Дом в просвете между соснами

Теперь уже надо было спешить. Быстро встать и выбежать на спортплощадку. Как нам объяснили, оздоровляться. В «Правилах поведения в пионерском лагере», вывешенных на большом щите, так и написано: «Каждый пионер должен начинать день с утренней гимнастики».

Я впервые в лагере, хотя уже закончила шестой класс. Для меня все ново, все интересно и есть с чем сравнивать.

После пятого класса я заболела. Меня положили в больницу, и на следующий учебный год я в школу не вернулась. После больницы всю весну и лето провела вдали от дома, в детском туберкулезном санатории. В знаменитой Новоельне, недалеко от Баранович. Говорили, что целебный климат этой местности – прямо рай для легочных больных.

Детский корпус находился на территории туберкулезного санатория министерства вооруженных сил. В нем лечили офицеров – участников войны. А в нашем отделении – в основном детей, получавших пенсию от военкомата за погибших на войне отцов или матерей. То есть наш корпус был заполнен сиротами и полусиротами. Нам не разрешалось приближаться к туберкулезным взрослым, а им – появляться в нашем расположении.

В довоенном здании, на втором этаже, находились детские спальни, теплые туалеты, душевые. На первом – кабинеты врачей, лечебные помещения, изолятор и кабинет главврача.

В спальне на стене часы показывали точное время, а под ними в рамке под стеклом – «Режим». Утром приходила медсестра, каждому измеряла температуру, предлагала вставать и готовиться к завтраку. Никакого горна, никакой гимнастики…

Здесь все выглядело иначе. Чтобы вовремя успеть на зарядку, мне посоветовали спать в спортивной форме, то есть в сатиновых шароварах и кофточке. Оказалось, очень удобно. Встаешь, сразу бежишь в туалет, который расположен невдалеке, за забором, а оттуда – на спортплощадку. Она лежит на дне неглубокого оврага, на берегу ручья. Успеваю. Правда, не первая, но и не последняя. Появляется баянист, одной рукой поддерживает висящий на нем баян, в другой руке несет табуретку. Слышен голос: «Внимание! По кругу бегом – марш!» Баянист сидит в сторонке и ловко перебирает кнопки баяна. А в центре круга стоит физкультурник и громко, перекрывая музыку, командует: «Не отставать! Не отставать!» Бежать трудно, но я довольна. У меня получается!

В санатории перед выпиской главврач, гвардии майор в отставке, предупредила: «Мы смогли тебя вылечить. Но учти: здоровье твое зависит еще и от тебя самой. Запомни на всю жизнь: свежий воздух и полноценное питание! Воздух лучше сосновый».

Я помню это и стараюсь правильно дышать. После зарядки возвращаемся в лагерь. На высоком берегу Немана, между двумя оврагами, вразброс стоят одноэтажные дома с открытыми верандами. Между ними высокие сосны, вокруг деревянный забор. И дома, и забор выкрашены в белый цвет. Нарядно смотрится белое с зеленым.

Мальчики и девочки живут раздельно. В комнатах можно только спать. Завтрак, обед, полдник, ужин – на веранде. Мы не просто дети, отдыхающие в лагере, мы пионерская дружина.

В санатории были свои порядки. На первом этаже – столовая. За каждым столом – четыре человека. Еду разносят на подносах официантки. Обязательно надо пользоваться ложкой, вилкой и ножом. Всегда присутствует дежурный врач. В окошке раздачи шеф-повар дядя Жора приветливо улыбается нам и тоже наблюдает за нашей едой. Дядя Жора всю войну прослужил на военном корабле в должности кока и нас называет «мои матросики». Мы очень любим дядю Жору, стараемся все съедать и даже бегаем за добавкой.

Нас стремились вылечить. О нас заботились. Никакой домашней одежды. Все, что нужно, выдавалось сразу при поступлении в санаторий. Одетые в одинаковые платья, куртки, нижнее белье, мы были все равны. Каждую неделю из прачечной приносили чистую, выглаженную смену. Нам было удобно и хорошо.

Девочку, чья кровать стояла рядом с моей, звали Оксана. Я была поражена, когда она не в первый раз выбежала под сильный дождь, ходила по лужам, промокла и вымочила ноги.

