Друзей моих таинственный уход…

На этом факультете тоже были свои гении, и не обязательно в науке. Таким был мой сокурсник Женя Арье. Ко времени, когда я присмотрелся к своим соученикам, он уже руководил студенческим театром.

Мы были литературным поколением. Это значит, что книги большой частью заменяли нам жизнь. Можно было прочесть у Хемингуэя: «Париж — это праздник, который всегда с тобой», а можно было вместо этого поехать в Париж, погулять по Большим бульварам, постоять на мосту над Сеной, посидеть на стуле в Люксембургском саду. Мы выбирали почитать. То есть не выбирали.

Женя делал литературу, которую мы читали, немного жизнью, разыгрывал её. Это и есть место театра – между литературой и жизнью.

В МГУ в те времена раз в год проводился конкурс факультетских театров, и подготовка представления психологов, которой руководил Женя, определяла жизнь факультета. Для репетиций выделялась самая большая аудитория, а всех участников представления освобождали от занятий.

Когда подошло время генеральной репетиции в помещении Дом Культуры МГУ (сейчас, как и до 1918 года, это обиталище церкви Мученицы Татьяны), вспомнили, что труппе нужен осветитель. В осветители взяли меня – как-никак я был электромонтёром первого разряда. Последние три года в школе, спасибо реформе Хрущёва, добавившей год моей школьной жизни, день в неделю я торчал в электроцехе окрестного завода. Это называлось производственным обучением. Звание «электромонтёр первого разряда» не должно обманывать. Это совсем не то же, что «перворазрядный монтёр». Совсем наоборот, это самая низкая квалификация. Впрочем, для работы осветителем её хватало.

На представлениях Жениного театра первый ряд традиционно занимали наши профессора во главе с деканом, остатки славного века российской культуры, выжившие как-то после закрытия решением ЦК ВКП(б) от 1936 года в СССР психологии. Многие были учениками крупнейшей личности в советской психологии Льва Выготского, начинавшего свой яркий путь оригинальным и глубоким литературным и театральным критиком. Да и психоанализ Фрейда находится где-то между медициной и театром. Масштаб таланта Арье был очевиден. После четвёртого курса, за год до окончания учёбы, ему проставили отметки по оставшимся дисциплинам, вручили диплом, и Женя отправился в Ленинград учиться режиссуре у Товстоногова.

Новичком Женя, впрочем, уже не был. Он поучаствовал, в той самой бывшей и будущей церкви, в которой протекла моя короткая деятельность осветителя, в работе Студенческого Театра МГУ под руководством двух замечательных Марков – Розовского и Захарова. Помню, как он в роли адвоката обличал нацизм в пьесе Брехта «Карьера Артуро Уи, которой могло не быть», поставленной этими мэтрами.

В какой-то момент Женя, кажется, был близок с Эфросом. Во всяком случае, он ставил спектакли вместе с сыном Эфроса Димой Крымовым в функции театрального художника. Понимание, интуиция и фантазия Арье-режиссёра были основаны на богатой российской театральной традиции, которой он вполне проникся.

Женя обычно утверждал, что он атеист. Но судьбой его определённо руководил какой-то заботливый ангел. В 1980 году Женя со своей женой Мариной, тоже нашей соученицей, подали заявление на выезд в Израиль. К счастью, им отказали. Это был уникальный случай, когда отказ оказался благом.

Женю не лишили возможности продолжать делать спектакли, и уже в перестройку он поставил в Театре Маяковского пьесу Тома Стоппарда в переводе Иосифа Бродского «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», ставшую значительным событием в московской театральной жизни. А потом, в 1990 году, вместе с этой постановкой и с актёрами, в ней занятыми, то есть с готовым театром, Арье репатриировался в Израиль. Вскоре театр Арье, названный Гешер (Мост), сначала русскоязычный, потом постепенно двуязычный и далее в основном ивритоязычный, (эдакий мост между культурами) стал лучшим драматическим театром Израиля. Удалось бы Жене создать театр в Израиле, если бы его отпустили в 1980 году?

Я в этом сомневаюсь. Так выдающийся кинорежиссёр Моисей Калик, снявший немногие, но значительные фильмы в СССР, после репатриации в Израиль в 1971 году, особо там не проявился. Что поделать – другие традиции, другая культура, другой язык.

Вскоре после перемещения в Израиль Женя привёз тогда ещё единственный спектакль своего театра в Нью-Йорк. Представления шли в Академии Музыки в Бруклине.

Пьеса Стоппарда предлагает свой взгляд на события, изображённые Шекспиром в Гамлете. Внимание наше смещается от полуненормального принца, его сумасшедшей девушки, шпиона Полония, неверной королевы Гертруды, братоубийцы Клавдия на посторонних парней, случайно попавших в королевские разборки. Всё, чего хотят эти парни – выбраться из этих разборок живыми. Но шансов на это у них нет.

