«Большая Фарма» — враг человечества?

Почему в Америке такие дорогие лекарства

От редакции. Мы продолжаем публиковать совершенно не потерявшие актуальности статьи замечательного публициста Виктора Вольского(Евгений Отсровский, 1938-2015). Они по-прежнему дают читателю пищу для размышлений.

Поскольку местные солоны собираются наделить себя правом решать, какая цена справедливая, а какая неоправданно завышена, уместно спросить, как они собираются это делать. Вопрос далеко не праздный. Предположим, что отцы такого-то города постановят считать спекулятивными цены, превышающие продажную стоимость лекарств в Европе, Канаде, Австралии и других благополучных государствах.

Но можно ли сравнивать частнопредпринимательскую Америку со странами, где сфера здравоохранения национализирована и государство по своему произволу устанавливает цены на лекарства? К тому же в зависимости от местных условий, в частности, обменных курсов валют, стоимость лекарств колеблется от страны к стране. Следует ли считать такие колебания признаком «коммерческих махинаций»?

Борцы за дешевые лекарства также предлагают считать цены «спекулятивными» в той степени, в которой они «превышают уровень более чем адекватного возмещения всех расходов производителя на научные исследования и испытания с учетом факторов риска, стоимости капитала и разумной нормы прибыли». Опять-таки, что такое «адекватное возмещение», и какую норму прибыли следует считать «разумной»? Словом, как ни крути, а выходит, что разумная цена может существовать только в воспаленном воображении «прогрессивных» законодателей. Нечто вроде пресловутых «разумных потребностей» из сказок о «светлом будущем», которыми кормила доверчивых лопухов коммунистическая пропаганда.

Тем не менее, факт есть факт: цены на лекарства в Америке действительно очень высоки. Напрашивается законный вопрос, почему. Потому ли, что люди не могут обойтись без лекарств и хищные фармацевтические компании беззастенчиво пользуются безвыходным положением покупателей своей продукции? Но ведь без пищи нам тоже никак не обойтись, а между тем основные продукты питания в американских магазинах стоят на редкость дешево. И не потому, что они субсидируются. Наоборот, государство платит дотации фермерам на поддержание их цен, а то продукты были бы еще дешевле.

Поэтому фармацевтические фирмы, нравится им это или нет, вынуждены вкладывать в НИОКР (научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы) весьма существенную долю своих доходов, гораздо более высокую, чем в других отраслях. Американские фармацевтические и биотехнологические компании ежегодно тратят на научные исследования многие десятки  миллиардов долларов.

Очень высок уровень непредвиденных расходов, всегда существует опасность выявления у новых препаратов побочных эффектов, за которые придется расплачиваться огромными затратами на тяжбы. Кроме того, большие средства приходится тратить на лоббирование, в частности, на то, чтобы отбиваться от политиков, жаждущих снискать дешевую популярность популистскими лозунгами, при том, что они имеют весьма смутное представление о реальной экономике, не имеющей ничего общего с марксистскими бреднями, которыми им забивали головы в университетах.

Как бы нам этого ни хотелось, новые лекарства не растут на прилавках аптек и не падают с неба магическим образом наподобие библейской манны. Удача сопутствует ученым лишь в единичных случаях, огромное большинство исследований приносит чистый убыток. Нередко случается, что несколько фирм тратят миллионы, а то и миллиарды на поиски средства от того или иного заболевания, но лишь одна из них добивается успеха. А бывает и так, что терпят неудачу все участники гонки.

Из каждых 5000-10000 синтезированных препаратов в среднем лишь один патентуется и доводится до уровня коммерческой реализации. Но даже из этого ничтожного количества лишь менее трети окупают издержки на свою разработку. Однако одной лишь самоокупаемости недостаточно. Сбыт горстки удачных лекарств должен принести достаточно средств, чтобы покрыть все затраты фирмы, в том числе на научные исследования и на новое лабораторное оборудование, административные расходы, издержки, связанные с государственным регулированием, т.е. выполнением законов, норм и правил, наконец, расходы на тяжбы и лоббирование. И между прочим, не будем забывать, что фармацевтические фирмы – акционерные предприятия, их первейшая обязанность — приносить прибыль своим инвесторам.

Иными словами, немногие удачные лекарства, именуемые «дойными коровами», должны кормить всю отрасль. Причем специфика ее такова, что не позволяет надеяться на сколько-нибудь существенные сдвиги в обозримом будущем. Хуже того, все эти затраты растут из года в год.