– Зачем ты это делаешь? Ты же простужаешься, у тебя опять температура! Ты же не сможешь выздороветь!

– А зачем мне выздоравливать? Чтобы меня отправили назад в детдом? Если бы кто-нибудь меня удочерил, взял к себе! Чтобы у меня опять были папа и мама. И был дом… В детдоме я никому не нужна. Я вообще никому не нужна! Мне даже жить не хочется! Ты этого не понимаешь…

Оксана была не одна такая. Многие сироты не хотели возвращаться в свои детдома. И изо всех сил старались не выздоравливать.

Заболевших клали в изолятор, легкие простуды быстро излечивались. Нам разрешали посещать там ребят, если не было опасности заражения.

Но были и другие случаи. Если основная болезнь не поддавалась лечению, несмотря на усилия врачей, то изолятор означал, что дела плохи. Извещали родителей, если было кого извещать. Приезжали в основном мамы и забирали своего ребенка домой. Иногда чья-то мама приезжала с опозданием, и тогда мы вели ее на кладбище к свежему холмику, украшенному нами веточками сосны и шишками. Заплаканные мамы забирали оставшуюся одежду, игрушки, книжки, порою костыли. Прощаясь, желали нам выздороветь…

Я выздоровела! Я в пионерском лагере!

Сегодня торжественное открытие третьей смены. Оказывается, бывают еще первая и вторая. Откуда мне знать об этом, если пионерские лагеря стали открываться совсем недавно и никто из моих знакомых в них не бывал.

Сразу после окончания войны маму вызвали из эвакуации и направили в Гродно директором русской школы, которую нужно было еще создать. Гродно – областной центр, рядом Литва, граница с Польшей. В лесах орудуют банды, гибнут люди, не до пионерлагерей.

Когда в 1939-м Западная Белоруссия стала советской, для отдыха детей были организованы лагеря. Однако местное население не очень доверяло новым властям. Поэтому основными отдыхающими были дети присланных советских и партийных работников. 22 июня 1941 года немецкие войска перешли границу, и пионерские лагеря оказались в зоне оккупации. Вывезти детей не успели. Специальные расстрельные команды из немецких солдат и местные «активисты» проверили все лагеря.

Из рассказа моей сотрудницы: «Нас построили на линейке, приказали выйти вперед детям-евреям, евреям воспитателям, комсомольцам вожатым, коммунистам и расстреляли их на месте из автоматов. Расстреляли флаг на мачте. Остальным приказали до вечера освободить лагерь от своего присутствия». Ее и младшую сестренку приютили монахини католического монастыря.

Путевку для меня мама получила за день до заезда. Выяснилось, что необходимо иметь справку от врача, пионерский галстук, зубную щетку, зубной порошок, мыло, одежду, чемодан или портфель для вещей и еще что-то. Приготовления заняли время, поэтому меня и еще трех девочек привезли в лагерь на следующий день после полдника. Доставил нас шофер профсоюза на служебной машине, высадил у ворот, сказал, что нас ждут, и уехал.

Над воротами на полукруглой арке написано: «Добро пожаловать!» Не видно и не слышно, чтобы нас кто-то ждал. Только двое мальчишек в пионерских галстуках сидят за воротами. Подходим, спрашиваем, как пройти в лагерь.

– Посторонним вход воспрещен! Мы дежурные и вас не пустим.

– Мы не посторонние, у нас путевки.

– Так бы и сказали сразу. Сейчас позовем вожатую. Стойте здесь.

Один из дежурных побежал за вожатой, второй следил, чтобы мы не приближались к воротам вплотную.

Все так таинственно, загадочно. Неужели они охраняют лагерь? В санатории нас охранял военный патруль.

Вскоре в сопровождении дежурного появилась женщина в пионерском галстуке. Представилась старшей вожатой. Она повела нас к дому с вывеской «Администрация», забрала наши путевки и справки. После чего показала, где мы будем жить. Уютная веранда: стол, накрытый клеенкой, и четыре стула. Через открытую дверь видны четыре заправленные кровати.

