Что возвещает зов муэдзина: толерантность или предательство?
Решение муниципальных властей немецкого города Кёльна разрешить мечетям призывать верующих на молитиву (намаз) попало на первые полосы всех изданий, одних – с восторгом от достигнутой в Европе толератности, других – под знаком “предательства западных ценностей”. Казалось бы, дело не стоит выеденного яйца: разрешение даётся на призыв к азану с минаретов лишь по пятницам, только между 12 и 15 часами дня, а муэдзины обязаны придерживаться разумной громкости. В чём проблема?
Вся наша современная жизнь, с мобильными телефонами, интернетом, соцсетями и электронными библиотеками, где главной ценностью европейцев, по данным соцопросов, уже давно стала “собственная личность”, строится на символах, сложных для анализа и простых в плане использования. Именно символика, отзывающаяся в сердцах людей, заставляет праздновать военные победы, бросать на землю штандарты поверженных, соединять руки в маршах за мир и вытягиваться в струнку при поднятии государственного флага. Сегодня, когда такие движения души, как патриотизм и уважение к истории собственной страны, выходят из моды, а “собственная личность” занимается поиском себя на психологических форумах, на их место приходят фанатизм, боязнь выразить отличное от общепринятого мнение и, как следствие, уничтожение индивидуальности. Под лозунгом толерантности большинство, для которого уже давно и целенаправленно ставят знак равенства между патриотизмом и национализмом, смущается и уступает, как зайчик в русской народной сказке, свою избушку наглой лисе. Уступает понемногу, по чуть-чуть, по вершку, по сантиметру.
Мэр Кёльна Генриетта Рекер похвалила город за его “свободу и разнообразие”. По её словам, всех, кто прибывает на главный железнодорожный вокзал, встречает знаменитый собор и звон церковных колоколов. Это несправедливо, как объяснила она, ведь многие жители Кельна исповедуют ислам, поэтому из уважения к ним в городе будет разрешен азан. Рекер — юрист, независимый политик, жертва нападения праворадикала во время предвыборной кампании на пост бургомистра, — известна своими проиммигрантскими взглядами. После скандально известной встречи Нового года, когда тысячи женщин стали жертвами ограбления и сексуальных нападений в Кёльне (в ночь на 1 января 2016), она посоветовала женщинам всегда держаться “на расстоянии вытянутой руки” от незнакомцев. Более того, не сумевшие и дальше замалчивать историю, СМИ начали публиковать подробности новогодней ночи лишь три дня спустя, а ещё чуть позже Рекер была избрана с небольшим перевесом голосов новым мэром.
Насколько необходимо столь неоднозначное для немецких городов нововведение, которое, согласно опросу, проведённому эрфуртским институтом социальных исследований Insa-Consulere, не поддерживает 61% немцев?
Для мусульман азан – это, в первую очередь, традиция, ей почти 15 веков. И это понятно: будильников в ту пору не было, поэтому у мечетей строили высокие минареты, чтобы оттуда муэдзины могли докричаться до максимального числа верующих и созвать их на молитву. Современные средства связи вплоть до смс-сообщений в полной мере и тихо исполняют эту функцию, а в таких странах как Египет, Саудовская Аравия и Израиль были приняты законы о снижении уровня разрешённого шума при азане. “Представьте, что в пять утра вам начнут стучать в дверь или бросать камни в окно – вот так чувствуют себя люди, живущие рядом с мечетью. А ещё следует подумать о детях, которые пугаются шума и не могут потом заснуть”, – говорят те, кто пытается привязать древнюю традицию к современным реалиям, указывая на то, что в VII веке не было и звукоусилителей.
Впрочем, религия бы не была религией, если бы принимала в расчёт логику и научные факты. И сегодня, как и в прошлые века, на авансцену выходят символы. Безусловно самым ярким проявлением властных функций, будь то феодал, церковь, бургомистр западноевропейского города или династия шейхов, всегда была вертикаль. Высокие башни, замки, уходящие в небо шпили соборов, статуя Свободы, детище Эйфеля, башни Всемирного торгового центра и уже новейшие небоскребы, растущие наперегонки во всём мире (последние – в Дубае), как говорят специалисты, воспринимаются человеком положительно на психоэмоциональном уровне и главное – уважительно. Что делали в Средневековье захватившие город победители? Разрушали самые высокие башни, чтобы возвести новые, уже свои. Частные же дома было запрещено строить выше главного собора.
Открытая не так давно центральная мечеть в Кёльне с минаретами в 55 метров высотой — монументальна, но уступает Кёльнскому собору, соблюдая, по-видимому, определённую иерархию.