К примеру, Центр по изучению процесса создания лекарств при Университета Тафтса в 2001 году оценил эту цифру в 802 миллиона долларов. Но анализ, проведенный недавно этой же организацией, дал результат в три с лишним раза более высокий. По подсчету Центра расходы фармацевтических компаний на НИОКР составляют в среднем 1,4 миллиарда. Помимо этого, 1,2 миллиарда – это так называемая «упущенная выгода», т.е. прибыль, которую получили бы инвесторы, вложи они свои деньги в другую отрасль. Наконец, еще 312 миллионов тратятся на НИОКР уже после того, как препарат одобрен к широкой продаже. Итого получается почти 3 миллиарда долларов.

Разумеется, эти выкладки носят весьма приблизительный характер. Враги «Большой Фармы» утверждают, что фармацевтические компании сильно завышают свои расходы. Так, Меррил Гузнер в своей книге «Пилюля стоимостью 800 миллионов: правда о себестоимости новых лекарств» утверждает, будто истинные расходы компаний на разработку нового лекарства составляют едва пятую часть вышеприведенной оценочной цифры, потому что большая доля средств, расходуемых в этих целях, якобы покрывается государственными субсидиями. В то же время в прошлом году компания Forbes на основании анализа деятельности 100 фармацевтических компаний заключила, что стоимость создания одного удачного лекарства обходится им приблизительно в 5 миллиардов долларов.

Нельзя забывать и о том, насколько силен элемент неопределенности в отрасли, которая оперирует статистическими показателями. Не раз случалось, что на рынке появлялось и получало широкое хождение новое лекарство, а по прошествии нескольких лет накопившаяся статистика вскрывала наличие у него опасного побочного действия. И начиналась катавасия – изготовителю приходилось изымать из продажи дискредитированный препарат, переносить ущерб для своего имиджа и отбиваться от исков реальных и мнимых жертв  вчерашнего чудо-лекарства.

Вот яркий пример: в 2004 году было объявлено, что популярные болеутоляющие препараты Vioxx, Celebrex и Bextra повышают вероятность обострения сердечно-сосудистых заболеваний у принимающих их больных. Пришлось десяткам миллионов страдальцев отказываться от этих чрезвычайно действенных средств против артрита, а компаниям Merck и Pfizer с позором изымать их из продажи. Правда, в феврале следующего года Федеральное управление по контролю за пищевыми продуктами и лекарственными препаратами (FDA) вновь разрешило сбыт этих лекарств под более жестким врачебным контролем, но репутация обеих компаний серьезно пострадала.

Из-за этого многие фирмы не видят целесообразности тратить время и деньги на разработку препаратов, ориентированных на ограниченные категории больных и в силу этого не пользующихся массовым спросом.

Может ли государство произвольно установить цену, которая бы точно отражала все перечисленные выше издержки? Даже производителям лекарств это не всегда под силу. Определить истинную ценность лекарства заранее невозможно. Не счесть примеров того, как препараты, на которые возлагались большие надежды, не оправдывали ожиданий, в то время как другие лекарства, от которых ждали лишь скромных результатов, вопреки прогнозам становились бестселлерами.

Если бизнесмены часто ошибаются в своих финансовых расчетах, при том, что на кону стоят их собственные деньги, то каких результатов можно ждать от политиков, распоряжающихся чужими средствами? Особенно если учесть, что политик в первую очередь думает о том, как заручиться симпатиями (т.е. купить голоса) избирателей к ближайшим выборам, а как будет обстоять дело с лекарствами через два десятилетия, его интересует в наименьшей степени.

В результате процесс открытия новых лекарственных препаратов резко затормозится: в течение последующих 50 лет число новых запатентованных лекарств уменьшится на 60-70%.

Если бы контроль за ценами был введен, к примеру, в период с 1980 по 2001 гг., в распоряжении врачей и больных сегодня было бы на 330 — 365 меньше новых лекарств. Стареющее общество, нуждающееся в непрерывном притоке новых, все более действенных лекарств, вряд ли может позволить себе играть в утопию. А в тех странах, где деятельность частного сектора жестко регулируется, фармацевтическая промышленность работает ни шатко, ни валко, и если бы не импорт, на рынке лекарств образовались бы серьезные перебои. В то же время наименее регулируемая в мире американская фармацевтическая промышленность производит львиную долю новых лекарств – почти 60%. Причем ее превосходство непрерывно растет благодаря массовому бегству за океан европейских фармакологических инвестиций.

Среди главных причин оттока капитала из Старого Света в Новый называют государственный контроль над ценами и другие меры по экономии расходов в Европе, в частности, неадекватные стимулы для изобретательства. В Америке же свободный рынок вознаграждает инновации в степени, соответствующей риску, который берут на себя изобретатели, а острая конкуренция и широкий выбор обеспечивают эффективный контроль качества продаваемых препаратов.

