Дух неугомонный

Памяти брата

 Ещё совсем недавно у меня был брат.

Так уж вышло, что жили мы вдали друг от друга: я – в США, он – сначала в Молдавии, откуда мы родом, потом в Санкт-Петербурге, а в последнее время в Мюнстере (Германия).

Ещё совсем недавно я верил, что мы встретимся после долгих лет разлуки. Но…

Мой брат ушёл.

О том, каким он был, рассказывать можно долго. Если же одним словом, то так: он был человеком ярким.

1.

Во время предпоследнего нашего разговора по скайпу брат рассказал мне такую историю.

В немецкой клинике, куда он попал, к нему вышел доктор, видимо, изучающий русский язык, с книгой в руках. Он прочёл в сведениях о новом пациенте, что тот литератор, автор нескольких сборников стихов, редактор литературного портала. Такой больной был для доктора в новинку, и он решил устроить моему брату своего рода проверку. Книга была на русском языке. Открыв её, врач показал пациенту стихотворение и попросил назвать имя автора.

Брат прочитал стихотворение и сказал:

– Мандельштам.

– О, теперь я вижу, что вы действительно литератор и редактор! – сказал доктор.

Живо представляю себе эту сцену. И думаю о том, чего не знал немецкий доктор. О том, что при желании мой брат мог бы прочесть ему лекцию часа этак на два – о Мандельштаме или любом другом крупном русском поэте 18-20 веков. И о любом крупном прозаике, драматурге, критике этого периода, и о любом литературном течении. Вполне мог бы, если бы состояние здоровья было малость получше. И это была бы блестящая лекция. И прочел бы он ее артистично, прекрасно поставленным голосом. Впрочем, ничуть не хуже была бы его лекция и о литературе зарубежной. А ещё – о театре, кино, живописи…

Я не преувеличиваю. Мой брат Виктор Сундеев великолепно знал литературу и искусство. Дело даже не в том, что в своё время он читал лекции студентам филологического факультета Кишинёвского университета. И до тех лекций, и после них он жадно впитывал в себя познания из сферы прекрасного. Что называется, схватывал на лету. И запоминал на всю жизнь.

Ощущение было такое, что это даётся ему легко, без усилий. Может быть, потому, что он был лёгким в общении человеком, к тому же знаниями, которыми обладал, делился в увлекательной форме.

Да, о многом Витя мог бы рассказать немецкому доктору, – кстати, прекрасному мастеру своего дела. Но это если бы они встретились раньше и при других обстоятельствах, а не тогда, когда жить моему старшему брату, из-за неизлечимой болезни, оставалось совсем недолго…

2.

Каким я видел своего брата в детстве? Как к нему относился? Я попытался выразить это в стихотворении о нём. Оно есть в моей книге «Свеченье дня» (2002 г.). Лучше, чем в этом стихотворении под названием «Из детства», не скажу, поэтому привожу его:

 

В этом мире я не пропаду,

хоть полно в нем страхов и обид:

старший брат мой

отведет беду,

он меня спасет и защитит.

Атаман!..

Вся наша ребятня

ждет его приказов и наград.

Как же я горжусь, что у меня

есть такой отличный старший брат!

 

Я медлителен, а он – как вихрь,

замкнут я,

а он – наоборот.

Он такой выдумывальщик игр!

А в рыбалке как ему везет!..

 

Вечно впереди и на виду –

у него такое естество.

Тихо я в тени его расту,

с обожаньем глядя на него.

Обожанье – точное слово. Следом просится другое: подражанье. Я пытался подражать брату, что-то у него перенимал, но далеко не всегда преуспевал в этом.

Я был не таким подвижным, как он. Это его порой раздражало. Что тут поделаешь, мы разные. Он – в мать, Татьяну Петровну Сундееву, урождённую Милицкую, уральскую казачку, женщину быструю, порывистую, у которой любое дело кипело в руках. Я – в отца, Владимира Алексеевича Сундеева, родом из поволжских крестьян, человека уравновешенного, рассудительного.

