Бурная весна 53 года
Начало марта 1953 года. Наш военный городок Осиповичи бурлил. Сюда в январе, после «дела врачей», как персона нон грата, я был из Минска сослан с семьёй. Городок Осиповичи, в котором стояла дивизия, делился на две части: северную – Дом офицеров, танковый полк и жилой городок, и южную – остальные воинские части. Жизнь шла обычным, как […]
Начало марта 1953 года. Наш военный городок Осиповичи бурлил. Сюда в январе, после «дела врачей», как персона нон грата, я был из Минска сослан с семьёй. Городок Осиповичи, в котором стояла дивизия, делился на две части: северную – Дом офицеров, танковый полк и жилой городок, и южную – остальные воинские части.
Жизнь шла обычным, как в таких городках, порядком, где армейские будни чередовались с житейскими неурядицами. Уже в 5 утра окна в офицерских квартирах загорались ярким светом. Дожёвывая на ходу бутерброды, надевая шинели и портупеи, офицеры спешили в части на утренний подъём. И каждый волновался: не случилось ли чего? Вдруг солдат напьётся, загремит на гауптвахту, тогда прощай долгожданное повышение. И порой однообразную жизнь городка оживляли ЧП местного масштаба. Только на днях пьяный водитель танка вывел грозную машину из парка, поставил её перед окнами любимой девушки с ультиматумом: или я, или он – тогда разнесу дом!
А бурлил городок потому, что со 2-го марта каждые два часа по радио передавали сводки об ухудшении здоровья товарища Сталина.
Пить в военном городке умели. Но в эти мартовские дни к винным отделам магазинов было не подступиться: а как же, все пили за здоровье товарища Сталина. Месячный план реализации спиртного был выполнен за несколько дней.
3 марта под вечер после службы капитан Алексей Воронков зашёл в небольшой магазинчик за папиросами. Человек он был интеллигентный, начитанный, не переносил мата. Когда солдаты при нём сквернословили, он обзывал их «недоразвитыми сперматозоидами», а они, не знакомые с такими словосочетаниями, с раскрытыми ртами замолкали.
– Клава, «Беломор» у тебя есть?
Продавщица его задержала:
– Зайди, Алёша, ко мне в подсобку, угощу тебя импортными сигаретами и коньячком.
Она закрыла магазин. Клава, полная разбитная кареглазая брюнетка, была на вольных хлебах: муж, офицер, второй год выполнял интернациональный долг в Корее. А на капитана глаз она положила давно.
Угощение затянулось за полночь, и домой Алексей явился во втором часу ночи.
Воронкову несложно было предвидеть, какие неприятности будут у него дома, но такого он не ожидал.
«Сарафанное радио», заглушив народную скорбь, сработало: жене Ларисе было известно, где и с кем проводил время муж, и она его встретила криком:
– Убирайся к своей Клавке, что б я тебя больше не видела!
Схватила нож и хотела попугать, но нечаянно полоснула мужа по руке. Кровотечение было небольшим, всё же Лариса, испугавшись, стала обрабатывать кисть, перевязывать, причитая:
– Ой, Лёшенька, прости меня, окаянную, что я наделала!
И сразу же сама повела мужа в медсанчасть.
Этот случай переполнил чашу терпения Женсовета Осиповичей. 4 марта было созвано экстренное собрание, на которое пригласили начальника Дома офицеров, подполковника Викентьева и замполитов частей.
Собрание открыла библиотекарь Лидия Михайловна Зайкова, молодая женщина необыкновенной красоты, негласная примадонна городка.
Когда она вышла на сцену, женщины скромно, а мужчины бурно зааплодировали.
– Товарищи, начала она, – вам известно, что в городке в последнее время участились случаи семейных, мягко говоря, неурядиц. Вы все знаете о вчерашнем ЧП. Надо решительно пресечь разврат и пьянство в гарнизоне. Вот проблеме супружеских взаимоотношений мы и решили посвятить сегодня наше собрание. Как раз, кстати, к нам приехал лектор из обкома партии товарищ Сошкин. Тема его лекции: «Семья и быт». Прошу вас, товарищ лектор.
Он подошёл к трибуне.
– Уважаемые товарищи, в нашей советской стране крепкая семья рассматривается партией как главная ячейка государства.
Лектор внимательно окинул взглядом зал: женщины с интересом смотрели на него, мужчины – на ноги ведущей.
