение Есенина. Память, как назло, подсовывала «Клен ты мой опавший», да «Шаганэ ты моя, Шаганэ…»
Чтобы как-то скрыть смущение, пришлось задавать индусу очередной вопрос.
«Скажите, вы, наверное, давно учите русский язык?»
«Давненько, – покачал головой старик, – месяцев восемь уже…»
Это прелестное русское слово «давненько» меня добило окончательно! Выходило, что старик не только освоил премудрости грамматики, но и сумел овладеть тонкими, почти неуловимыми для большинства иностранцев оттенками значения русских слов. Одним прилежанием этого не достичь. Не поможет и хорошая память. Тут требуется невероятное чувство языка. А это – особый божий дар. Кстати, им не всегда владеют некоторые отечественные литераторы. Дэнис тем временем вынул из кармана своих белых штанов небольшую стопку скрепленных канцелярской скрепкой бумажек, аккуратно разложил передо мной на столе и принялся терпеливо объяснять:
«У меня хобби есть – я садовод-любитель. Когда ковыряешься в земле, заняты только руки. Голова совершенно свободна. Вот я и придумал учить в это время новые слова или стихи. Очень удобно! Но когда начинается мансун, в саду долго не поработаешь. Тогда мы с женой читаем «Анну Каренину» – это мой любимый роман Толстого…»
«Скажите, ваша жена, она, что, тоже того…э-э-э в смысле, учит русский язык?»– осторожно поинтересовалась я. Семейство лингвистических гениев, однако!
«Нет, что вы, – весело рассмеялся Дэнис, – моя жена, кроме тамильского, никакого другого языка не знает…»
«Постойте, насколько мне известно, Толстого на тамильский язык не переводили!»
«К сожалению, – огорченно подтвердил дед, – поэтому мне приходится переводить прямо из книжки. Но это совсем несложно…»
Дэнис сосредоточенно зашелестел своими бумажками.
«Так вы еще и тамильский знаете!?» – тихо ужаснулась я.
Старик, кажется, не расслышал моей реплики. Он вытащил из стопки листок и торжественно предъявил его мне.
«Вчера нашел новое для себя слово. Вы не подскажете, что оно означает?»
Я испуганно насторожилась, а мой ученик водрузил на нос очки и с выражением прочитал:
«Старый толстый татарин, кучер Карениной, в глянцевом кожане, с трудом удерживал прозябшего левого серого, взвивавшегося у подъезда…»
«Вас смутило слово «кожан»? – догадалась я. – Это, видимо, какая-то кожаная одежда…»
«Я сначала тоже так подумал, – согласился дед, с любопытством глядя на меня поверх очков. – Кожан – сарафан – кафтан. Но в словаре написано, что это вид летучей мыши…»
В комнате под потолком вращался вентилятор, и было совсем не жарко, но я почувствовала, что по моей спине струйками течет пот. Смущаясь, пообещала обязательно выяснить все про кожан у кого-нибудь из опытных коллег.
На следующий день в офисе у главного энергетика я с восторгом рассказала про своего необычного ученика. Как оказалось, подобные таланты здесь в порядке вещей.
«Ты еще не слышала, как индусы поют! – пожав плечами, сказал один из наших инженеров. – У меня один электрик работает, – Муслим Магомаев отдыхает! Недавно концерт нам устроили. Я словно в Большом театре побывал. Говоришь, старик четыре языка знает? Эка невидаль!»
«Шесть, – машинально поправила я, – дед свободно владеет шестью языками!»