Брат был ярко выраженным холериком. Я – меланхолик. В футбольной игре он был нападающим. Носился по полю, как заведенный. Я стоял на воротах.

Мы жили в живописном райцентре Дубоссары. Известен он не только тем, что здесь родился и какое-то время жил великий врач Н. В. Склифософский. Здесь в 1954 году была возведена первая на Днестре гидроэлектростанция. На широкой глади Дубоссарского водохранилища часто проходили всесоюзные и международные соревнования  по гребле на байдарках и каноэ. А местная гребная школа вырастила нескольких чемпионов СССР и даже мира.

В середине 60-х годов прошлого века любительский театр юного зрителя при местном Доме культуры вторым в республике получил почетное звание народного. Немало в Молдавии городов, которые значительно крупнее и населённее Дубоссар, а вот поди ж ты, отличился именно наш райцентр. Причина проста: ТЮЗом руководила необыкновенная женщина, Нина Алексеевна Гончаренко. Выпускница школы-студии МХАТа, профессиональная актриса, она хорошо знала многих корифеев советского театра, на протяжении ряда лет играла с ними в одних спектаклях. Судьба распорядилась так, что уже в немолодом возрасте Нина Алексеевна оказалась в Дубоссарах. Семьи у неё не было. Семьёй для неё стал театр юного зрителя: к мальчишкам и девчонкам, пробовавшим себя на сцене, она относилась как к своим детям. Не сюсюкала с ними, была, когда нужно, строга, но доброту не спрячешь, и тюзовцы ощущали, что Никсеевна (она разрешала питомцам называть себя этим сокращенным именем) близко к сердцу принимает всё, что связано с ними. Свидетельствую о том, как человек, с седьмого класса и до окончания средней школы игравший в этом театре.

К моменту, когда я пришёл в ТЮЗ, мой брат был там признанной звездой. Играл главные роли. Уже тогда было ясно, что из него может получиться великолепный актёр.

3.

Куда поступать после школы? Ответ напрашивается. Если Витя учится на филологическом факультете Кишинёвского госуниверситета, то и мне нужно именно туда. Ну, конечно, не только потому, что я тянусь хвостом за братом (да-да, аж до четвертого курса включительно буду ощущать его ведущим, а себя – ведомым), а потому, что я люблю литературу, пишу стихи, печатался в районной газете. Но мне и в голову не пришло подумать о каком-то другом городе, другом вузе, где тоже есть филфак.  Раз Витя здесь, то и раздумывать нечего: мне сюда!

Брат играл в спектаклях университетского театра «Факел». Театром руководил заслуженный артист Молдавской ССР Изяслав Иосифович Сологубенко (1926-1996), позволявший подопечным называть его сокращённым именем Изосич.

Я с этим театром познакомился, когда ещё девятиклассником на каникулах приехал в Кишинёв к брату, а он повёл меня на репетицию «Факела». Тогда мне впервые довелось увидеть девушку поразительной красоты, Лану Еникову, которая, к тому же, прекрасно играла.

Изосич умел найти подход к каждому, с кем работал над спектаклем, увлечь его ролью, правильно настроить. И юные актёры играли с полной отдачей – и Наташа Потёмкина, и Нина Ошивалова, и Игорь Васильев, и Александр Соколов, и другие. Но главными звёздами театра «Факел», по общему признанию, были Лана Еникова и мой брат.

Событием стал и другой спектакль, где в главных ролях были Лана и мой брат: по пьесе Валентина Ежова «Соловьиная ночь».

Однако удавались Вите роли не только героев, но и характерные. Так, он создал полнокровный образ Хардэйкра в спектакле по пьесе Дж. Б. Пристли «Скандальное происшествие с мистером Кэттлом и миссис Мун».