Женя сместил акцент Стоппарда далее. Парни, невольно приблизившиеся к власти, у него ещё и евреи. Как приблизившиеся к власти многочисленные еврейские жертвы 1937 года…

Арье любил приезжать в Америку. В Вашингтон он привёз через несколько лет спектакль «Пять рассказов Бабеля». Выход сборника рассказов великого писателя через четверть века после его убийства был крупным литературным потрясением для моего поколения. Ещё в ДК МГУ я освещал (из каморки осветителя) поставленную Женей инсценировку сентиментального рассказа Бабеля «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна» с нашими сокурсниками в роли одесского еврея и орловской проститутки. На этот раз подбор рассказов был удачнее, а работа осветителя куда профессиональней.

На спектакле в Вашингтоне присутствовала прозрачная от возраста старушка – вдова Бабеля Антонина Пирожкова, в 30-е годы – главный конструктор станций Московского метрополитена. Она оставила интересные воспоминания о Бабеле и умерла в Америке в возрасте 102 лет.

После спектакля я усомнился в трактовке одной сцены. «Ты думаешь, это не должно быть смешным?» – перебил мои рассуждения Женя. «Да», – подтвердил я. «Понятно», – задумался Женя. Я понял, что он воспринимает действие по-своему. Он действием владеет – может смешное превращать в трагичное, а может наоборот. Этим руководит его специальное шестое чувство…

Женино режиссёрское чувство, в обратной перспективе, я наблюдал в Нью-Йорке в 2009 году на представлении пьесы Генрика Ибсена «Привидения». Несколько зим, в районе Нового года, Женя ставил спектакли в знаменитой Нью-Йоркской Juilliard School искусств и музыки.

Пьесу для этой его постановки наверняка выбрала школа. Спектакль был красив и выразителен, но непонятен. Старые персонажи почему-то были изображены молодыми, а молодые – старыми. Как-то всё в действии было перевёрнуто.

Вернувшись домой, я прочёл пьесу. Она была ужасна. Примитивный тупой феминизм был разбавлен столь же примитивным наглым антиклерикализмом. В конце 19-го века такое, наверное, могло писаться. А в начале 21-го века, в пору бурного наступления феминизма, в Нью-Йорке ставиться.

Женя нашёл, как сделать из дурацкой пьесы более чем вековой давности яркое абсурдистское шоу.

В 1993 году я наблюдал в Иерусалиме (в Израиль я приехал на шахматный турнир) на генеральной репетиции Жениного спектакля «Адам — сын собаки», как происходило постепенное перерождение Театра Гешер из русскоязычного в ивритоязычный. Игрался этот знаменитый спектакль в шатре цирка-шапито. Это был один из первых Жениных спектаклей, поставленных на иврите. Может быть, первый.

Женя часто поправлял актёров, их произношение. И каждый раз справлялся с сидящим рядом с ним переводчиком: «Верно?» Не было случая, чтобы переводчик с Женей не согласился.

«Ты уже понимаешь иврит?» – спросил я Женю после репетиции. «Нет, но я чувствую – как правильно», – удовлетворённо ответил Женя.

В театре «Гешер» Арье работал много. Это специфика маленькой страны. В Нью-Йорке репертуарный театр может годами показывать один спектакль – «Кошки» или «Призрак оперы», и население огромной Америки будет годами наполнять его. Публика в Израиле невелика, даже на лучших спектаклях быстро иссякает.

Работал Арье и за границей; охотнее всего, понятно, в Москве. В Большом театре он поставил две оперы, а в Современнике повторил инсценировку по роману Башевиса-Зингера, поставленную им в Гешере – «Враги. История любви». О замечательном спектакле Гешера, первоисточнике московского, который Женя привозил в Нью-Йорк, я напечатал тогда рецензию: «История любви. Катарсис».

Летом 2019 года мы с женой Аней посетили Женю и Марину в Жениной последней израильской квартире, на границе Тель-Авива и Яффо. Женя взял годичный отпуск, и они собирались лететь в Америку. Женя грустил: расставался надолго с театром. Подступили болезни.

Я задал Жене вопрос, естественный для его стареющего сверстника: увяла ли творческая энергия? Стало ли меньше идей? Стало ли труднее работать? «Скорее наоборот», – оживился Женя. С опытом пришло мастерство, а с ним навык.

Перед самым Новым 2022 годом мне приснились Женя и его новый театр. Это почему-то был студенческий театр МГУ. Здание его было монументально, похоже на новый МХАТ на Тверском бульваре. Эта махина как-то уместилась внутри высотки МГУ на Воробьёвых горах. Репертуар театра был вырублен в камне.

Меня это встревожило – репертуар ведь должен обновляться. Почему он окаменел? Женя что-то объяснял, непонятное.

Наутро я послал Жене и Марине поздравление с Новым Годом, чего никогда ранее не делал, так как поздравлять с утеканием жизни нелепо. Марина ответила, что Женя – в больнице, в тяжёлом состоянии. Поэтому и приснился он мне – объяснила она.

А 19 января, во время операции, Женя покинул наш мир.

Поколения приходят, и поколения уходят. С уходом Жени Арье моё поколение беби-бумеров лишилось одного из своих самых талантливых…

Двухтомник «Поиски смыслов». 136 избранных эссе, написанных с 2015 по 2019 годы.

$30 в США, 100 шекелей в Израиле. Е-мейл для заказа: gmgulko@gmail.com

По этому же е-мейлу можно заказать и другие книги Бориса Гулько

Борис Гулько