– От крепости семейных уз, – продолжал оратор, – во многом зависит наша обороноспособность.
Какой-то остряк крикнул:
– Теперь, выходит, за измену жене надо судить военным трибуналом?
Сидящий в первом ряду майор громко добавил:
– Так через год мы лишимся офицеров, некому будет командовать!
Зал разразился смехом, Сошкин тоже заулыбался, раздались аплодисменты.
– А теперь – серьёзно. Будет правильно, если супружескую измену в нашем обществе будем рассматривать, как подрыв социалистической морали. А корень зла, – оратор на секунду замолчал, рассчитывая привлечь внимание. Тут из зала послышалась реплика: «В бабах!»
Смех опять прокатился по рядам.
Лектор заволновался:
– Товарищи, попрошу вас быть серьёзнее, сегодня – не до шуток! Да, во многом это правда. Здесь все взрослые люди, я буду говорить прямо. В супружеских взаимоотношениях, кроме чисто человеческих и моральных понятий, важным фактором является физиология. Любовь, – продолжал Сошкин – должна быть обоюдной. В данном случае, учитывая специфику трудной, очень тяжёлой службы мужчин, связанной с частым отсутствием, многое зависит от женщины. Она всегда должна подогревать тягу супруга к себе заботой, лаской, нежностью, терпением и, наконец, привлекательностью. Важно, как предстать перед мужем. Чтобы образ любимой держался в его памяти. Однако и на кормильца ложится не менее важная обязанность: кроме общих достоинств, он должен помнить о своей мужской состоятельности «на поле боя».
В зале опять послышалось хихиканье.
– Я по профессии психолог и поэтому говорю открытым текстом. Так же, как муж, его половина должна получать радость в интимной близости. Отсутствие этого – одна из причин частых измен и размолвок между супругами.
В этом духе лектор продолжал ещё полчаса. А когда он закончил, народ, привыкший к нудным речам ораторов, никогда подобного не слыхавший, с удовольствием зааплодировал.
Лидия Михайловна поблагодарила лектора и преподнесла ему букет цветов. «Какая молодец Лидия Михайловна!» – говорили расходившиеся возбуждённые зрители.
Наступил день скорби 5 марта. Умер Сталин. В доме офицеров рыдали женщины в голос, не сдерживали слёз старые офицеры-фронтовики, поднося скромные букеты гвоздик и мимоз к портрету вождя. Ощущение горя было разлито кругом. Я и сам не понимал, как же будем жить дальше без него?..
6 марта я сидел грустный в своём кабинете над планами, слушал по радиоприёмнику передачу из Колонного зала о траурном шествии, прощании с вождём. Работа не клеилась. Вдруг на пороге появился мой хороший знакомый, начальник физподготовки дивизии майор Соломон Вульфович Закс. Высокий красавец, фронтовик, грудь в орденах, лихой, независимый, острослов, вхожий в любую компанию. Никто в частях не выговаривал его имени-отчества, его звали просто Шуриком.
Он приблизился ко мне и на ухо быстро-быстро зашептал: «А гройсэ симхэ, Аркаша, дэр алтэр какер от капойрэ гиворн!»
– Переведи, Шурик, я же ни слова на идише не знаю.
– А это всегда пожалуйста: «Большая радость, старый какер сошёл с копыт!»
– Ты что, Шурик, спятил? Ты что такое говоришь?
– Ничего, ничего, успокойся, пройдёт время, сам поймёшь! А волноваться стоит вот по какому поводу. Кстати, у тебя есть что-нибудь выпить?
– Нет, откуда?
– Я только что из политотдела. Пришла директива о настроении в армии. Поговаривают: в тяжёлой болезни Сталина и его смерти виноваты всё те же врачи-убийцы, евреи: они отравили вождя. И теперь надо двинуть на Израиль и громить евреев…
– А как же, конечно, виноваты евреи, как в песне «Если в кране нет воды…» Смотри, вторые сутки шпарит дождь, опять виноваты евреи…
– Ну, что ты так хмуришься, лучше послушай анекдот. Преставились Хаим и Иван.
Перед тем, как отправлять их в рай, Бог им говорит: «Я исполню ваши желания. Вот ты, Хаим, что бы ты хотел?»
– Я знаю, Господи, что жена мне изменяла. Скажи, с какого дня после свадьбы она стала наставлять мне рога?