Брат стал ведущим актером этого театра не только в силу своего природного дара, но и потому, что прошёл школу дубоссарского ТЮЗа, школу Никсеевны. Она, кстати, приезжала, по приглашению Вити, на премьеру одного из спектаклей с его участием. Брат познакомил её с Сологубенко, который отнёсся к ней с огромным уважением.

А теперь чуть подробнее остановлюсь на том, что известно лишь очень немногим.

…В любительском театре «Товарищ» при кишиневском Дворце профсоюзов, где после «Факела» работает Изосич, – премьера спектакля «Анджело, тиран Падуанский» по пьесе Виктора Гюго. До открытия занавеса остаётся минут сорок, и вдруг выясняется, что парень, играющий роль наёмного убийцы Габоардо, заболел. Изосич в ужасе: роль небольшая, но без неё нельзя. И тут, неожиданно для всех, появляется Витя. Он приехал на выходные из райцентра Чадыр-Лунга, куда был направлен по распределению преподавать в школе русский язык и литературу. Пошёл на «Анджело», потому что хотел повидаться со мной, с Изосичем, с друзьями, играющими в этом спектакле: Ланой Ениковой, Серёжей Комаровым, Витей Басом.

Изосич воспринимает появление Вити как дар небес. Бросается к нему: выручай! Брат, слегка посопротивлявшись, уступает его напору.

В распоряжении Вити очень мало времени. Нужно выучить текст роли, войти в образ, порепетировать с двумя незнакомыми партнёрами, переодеться, загримироваться…

Как-то он со всем этим справится?

И вот доходит черёд до сцены, в которой участвуют убийцы. С первых же слов брата зал оживляется. И это не только оттого, что у Габоардо хорошо поставленный голос и отменная дикция. Витя вжился в роль. Уловил оттенки, вложенные в неё автором. Его персонаж – человек страшный, но и очень ограниченный, а оттого выглядит смешным. Умирающий шпион-инквизитор Омодэи называет этим двоим имя человека, которого надо прикончить: Родольфо. Проходят считанные минуты, а туповатые убийцы уже не могут толком вспомнить услышанное имя:

«Орфео. Он сказал: Родериго.

Габоардо. Нет, он сказал: Пандольфо».

Габоардо хочет, чтобы его голос звучал твёрдо, но у него не получается, ибо он не до конца уверен, что это именно так. Стремление убедить самого себя и растерянность на дубоватом лице производят комический эффект. Зал смеётся, смеётся с облегчением, потому что понял: убийцы с таким уровнем умственного развития не сумеют отыскать Родольфо.

Небольшая роль Габоардо, сыгранная практически без подготовки, стала одной из самых ярких в спектакле.

Помогло делу не только актёрское мастерство моего брата, но и его умение моментально входить в неожиданную ситуацию. У него получалось это при любых обстоятельствах, в любой компании: мгновенно включаться и словно бы из воздуха вылавливать требуемую в этот момент модель поведения и наиболее подходящие слова.

А каким великолепным тамадой был он на нашей с Жанной свадьбе!..

4.

…На кафедре русской и советской литературы филфака – новый руководитель. Есть вакансия, нужен толковый преподаватель. Где его взять? Завкафедрой задаёт этот вопрос подчинённым, и они чуть ли не в один голос говорят, что в Чадыр-Лунге по распределению работает бывший студент, который зарекомендовал себя как блестящий знаток литературы. Вот его бы и взять. А выйти на него можно через брата, который учится на третьем курсе…

Меня вызывают к завкафедрой. По его просьбе я еду в Чадыр-Лунгу, говорить с Витей.

Недолгое время спустя Витя начинает преподавать в университете литературу народов СССР, в том числе и группе, в которой учусь я. Лекции у него живые, насыщенные информацией. Но я знаю, что с гораздо большей охотой он читал бы курс русской литературы девятнадцатого или двадцатого веков. Однако выбирать не приходится. Да и не это главное. Главное – он в Кишинёве, где намного больше возможностей реализовать свои способности.