– Распределите кровати сами, чемоданы засунете под них. Столовой нет, питаться будете на своей веранде. Окно не открывайте, двери не закрывайте. Комаров и мух нет. Вы опоздали, все отряды уже укомплектованы, поэтому я приписываю вас к первому отряду, к самым старшим. Завтра торжественное открытие смены, сейчас все на берегу, готовятся. Идите по той дорожке через овраг и выйдете к нашим.

Первым препятствием стала калитка с дежурными, а затем мы успешно миновали и ее, и овраг. Слева, рядом с тропой, раскинулся молодой сосновый лесок. А справа неожиданно показался большой деревянный дом. Я определила, что в нем никто не живет. Окна наглухо закрыты ставнями. Запертая дверь, нетронутая трава у крыльца подтверждали мою догадку. Все стены и крыша покрашены в темно-красный цвет. Вокруг растет густой кустарник.

Когда началась война, мне как раз исполнилось пять лет. Годы эвакуации научили меня осторожности, умению самой оценивать ситуацию и беречься. Этот заброшенный дом у оврага вызвал у меня недоверие и тревогу.

Мы поспешили скорее пройти мимо и увидеть наших. Стали слышны голоса, звук баяна, удары по мячу. Через несколько минут мы вышли на широкую ровную поляну на берегу Немана. По величине она не уступала просторному школьному двору. Ближе к середине, вокруг баяниста, стояла большая группа детей, в основном девочек. Они громко и слаженно пели:

 

Взвейтесь кострами, синие ночи!

Мы пионеры, дети рабочих.

Близится эра светлых годов!

Клич пионеров: «Всегда будь готов!»

 

Неманский простор придавал мелодии особое звучание – радостное, праздничное. Это неважно, что песня о детях рабочих, к которым мы не имеем никакого отношения. Мы дети работников просвещения (так написано в путевке про наш лагерь).

В санатории не было баяниста, никто хором не пел, никаких праздников не проводили. Нас усиленно кормили, большей частью жирной едой. Мы должны были набирать вес. После завтрака и обеда укладывали в постель. Играть в подвижные игры, бегать, быть на солнце не позволяли. Вечером из корпуса не выпускали. Режим, режим, режим. Чтобы жить, надо выздороветь. Главная цель – вылечить легкие. И мы старались. Мы знали, что здоровые дети живут совсем по-другому.

И вот я такая же, как все здоровые дети! Солнце, река, мальчишки играют в волейбол. Я в пионерском лагере! Могу бегать, играть, петь!

– Вы умеете петь? – мы как раз подошли к баянисту, и он сразу задал этот вопрос. И, получив утвердительный ответ: – Становитесь в хор!

На площадке шла своя жизнь. Младшие ребята сидели вокруг своих воспитательниц: то ли беседовали, то ли играли в спокойные игры. Средние отряды в сторонке отрабатывали сдачу рапортов. Уже был сложен костер для завтрашнего торжества.

Вечером, после ужина, нас собрали, чтобы рассказать, как будет проходить торжественное открытие. Наконец я увидела вживую загадочный первый отряд. Нас, опоздавших, приняли дружелюбно. На более основательное знакомство времени пока не было.

Горнист проиграл отбой: день закончен, пора спать.

Я с удовольствием улеглась в постель, собираясь в тишине привести мысли в порядок, пережить все, что узнала и увидела за последние несколько часов. Все равно на новом месте не уснуть. На минутку прикрыла глаза, а когда открыла их, в комнате было уже светло, мои соседки крепко спали.

После завтрака началась подготовка к торжественной линейке. Девочки заплетали в косы ленты, стараясь завязать красивые банты. Мальчики совали головы под рукомойник. Мокрые волосы выглядели аккуратно и не торчали во все стороны. К утюгу выстроилась очередь с красными галстуками в руках.

Звук горна мгновенно прекратил суету, он объявил о начале торжества.

Мы подчиняемся команде председателя совета отряда: «Отряд, равняйсь, смирно! Напра-во! На торжественную линейку, с левой ноги, шагом марш!»