В США принято сетовать на чрезвычайно жесткие требования к новым лекарствам, предъявляемые государством в лице FDA. Но в сравнении с Европой американская процедура утверждения новых лекарств выглядит просто молниеносной. После того, как Европейское агентство по оценке лекарственных препаратов даст добро на использование того или иного лекарства, правительство каждой страны Евросоюза приступает к долгим раздумьям на тему о том, следует ли включать новый препарат в фармакопею своей системы здравоохранения, и если да, то по какой цене продавать его пациентам. Этот процесс, как правило, сопряженный с переговорами с изготовителями с целью максимально сбить закупочные цены, обычно затягивается на годы.

Например, весьма действенное лекарство от рака молочной железы было одобрено к использованию в Европе в 1995 году, но лишь спустя четыре с половиной года поступило в распоряжение больных в Великобритании, где статистика выживаемости больных с этой разновидностью рака самая низкая из всех развитых стран (из-за затрудненного доступа к эффективным лекарствам и плохой постановки массового скрининга на данное заболевание).

Меры по экономии затрат, включая контроль над ценами, затрудняют внедрение новых лекарств в Европе. Проведенное в 2002 году специальное исследование на эту тему показало зияющие провалы в системе внедрения современных лекарств от 20 ключевых болезней.

Оказалось, например, что во Франции менее половины больных рассеянным склерозом имели доступ к бета-интерферонам. В Германии 87% больных артериосклерозом не получали современных препаратов, снижающих уровень холестерина, а 30% диабетиков вообще были лишены какой-либо медикаментозной помощи. В целом по Европе лишь 18% больных, страдавших острой депрессией, получали антидепрессанты.

Причины дефицита во всех случаях – государственный контроль над ценами. Да, европейцы платят за новейшие лекарства меньше, но только в тех случаях, когда они их получают, а это бывает далеко не всегда.

Невзирая на очевидную экономическую абсурдность идеи контроля над ценами, она обладает большой привлекательностью, ибо в ближайшей перспективе такая мера обещает экономию расходов на лекарства без видимого ущерба для благополучия фармацевтической индустрии. Однако спросите себя, почему одни и те же лекарства в Америке стоят дорого, а, например, в Канаде заметно дешевле? Неужели американские промышленники так ненавидят своих соотечественников, что таким образом сводят с ними счеты? Или может быть, они по глупости забывают наклеивать стандартные ценники на лекарства, отгружаемые за границу?

Нет, конечно. Львиная доля затрат отрасли приходится на стадию разработки препаратов. Когда лекарства уже запущены в производство, их себестоимость резко падает, в силу чего производителям имеет прямой смысл продавать их по любым ценам, в том числе и заведомо заниженным. Этим и объясняется тот факт, что фармацевтические фирмы соглашаются с большой скидкой поставлять свою продукцию в зарубежные страны, где государство жестко контролирует все сферы экономической жизни.

Но почему от эффекта масштаба должны выгадывать канадские пациенты, а не американские? Почему бы Конгрессу не уступить требованиям, например, Американской ассоциации пенсионеров и дать добро на ввоз американских лекарств из Канады обратно в Америку? Увы, доблестные защитники прав пенсионеров плохо разбираются в ситуации: реализация их идеи обернется катастрофой в первую очередь для тех, кто наиболее остро нуждается в эффективных лекарствах, – для пенсионеров.

Если, однако, правительство пойдет на поводу у демагогов и разрешит реимпорт «дешевых» американских лекарств из Канады, фармацевтическим компаниям не останется ничего другого, как прекратить поставки своих лекарств северному соседу США.

В условиях  контроля над ценами прибыли, которые дают средства на дальнейшие научные изыскания, постепенно начнут иссякать. Продажа лекарств будет продолжаться, и в первые годы последствия сокращения доходов фармацевтических компаний пройдут незамеченными. Но рано или поздно они неизбежно скажутся, хотя потребители лекарств этого не ощутят – нельзя страдать от отсутствия чего-то, что еще не изобретено, в частности, гипотетических медикаментов. Однако в конечном итоге прогресс фармакологии неизбежно остановится, и пострадают от этого в первую очередь больные.

Безусловно, очень важно обеспечить доступ людей к лекарствам, способным сохранить им жизнь и здоровье. Но достичь этой цели чисто политическими методами невозможно. Бесплатный завтрак – химера, кому-то обязательно приходится за него платить. Действенные лекарства стоят дорого, и так будет всегда. Нравится это нам или нет, но увы, такова реальность, и не нужно об этом забывать. Скажем лишь спасибо, что такие лекарства существуют и, в отличие от многих других, у нас есть возможность ими пользоваться.

Виктор ВОЛЬСКИЙ