Я мечтал стать поэтом. А кем видел себя в будущем мой брат? Трудно сказать. Он был одарён во многих сферах, его притягивало и одно, и другое, и третье; он хотел попробовать себя и в том, и в этом… Кем стать? Поэтом, прозаиком, драматургом, публицистом? Актёром, режиссёром, сценаристом? Стремиться к карьере в театре и кино, на телевидении? Писать тексты песен? А может, его путь – преподавательская карьера, серьёзное погружение в филологию?

Наша юность пришлась на ту пору, когда время больших надежд перешло в эпоху постепенного закручивания гаек. Иллюзии относительно того, что для продвижения по избранной стезе достаточно таланта, знаний и ума, развеивались. Становилось всё понятнее: главную роль в таком провижении начинает играть протекция, связи в верхах.

Это очень больно ударило по молодым талантливым, в хорошем смысле амбициозным людям. В том числе по моему брату. Я жил в ту же эпоху – значит, и по мне тоже. Но я эмоционально устойчивее, для него же, импульсивного, чрезвычайно остро на всё реагирующего, это было подлинной драмой.

Оказалось, что не все упирается в столь трудную для него проблему выбора жизненной колеи. Есть препятствия иного рода, преодоление которых не зависит от его дарований. И нет никаких гарантий, что удастся достигнуть тех высот, о которых он грезил в юную пору.

Если всё, чего он смог добиться и в какой мере смог реализоваться, рассматривать с учетом этих реалий, картина будет впечатляющая.

Даже просто перечислить то, чем он занимался, нелегко. Он был, без преувеличения, великолепным актёром. Он был незаурядным преподавателем литературы. Он писал стихи, тексты песен, прозу, пьесы, сценарии для документального кино. Был блестящим режиссёром и ведущим телевизионных передач. На его счету – книги стихов и сборники юмористических рассказов, полсотни документальных фильмов, на его тексты написаны восемь десятков песен… Наверняка я назвал не все, что-то упустил.

5.

Его ранние стихи, написанные в старших классах и в студенческие годы, были мне чрезвычайно близки. Вот это, например:

Где ты, Лаура?

Найди его.

Может, он станет Петраркой…

И совсем простенькое с виду, но вызывавшее отклик в моей душе:

 

Как нелепы познания наши

из учебников иль из молвы!

Лес срывается с места и пляшет

золотыми огнями листвы.

 

И усталая женщина ловит

расплескавшийся омут волос…

Что-то новое к сердцу подходит,

что-то старое оборвалось.

 

Было у него стихотворение «Старики», которое начиналось так:

 

В закусочной от курева туманы,

её облюбовали старики.

И поминутно чувствуют стаканы

литую тяжесть высохшей руки.

 

Мне до сих пор нравится этот контраст между худой, с виду высохшей рукой, и таящейся в ней недюжинной силой.

Жаль, что многие ранние стихи брата не сохранились.

К примеру, три Витиных стихотворения, которые он начал, но не довёл до ума, я дописал за него. Он одобрил. Входить в чужие тексты вообще-то трудно, но в том-то и дело, что я не воспринимал написанное им как чужое.

С другой стороны, его критика помогла мне увидеть и устранить недостатки некоторых моих ранних стихотворений. В одном из них были строки о снах, которые текут,

Отражая в себе щедро прожитый день.

Витя наглядно продемонстрировал мне, что эта строка неудачна. То был мини-спектакль одного актёра. При помощи весьма красноречивой мимики и произношения он, несколько раз повторив строку, ясно дал понять, что выражение «щедро прожитый» сливается в одно громоздкое, трудно выговариваемое слово. Я спорил, что-то пытался доказать. Он, человек нетерпеливый, вполне мог бы махнуть рукой и сказать: ну и ладно, не исправляй. Однако в том-то и штука, что не мог: он относился к этому тексту, как к своему. В итоге я строку изменил.