И тут вдруг над лагерем громко и отчетливо раздались звуки марша в исполнении духового оркестра. Для меня это было настолько неожиданно, что я потеряла чувство реальности. Откуда здесь, в солнечное утро, в лесу над Неманом, звучит эта музыка?

В нашем Гродно издавна был обычай: в красивом парке в центре города по субботам играл духовой оркестр. Прогуливаясь по аллеям или сидя на скамейках, нарядная публика с удовольствием слушала музыку, отдыхая после трудовой недели. Воинские части проходили по центральным улицам тоже в сопровождении духовых оркестров. Но это там, в городе. А здесь? Непонятно!

Мы приближаемся к площадке, печатая шаг. Сквозь деревья видны стоящие возле трибуны начальник лагеря, старшая вожатая, председатель совета дружины. Невдалеке от них – несколько человек, по-видимому, гости из города. Чуть дальше… духовой оркестр! Музыканты одеты в черные пиджаки и черные брюки, на ногах черные ботинки. Они дуют в медные трубы, блестящие на солнце как золотые. На нас внимания не обращают, стоят к нам боком. Рядом дирижер, тоже во всем черном.

Подходят отряды, занимают свои места. Вскоре четкий прямоугольник готов к началу торжества. Оркестр смолкает. Начальник лагеря поздравляет с открытием третьей смены. Председатель совета дружины принимает рапорта от председателей советов отрядов, затем сдает рапорт старшей вожатой. А та опять рапортует начальнику лагеря, что дружина готова к проведению торжественной линейки.

Я считаю, что начальник лагеря, как и мы, уже все слышал и незачем ему опять об этом докладывать. Тем более что солнце начинает припекать, становится жарко, хочется пить. А вообще для меня каждый момент этого праздника – новый, неизвестный. Потому что здесь, в Западной Белоруссии, в первые послевоенные годы пионерские организации в школах только-только восстанавливались, не было в них еще ни стройности, ни парадности.

Между тем, с разрешения начальника лагеря, старшая вожатая дает команду поднять флаг. Оркестранты играют гимн, флаг медленно ползет по мачте до самой верхушки.

Начинаются поздравления гостей. Они желают нам хорошего отдыха, чтобы в следующем учебном году мы учились только на четверки и пятерки.

Я разглядываю музыкантов. Оказывается, это мальчишки, почти наши ровесники. Может, кто-то постарше. Дуют в трубы, прикрыв глаза. Наверное, чтобы солнце не слепило. Я жду, когда они снова заиграют марш, под который мы уйдем с линейки. Но они почему-то начинают вынимать из труб мундштуки и отдают их своему дирижеру. Потом как-то сбиваются в кучу и первыми покидают наш праздник. Впереди идет руководитель, следом, держась за него и друг за друга, неся свои инструменты, неуверенно двигаются цепочкой остальные. Они направляются в сторону той калитки, через которую мы вчера прошли на поляну.

Мы уходим с линейки под баян.

Мне не терпелось узнать про музыкантов – кто они, откуда. Я спросила об этом моих новых знакомых девочек из нашего отряда. И услышала поразивший меня ответ: эти ребята слепые.

– Они живут и учатся в Гродно, в школе-интернате для слепых. Читают пальцами. Их научили играть в духовом оркестре. На лето тех, кто стал музыкантом, привезли сюда и поселили за территорией лагеря, в доме у оврага.

Так вот почему они так странно уходили… Я-то думала, что уже все знаю про лагерь. Даже то, что он особенный, построенный давно, при Польше, для скаутов. Кто такие скауты, мне не известно. Наверное, тоже вроде наших пионеров. Иначе зачем им пионерский лагерь?

Известие о слепых ребятах, которые живут в том загадочном темно-красном доме, конечно же, взволновало меня. И напомнило о других, зрячих музыкантах. О моих бывших одноклассниках.

Только что окончилась война. Город стал восстанавливаться и расти. Наш 3 «Б» класс постепенно наполнялся приезжими. А в конце 1945–1946 учебного года появились совершенно необычные ученики. В военной форме, довольно взрослые по сравнению с нами. Это были сыны полков, сироты, которых подобрали воинские части. Мальчишки были приписаны к музвзводу, где их обучили играть на духовых инструментах. В составе оркестра дивизии воспитанники участвовали в воинских парадах, маршах, торжествах. Жили, как и солдаты, в казармах на Фолюше – военном городке в окрестностях Гродно.