… Итак, у нас с Дэнисом начались регулярные занятия. Скоро я с удивлением обнаружила, что с нетерпением жду встречи с этим необычным человеком. Кроме невероятно живого для своего возраста ума и редкой доброжелательности к окружающим, мой ученик обладал огромным зарядом здорового оптимизма и совершенно непривычным для меня взглядом на окружающий мир. В нашем захолустном Марафари податься в выходной день было абсолютно некуда. Лишь немногие богатенькие горожане могли позволить себе ездить развлекаться в Калькутту. Поэтому я с удовольствием приняла приглашение Дэниса и одним воскресным утром отправилась к нему в гости. Пришлось идти пешком. Общественного транспорта в нашей провинции предусмотрено не было. Роль «такси» выполняли традиционные для Индии рикши. Но советским специалистам было категорически запрещено пользоваться услугами этого экзотического средства передвижения. Считалось, что такая эксплуатация человека человеком абсолютно неприемлема для граждан социалистического государства. Напрасно наш старший переводчик (сотрудник Института стран Азии и Африки, между прочим) пытался доказать на самом высоком уровне, что скудный заработок рикши, быть может, единственный шанс для этого несчастного труженика не умереть от голода. Увы, руководство было непреклонно – не положено, и точка!
Однако внештатные ситуации происходили регулярно. Как-то раз четыре инженера из Запорожья после заводской смены решили быстренько смотаться в Марафари, чтобы расслабиться подальше от вездесущего ока начальства. Привезти гуляк домой пообещал кто-то из коллег-индусов, имевший собственный автомобиль. Или индус, как обычно, что-то перепутал, или запорожцы, приняв на грудь изрядную порцию джина местного производства, разминулись со своим благодетелем. Можно только догадываться, какой ужас испытали наши худосочные охранники, когда увидели, что к воротам «русской колонии» лихо подлетела тележка рикши, в которую были цугом запряжены два чудом стоявших на ногах металлурга. Двое других вповалку лежали в тележке и, нарушая благостную тишину тропической ночи, весело горланили:
– Распрягайте, хлопцы, коней!
Полуголый и босоногий рикша, как преданный пес, послушно трусил сзади. Инцидент замяли.
… Чтобы сократить дорогу, я пошла по тропинке через пустырь. Вообще-то этот пустырь был бельмом на глазу у местной администрации и неиссякаемым источником предвыборных обещаний для депутатов местного муниципалитета. Сюда из Марафари и соседних поселков вывозили строительный мусор. Слева к пустырю примыкали заводские охладительные пруды – две огромные грязные лужи с невысоким земляным валом вместо берега. Понятно, что окрестный пейзаж эти пруды тоже не украшали. К тому же, в воде обитали мерзкого вида бородавчатые лягушки, каждая величиной с небольшую салатницу. В сезон дождей по пустырю вокруг прудов бродили шелудивые собаки и костлявые священные коровы. Зимними ночами с западных холмов прибегали шакалы и устраивали шумные свадьбы с визгливыми драками и зловещим воем на луну. Домик Дэниса я нашла без труда, а его ухоженный садик произвел на меня неизгладимое впечатление. В саду было все – и розы необыкновенного темно-вишневого цвета с узорчатой золотистой каймой по краю лепестка, и кадки с жасмином и магнолиями, и кусты тибетской сирени. А посреди тщательно подстриженной лужайки стоял … зеленый олень с закинутыми за спину рогами. В немом восторге я обошла вокруг оленя. Такого понятия, как «ландшафтный дизайн», по тем временам в СССР не существовало, поэтому этот загадочный ботанический шедевр привел меня в искренний восторг. Потрясающе! Как это сделано? Ничего сложного, пожал плечами Дэнис. Сначала нужно соорудить подходящий каркас из проволоки, затем вкопать конструкцию в землю, посадить вовнутрь какое-нибудь вьющееся вечнозеленое растение и начать тщательно ухаживать – поливать, удобрять и регулярно стричь. Если все сделать правильно, то лет через пять-шесть на лужайке появится роскошный зеленый куст в форме толстого бегемотика, двугорбого верблюда или сидящего на задних лапах тигра – все зависит от умения садовода и его воображения. Меня провели на крохотную веранду и угостили традиционным чаем с молоком, а Дэнис стал рассказывать про свою заветную мечту. Оказывается, он давно задумал разбить на месте пустыря «Сити-парк» – городской парк и подарить его родному Марафари. Старик быстро разложил передо мною на столе какие-то листы с чертежами и схемами: «Вот здесь будет розарий, а здесь, – он ткнул пальцем в очередной рисунок, – я планирую соорудить несколько альпийских горок. Слева от охладительных прудов будет большая английская лужайка для любителей пикников. А здесь – поле для крикета. Правда, здорово?»