В более поздние времена куда-то подевалось это ощущение, что написанное каждым из нас является нашим общим достоянием.

6.

В 1972 году в «Литературной газете» был опубликован рассказ Григория Горина «Остановите Потапова». На Витю и на меня, на наших друзей и знакомых он произвёл сильное впечатление. Автор изобразил ловкого приспособленца, которому плевать на всё и вся, кроме собственных потребностей. Горин избегает прямых обличений, нигде, кроме заголовка, не высказывает своего отношения к герою, и от этого возникает особое ощущение достоверности, и становится не по себе от того, что такие люди живут среди нас и их, видимо немало…

В «Википедии» можно прочесть о том, что режиссёр Вадим Абдрашитов снял в 1974 году короткометражный фильм «Остановите Потапова!» в качестве дипломной работы. Но то была не единственная попытка экранизации горинского рассказа. По нему несколько раньше снял короткометражку Игорь Талпа, ставший впоследствии известным российским кинорежиссером. А тогда он был студентом Кишинёвского госуниверситета. Главную роль в фильме сыграл друживший с Игорем мой брат, и сыграл очень убедительно. Оператором картины был Юрий Зенин. Я присутствовал на съёмках отдельных эпизодов этого фильма. Знаю, что он был доведен до этапа озвучивания. Что стало с ним потом? Грустно думать, что плёнка со сценами из короткометражки пропала. А может, не пропала, а сохранилась где-то? Рукописи, как известно, не горят. Может быть, и киноленты – тоже?..

7.

Я не пишу портрет идеального человека. Идеальные люди, если они существуют, не ошибаются. Это не о моём брате. Он, как и все, ошибался, и делал что-то себе во вред, и порой огорчал близких. Но снова и снова отыскивал свою колею, находил применение своим способностям.

Одна из самых удачных его идей, над воплощением которой мы работали вместе – юмористическая газета «Плут», выходившая в Кишинёве в 1991-1992 годах. Полёт его фантазии и неуёмная энергия удачно сочетались с моей основательностью и редакторскими навыками. К тому же, газету прекрасно иллюстрировал Михаил Бруня, представлявший себя на страницах «Плута» так: французский художник Мишель Шабру. У Вити, выстреливавшего чуть ли не ежедневно парой-тройкой весёлых рассказиков, псевдонимов было несколько. У меня, писавшего юморные стишата и фразы, тоже.

Газета пользовалась успехом. К нам потянулись интересные авторы. «Плут» распространялся не только в Молдавии, но и в Москве, Одессе, Полтаве. Казалось, дело поставлено на прочную основу. Но вооружённый конфликт в Приднестровье (март–июль 1992 г.) перечеркнул наши надежды. Газета какое-то время ещё выходила, однако изменившаяся ситуация в республике не способствовала развитию нашего дела. И оно заглохло.

Так же вспыхивали и затухали в те тяжёлые времена и другие начинания, за которые брался мой старший брат – сам или в содружестве с кем-то. Но он искал другие пути самореализации. И находил их.

Годы спустя, уже в Санкт-Петербурге, Витя осуществит, видимо, лучший из своих проектов: интернет-портал «Подлинник».

Эпоха интернета внесла коррективы в то, что мы привыкли называть литературным процессом. И сейчас все те, кто раньше писал бы в стол, мучительно пытаясь, в том числе через друзей и знакомых, пробиться на страницы печатных изданий и в издательства, преспокойно выставляют свои творения в интернете и социальных сетях. Я думаю, что соотношение авторов талантливых и не талантливых осталось тем же, что и раньше, просто вторые, которым прежде не давали ходу, теперь вышли из тени.

Ситуация для талантливых авторов непростая: поди-ка отыщи их в общем потоке… Что же делать? Уповать на то, что рано или поздно они будут замечены, их произведения прочтут и оценят?

