Дети и войны
Когда я была маленькой, вернее не настолько маленькой, чтобы не понимать простые вещи, а школьницей начальных классов, ничего для меня страшнее не было, чем рассказы о Второй мировой войне и мысли о том, что это может снова повториться.
Мама была военнообязанной, отец, естественно, тоже, и в какие-то непростые моменты они обсуждали на кухне, куда нас с братом деть, если их одновременно призовут. Не помню, что за события были. Но помню чувство детского ужаса. При том, что в реальной жизни я сирены, пока в Израиль не приехала, не слышала никогда.
Помню, как на уроке французского во втором классе, нам читали и переводили текст про партизан, и я упала в обморок, когда услышала, про то, как они прятались в стогу сена, а немцы кололи этот стог штыками.
Но никакой реальной войны рядом с собой я не знала.
Это я к тому, что современные израильские дети знают все ужасы не понаслышке.
Они с малых лет боятся сирен, сидят в бомбоубежищах и понимают, что их жизнь реально под угрозой.
Сейчас очень много слышу рассказов знакомых про своих малышей и их реакции. Ужасно страшно. Для некоторых из них это будет травмой на всю жизнь.
Недавно одна мама рассказала, что ее трехлетняя дочка, которая почти перестала спать по ночам во время войны, вдруг проснулась в хорошем настроении и говорит, что ей, наконец, приснился хороший сон.
– Что тебе приснилось, дочка?
– Ой, мамочка, сначала приснилось, что черный человек меня украл, было очень страшно, а потом он сам взял и привел меня домой, и стало очень хорошо.
Я про этот сон теперь постоянно думаю, не знаю что страшнее, то что в ее сне черный человек ее украл или то, что он ее вернул? Не развивается ли мгновенно у детей “стокгольмский синдром”?
Алена Шалтиэль
Израиль