Я чуть не подавилась чаем. Парк на пустыре? Кажется, дед выжил из ума! Я попыталась тактично отговорить старика: «Дэнис, это же огромная территория! Чтобы только убрать и вывезти с пустыря мусор вам потребуется грузовик и не один десяток рабочих. А где вы возьмете деньги на саженцы, удобрения и рассаду?»
«Деньги не проблема! – простодушно заверил меня дед, – я скоро ухожу на пенсию, поэтому деньги будут…»
«Опомнитесь, какая пенсия? – ужаснулась я. – Это же копейки! Неужели вы не хотите просто отдохнуть на старости лет? Заняться своим садиком, возиться с внуками…»
Но мой ученик загадочно улыбнулся и произнес фразу, смысл которой я поняла лишь через много лет: «Человек на должен недооценивать своего места на этой Земле, мадам!»
Дед принялся подробно рассказывать про какую-то пенсионную программу, по которой он, как госслужащий, может отказаться от ежемесячного пособия по старости, но при этом получить определенную и довольно солидную сумму сразу. На полученные рупии индийские пенсионеры открывают мелкий бизнес, помогают детям с образованием, ну, и так далее. Выслушав внимательно все доводы, я предприняла последнюю попытку вразумить моего легкомысленного ученика: «Когда вы станете совсем старым, истратите все деньги, или (не дай бог!) заболеете, на что жить будете?»
«У меня три сына и две дочери, – со спокойным достоинством ответил старик, – мне много не нужно – чашка чая да немного риса…»
Вот вам и пресловутый стакан воды на смертном одре!
Дэнис проводил меня до ворот «русской колонии». Мы попрощались, и он ушел, шлепая своими резиновыми тапками. А я долго смотрела ему вслед. Мой ученик не был похож на богатого человека, скорее наоборот! Загадочная индийская душа…
С того памятного дня Дэнис принялся неутомимо обивать пороги различных бюрократических инстанций, пытаясь заручиться поддержкой чиновников городского муниципалитета, руководства завода и рядовых жителей нашего городка. Окружающие
относились к идее создания парка по-разному. Кто-то обещал помощь, у некоторых суетливый энтузиазм старика вызывал раздражение. Нашлось и немало яростных противников, которые откровенно злословили и смотрели на Дэниса как на городского сумасшедшего. Положа руку на сердце, я мало верила в эту затею. Мой деликатный ученик плохо подходил на роль руководителя такого обширного проекта. Очень точно по этому поводу высказался наш главный энергетик: «Кишка тонка! Тут требуется жесткий «горлохват».
Однако потомку португальского морехода упорства было не занимать!
Через пару дней секретарша директора сообщила мне интимным шепотом: «Твой дед вчера приходил, полдня в приемной толкался…»
«Что хотел?»
«Просил отдать лом огнеупорных кирпичей, которые остались после строительства доменной печи…»
Я сочувственно вздохнула. Наш директор, суровый криворожский металлург, принадлежал к той категории забубенных советских руководителей, у которых, что называется, снега зимой не допросишься. Он скорее сам бы этот битый кирпич съел!
Увы, узнать, чем закончилась эпопея с Сити-парком, мне не довелось. Сначала меня отправили в командировку на другой строительный объект в соседний штат, а потом и вовсе перевели в Дели. Но, покидая «русскую колонию», я все же успела попрощаться с Дэнисом.