В пору становления проекта Витя обратился за помощью ко мне, к своим друзьям и знакомым. Я подсказал ему ряд достойных имен, помог выйти на нескольких интересных авторов. В дальнейшем потребность в моей помощи свелась к минимуму: проект, что называется, раскрутился, обрел широкую известность. Что-то станется с ним теперь без Вити, сгоревшего за несколько месяцев от скоротечного рака легких?..

8.

Давно сказано: человек есть тайна. Его внутренний мир известен нам лишь в той мере, в какой мы способны в него проникнуть. Об этом, в частности, написал горячо любимый в пору юности моим братом Евгений Евтушенко:

 

Людей неинтересных в мире нет.

Их судьбы — как истории планет.

У каждой все особое, свое,

и нет планет, похожих на нее.

…У каждого — свой тайный личный мир.

Есть в мире этом самый лучший миг.

Есть в мире этом самый страшный час,

но это все неведомо для нас.

 

И если умирает человек,

с ним умирает первый его снег,

и первый поцелуй, и первый бой…

Все это забирает он с собой.

 

Если вдуматься, мы ведь и впрямь многого не знаем о самых родных, близких нам людях. Не знаем при их жизни и после их ухода в мир иной…

 

Людей мы помним, грешных и земных.

А что мы знали, в сущности, о них?

 

Что знаем мы про братьев, про друзей,

что знаем о единственной своей?

И про отца родного своего

мы, зная все, не знаем ничего.

 

Каждый ушедший уносит с собой какую-то свою тайну. Самое, может быть, сокровенное, о чём мечтал, да оно не сбылось.

Какую-то тайну унёс с собой и мой брат. И своё несбывшееся. То, кем он мог бы стать и чего мог бы добиться, если бы обстоятельства сложились иначе и если сам не упустил бы какие-то возможности. Ведь этого не могут знать даже самые близкие ему люди, все время находившиеся рядом с ним – его жена и дочь, зять, три внука. Этого не могут знать его друзья. И я этого не знаю. Но то, что он сумел, то, что он успел сделать, – осталось с нами.

9.

… Мы встаём в четыре часа утра. Одеваемся, собираемся, выходим из дому. Скоро рассвет, но пока ещё темно. И очень тихо. Редко-редко в чьём-то дворе залает собака – и затихнет.

Мы идём к Днестру, спускаемся по нашей Садовой улице.

На ней растут высокие тополя, посаженные в те времена, когда нас с братом ещё и на свете не было: сразу после войны. Листья тополей шелестят на слабом ветру, перешёптываются.

Мы идём мимо одноэтажных домов и огородов. Впереди – река. Впереди – рыбалка.

Мы спускаемся к реке. Плотина Дубоссарской ГЭС делит её на две неравные части. Справа от нас – водохранилище, широкая гладь воды. Слева – нижний бьеф. Река здесь заметно уже, но течение, почти незаметное в верхнем бьефе, тут намного сильнее.

Есть множество мест, где можно порыбачить. Сегодня мы переходим через весь мост, чтобы забросить удочки почти на том берегу, у леса.

Вот мы и на месте. Половина пятого. Уже чуть светлее. По крайней мере, наши поплавки на серой воде видны неплохо.

Мы в ожидании. Брат вчера под вечер был здесь, узнал у рыболовов, на что в этом месте берёт плотва. Мы верим: улов будет. Вот-вот начнется клёв…

Предвкушение удачной рыбалки. И предвкушение хорошего, полного событий дня.

Еще не скоро закончатся летние каникулы. Потом будет школа. А еще через какое-то время мы с ней распростимся и станем взрослыми. И у нас будет замечательная, полная радости жизнь. Может ли быть по-другому? Мы уверены, что нет. Нам просто здорово повезло жить в такое время, когда все меняется к лучшему. Когда люди штурмуют космос, побеждают болезни, строят прекрасные города…

У нас всё впереди. И от этого такая радость на душе…

Николай СУНДЕЕВ