– Со второго дня, Хаим, со второго! А ты, Иван, чего хочешь?
– У меня сдохла корова, пусть у соседа Василия сгорит дом!
– Будь по-твоему, Иван, дом сгорит.
Постепенно я немного успокоился, и мы с Шуриком стали вспоминать лекцию 4 марта, но, конечно, не её содержание; мы обсуждали блюстительницу нравственности Лиду. Как хороша, ну просто нет никаких слов! Стройная сероглазая шатенка, с пышными волосами, с нежным румянцем, с изумительной фигуркой и ножками. Что греха таить, у всей нашей офицерской братии при виде её в голову лезли только дурные мысли: как бы исхитриться, затащить её в постель. Она работала библиотекарем в Доме офицеров. И, как отмечала статистика, процент посещения офицерами читального зала значительно увеличился.
Многие командиры, особенно молодые, заходя в Дом офицеров, задавали не привычный для слуха дежурного вопрос: как пройти в буфет, а – где тут у вас библиотека? Сразу появились «страстные любители» литературы, которые подолгу задерживались у библиотечной стойки. Однако армейские способы обольщения не пленяли сердца Лиды.
Она оставалась верной супругой. Лида выскочила замуж молоденькой, в 18 лет, окончив библиотечный техникум, а муж, майор Михаил Зайков, на целых пятнадцать лет был старше её.
И вот уже пять лет они живут душа в душу, а детей нет. По-видимому, пора обследоваться и лечиться, вдруг бесплодие, и он в апреле отправил жену в евпаторийский военный санаторий.
Курортный сезон охоты на отдыхающих женщин уже начался, но ничто не нарушало душевный покой Лиды. После ванн и грязевых аппликаций, слегка утомлённая, она недолго бродила по берегу моря и возвращалась в палату читать. С пожилой соседкой из Ростова беседовала недолго, да и о чём? Хорошо, что есть книги.
Реваз появился на пятый день, возник вдруг, ниоткуда. Лида поначалу даже испугалась, была страшно взволнована, потрясена – до такой степени она не ожидала того, что произошло. Она обратила внимание на молодого человека со стройной атлетической фигурой; он, в отличие от шастающих по пляжу донжуанов, был ненавязчив, деликатен и оказался интересным собеседником. Когда он не приходил, или опаздывал, она, понимая бессмысленность такого знакомства, чувствовала какой-то дискомфорт, а когда он появлялся, удивлялась себе, радовалась. Однажды он предложил ей осмотреть окрестности Евпатории. Благо, у него была машина. Сначала Лида отказывалась, но его рассказы о матери и сёстрах вызвали к мужчине доверие, и она согласилась. По дороге он попросил её на минуту заехать к нему, порадовать маму. Дома – никого, Лида догадалась, что Реваз живёт один. Что-то в сердце кольнуло:
– А где же мама?
Вместо ответа он поднял её на руки, прижав к себе так крепко, что она вскрикнула, и стал жадно целовать лицо, руки, тело…
Назад, в санаторий, Лида вернулась через несколько дней. Ей уже было непонятно, где день, где ночь. Не было никакого спасения от этих невыносимых мужских рук. Выходит, пять лет замужем, и не знала, что такое мужчина.
Когда приближался отъезд, Лида немного успокоилась, и не надо быть особо умной женщиной, чтобы отдавать себе отчёт: семья рухнула. Реваз проводил её на поезд Симферополь-Минск. В купе, когда они остались одни, крепко обнял её, и вдруг поставил на полку большой мешок сухофруктов.
– Что ты делаешь, Реваз, не надо, забери!
– Нет, надо, надо, у нас так положено!..
Он быстро пошёл из вагона.
Слёзы стыда и обиды застилали Лиде глаза, она ни разу не взглянула на мужчину за окном, который махал рукой и что-то кричал вслед уходящему поезду.
Через несколько дней все Осиповичи бурно обсуждали развод в образцовой семье Лиды.
Она была как в тумане, и особенно больно было то, что Миша страдал молча, не сетовал, не ругался. Он, как и раньше, делал всё, что положено и помогал Лиде готовиться к отъезду. Она уезжала к родителям на Украину. В вагоне поезда Минск – Киев Михаил снял фуражку, поднёс её руку к губам, тихо проговорил: «Не будем, девочка, поминать друг друга лихом» – и быстро пошёл из вагона на платформу.
Аркадий БОГАНОВ, Израиль