Так сложилась их судьба – во время войны, конечно, разговора о школе не могло быть. В итоге пропущено 3–4 года учебы. И когда после Победы их направили учиться, то посадили за парты не по возрасту, в наш 3 «Б». С малолетками они не общались, учеба у них не шла. А мы тоже не знали, как с ними подружиться. Но гордились: в нашем классе учатся почти настоящие военные!

Правда, они часто пропускали уроки: то учения, то тревоги, то какие-то торжества с участием духового оркестра. И все-таки музыкантов перевели в четвертый класс. К сожалению, закончить его им не удалось. В 1947 году был объявлен приказ министра Вооруженных Сил СССР отчислить полковых воспитанников из армии и направить их в детские дома. Разрешалось остаться только совершеннолетним на правах сверхсрочников. Таких были единицы…

Дни в лагере с утра до вечера заполнены различными событиями. После завтрака и наведения порядка в домиках и на территории вся дружина покидает лагерь и перемещается на берег Немана, на свою поляну. На ней и спорт, и подвижные игры, и соревнования. В отгороженной купальне под руководством инструктора учимся плавать. Сперва трудно держаться на воде, но когда проплывешь хотя бы чуть-чуть, то чувствуешь себя настоящим пловцом. Изо всех сил бьешь ногами по воде и испытываешь гордость от победы над своими страхами.

У темно-красного дома со стороны Немана большая открытая веранда. За столами слепые музыканты играют в свои настольные игры, читают пальцами особые книги, о чем-то разговаривают, иногда ссорятся и даже дерутся.

Мы издали с любопытством поглядываем в их сторону. Но у нас своя жизнь, у них – своя. Мы никогда не общаемся, хотя относимся к ним с уважением. Они слышат наши шумные игры, плеск воды в купальне, удары по мячу. У многих из них зрение отобрала война. И теперь они никогда больше не увидят радужные переливы водяных брызг, чайку над неманской волной, кусочек голубого неба в обрамлении зеленых сосновых иголок… А мы никогда не сможем понять, как можно жить и не видеть красоту этого беспокойного разноцветного мира вокруг нас.

Когда они начинают репетицию своего оркестра, мы стараемся не мешать им. Наверное, они это понимают и играют так, чтобы доставить нам удовольствие.

День за днем, день за днем… Не хочется думать, что прошло уже более половины третьей смены. Наш дружный первый отряд – самый главный. У нас есть даже маленькая поблажка в режиме: нам разрешается еще полчаса после отбоя попеть под баян. Обычно баянист приносит свою табуретку и усаживается на нее под высокой сосной возле домика с табличкой «Администрация»:

– Ну что, народы, споем? С какой начинаем?

Выбор, благодаря баянисту, большой. В репертуаре у нас и русские народные, и белорусские, и песни военных лет. Поем в зависимости от настроения. Наш баянист – мастер, окончил музыкальное училище и работает в нем же преподавателем.

Завершаем всегда песней с ударным припевом:

 

Там море Черное, песок и пляж,

Там жизнь привольная чарует нас,

Там ночи лунные, морская гладь,

Тебя я буду часто вспоминать.

 

Нам очень нравится переход от задумчивой мелодии куплета к припеву.

Расходимся по своим верандам, стараясь бесшумно улечься спать. Таков договор с начальником лагеря.

За неделю до закрытия смены уехал духовой оркестр. Проходя мимо темно-красного дома, я уже не торопилась скорее проскочить мимо. Я понимала, что ему, опустевшему, так же одиноко, как и нам на нашей поляне, без мальчишек в черных костюмах и блестевших на солнце труб на открытой веранде. А потом прощались и мы. Друг с другом, с поляной, дарившей нам радость, и с ним. С домом, который за закрытыми ставнями, засыпанный снегом, будет вспоминать своих жильцов-музыкантов и нас, шумную третью смену 1950 года в пионерском лагере Лососно.

Лилия ЗЫБЕЛЬ