«Счастливой дороги, мадам! – сказал старик, пожимая мне руку. – Обязательно возвращайтесь сюда лет через шесть. Здесь будет красиво!»
Я промолчала. Мне было грустно и неловко за свое неверие…
… Прошло ровно двадцать лет. Судьба снова привела меня в Индию. Теперь я приехала в Калькутту с мужем. После успешных переговоров у нас образовалась свободная неделя. Мы решили воспользоваться предложением наших гостеприимных партнеров, взяли офисный автомобиль и поехали из Калькутты на запад. Я давно мечтала побывать в Варанаси. Этот город, больше известный на Западе как Бенарес, индуисты и буддисты всего мира считают своей идейной столицей. Как-нибудь я обязательно напишу об этой поездке. Мы выехали засветло, к полудню успели проехать почти 300 миль, когда на дорожном указателе рядом со стрелкой «Марафари – 100 миль» я прочитала надпись большими зелеными буквами: «Добро пожаловать в Сити–парк Дэниса»
«Поворачивай! – заорала я перепуганному мужу. – Мы едем в Марафари!»
… Увидев двух иностранцев, смотритель парка охотно согласился устроить нам небольшую экскурсию. Мне невольно приходилось задерживать дыхание, потому что все, что я увидела, было именно так, как задумал Дэнис – и розарий, и заросли жасмина, и благоухающие кусты тибетской сирени. А на краю тщательно подстриженной английской лужайки стоял очаровательный слоненок с большими ушами – зеленая скульптура – плод многолетнего труда умелого садовода. Мы дошли до живописного озера (неужели это бывший охладительный пруд?), в зеркальной глади которого отражались плывшие высоко в небе курчавые облака.
«Какие большие кувшинки! – удивился мой муж.
«Это священный цветок Индии – благородный лотос, – с гордостью сказал смотритель. – Посмотреть на это чудо к нам приезжают специальные экскурсии из Дели!»
Дорожка вдоль берега была аккуратно посыпана серыми камешками (черт возьми, это же битые огнеупорные кирпичи!). Вдруг откуда-то сбоку на дорожку неторопливо вышла изящная белая птица с рогатым хохолком на точеной голове. За птицей волочился длинный многослойный хвост, похожий на шлейф богатой невесты. Диковинная птица неожиданно остановилась, несколько мгновений внимательно разглядывала нас и вдруг с тихим шорохом развернула свой огромный белоснежный веер-хвост, состоявший, казалось, из тончайших кружевных лепестков. Мы с мужем тихо ахнули от восторга. Белый павлин! Словно наслаждаясь произведенным эффектом, царственный красавец замер, позволил себя сфотографировать и неторопливо удалился, ритмично покачивая роскошным хвостом, словно испанская танцовщица, закончившая выступление перед зачарованной публикой.
«Когда-то на этом месте был ужасный пустырь, – сказал смотритель.
«А в охладительных прудах водились ужасные лягушки, – с улыбкой подхватила я.
«Откуда вы знаете? – смотритель удивленно поднял брови.
«Много лет назад я работала здесь на заводе…»
«Тогда вы должны были знать господина Дэниса Перейро!» – заволновался индус.
Я молча кивнула.
«Дэнис был удивительным человеком, хотя многие считали его чудаком, – с грустью сказал смотритель. – Знаете, он любил повторять фразу: «Бог всякому из нас дает вместе с жизнью тот или иной талант и возлагает на нас священный долг не зарывать его в землю…» Думаю, это сказал кто-то из китайских философов…»
«Нет, это слова замечательного русского писателя Ивана Бунина!»
Я почувствовала, как к горлу неожиданно подкатил тугой ком слез.
«Простите, мадам, – индус внимательно посмотрел на меня, – вы сказали, что были знакомы с господином Перейро. Он был вашим другом?»
С трудом сглотнув тугой ком, я тихо ответила:
«Он был моим Учителем. Я невероятно горжусь этим!»
Одесса
Галина КОРОТКОВА