История возведения этой мечети DITIB тоже заслуживает отдельного слова и показывает наивность нынешних властей ФРГ. Открытие должно было отмечаться как общественный праздник в 2018 году. Случилось, правда, так, что высокопоставленные немецкие политики остались в стороне от инаугурации. Вместо них присутствовал президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган. DITIB – аббревиатура Турецко-исламского союза по делам религии, связанного с турецким религиозным ведомством Diyanet, которое также направляет имамов в примерно девятьсот турецкоязычных мечетей в Германии. Несмотря на подозрения в шпионаже (за сторонниками опального проповедника Гюлена), власти много лет выделяют DITIB средства на интеграционные проекты, хотя соглашение о ведении религиозных обрядов на немецком языке не соблюдается.
Немецкий журналист Бенедикт Нефф, руководитель отдела “Фельетон” NZZ, в своей статье утверждает, что эта политика способствует развитию политического ислама — Cologne mosques broadcasting call to prayer «grotesque betrayal», — а немецкое общество, повесив на оппозиционные движения типа “Альтернатива для Германии” ярлык ультраправых радикалов, погружается в сон, “убаюканный миром сказок”.
Строительство высоких минаретов и огромных зданий мечетей, разрушение небоскребов ВТЦ в Нью-Йорке, требование разрешить громкие призывы к молитве – времена меняются, но символика остается той же. В соответствии с её логикой, нынешнее поколение молодых мусульман, выбирающих места религиозных культов в качестве общинных центров, говорит: “Я требую признать меня не как гражданина страны, не как налогоплательщика, не как жителя Кёльна или Берлина, не как студента или служащего, а как мусульманина”. В свете этого далее идёт отношение к законам (где первичной вряд ли будет Конституция), положению женщины, образованию и другим аспектам жизни.
На символический запрос о минаретах ранее однозначно ответило и население соседней Швейцарии, где все решения в Конфедерации принимаются путём референдума. 58% граждан высказались против строительства минаретов, чем спровоцировали международный скандал и обвинения в исламофобии. Известный женевский социолог Жан Зиглер заявил, что этот шаг свидетельствует о “погромных настроениях” в отношении мусульман. “Мы не против людей иной религии, – говорили швейцарцы, выступающие за запрет, – но мы за интеграцию и разумное сосуществование”. Одним словом, символы против символов: даже если сегодня минареты не выполняют той функции, что в далёком прошлом, статья 72, параграф 3 Федеральной конституции Швейцарии гласит: “Строительство минаретов запрещено”. Это символический шаг, такой же, как запрет ношения паранджи в ряде европейских стран, но он — знак, вектор настроений общества, который в результате корректирует политику.
Точно так же корректирует политику и мэр Кёльна, говоря о новой эре толерантности в городе. Теперь любого, кто против призывов к молитве с высоких минаретов, можно обвинить в исламофобии и нетолерантности. Дискуссия в этом смысловом поле, особенно в Германии, автоматически прекращается. Рекер, которая начинает политическую эксплуатацию символов, продолжает манипулировать ими дальше и сравнивает азан со звоном церковных колоколов. Вряд ли можно поверить в необразованность политика и юриста. В отличие от акустического сигнала колоколов, призыв муэдзина – это слова, а точнее, декларация веры с идеей превосходства ислама.
Своё удивление таким решением, по данным немецкой прессы, высказали и либеральные мусульмане, бежавшие в Германию от религиозного фанатизма на родине. Они восприняли это как уступку радикалам, не желающим жить по светским законам, как предательство европейских ценностей. Интегрированные в немецкое общество иммигранты говорят: “Для того, чтобы быть мусульманином, мне не нужны муэдзины”. В то же время исламские организации, воспринимая символы буквально, увидят в этих шагах слабость немецкого общества и воспользуются этим, диктуя свои правила.
Гражданская идентичность раздробленного европейского социума (для которого воскресные службы давно ушли в прошлое, как и накрытые столы во дворах для соседей) останется один на один с сильным общинным миром, живущим по своим законам. Клавиши музыкального инструмента таких политиков, как Рекер, ласкают слух: “уважение”, “терпимость”, свобода веры”, “толерантность”. Добавь эти слова в свои проповеди, отними их у своих оппонентов – и делай, что хочешь.
Кстати, толерантность, которой так гордятся сегодняшние европейские политики, отказываясь смотреть реальности в глаза, в медицине подразумевает привыкание организма к процессам, которые в нём происходят. Ни больше, ни меньше. При этом толерантность в фармакологии подразумевает понижение реакции на повторяющиеся лекарства, в иммунологии – состояние человеческого организма, в котором он не может воспроизводить антитела, что чревато или тяжёлой формой болезни, или — увы — смертью. Политическая символика, которая сегодня работает в сознании человека ничуть не менее активно, чем атрибуты Средневековья, совершенно очевидно ставит своей целью показать, как и в прошлом, кто в доме хозяин.
Лион, Франция
Маша Мирная