Битвы шпионов и разведчиков

В минувшую пятницу газета «Едиот ахронот» опубликовала пространный очерк известного историка и журналиста Ронена Бергмана, побывавшего в Кембридже и ознакомившегося с не известными до сих пор материалами архива Митрохина – собрания документов, переданного британской разведке бывшим высокопоставленным сотрудником архива КГБ подполковником Василием Митрохиным. В сущности, очерк, названный «На службе у русской мамы», представляет собой краткую историю шпионажа, который вел КГБ против Израиля с 1948 года до начала 1990-х, и наряду со множеством известных фактов включает и малознакомые широкой публике.

Как следует из предоставленных документов, уже в 1947–1950 гг. КГБ начал активно засылать в Израиль агентов, вербуя их в основном среди новых репатриантов из стран Восточной Европы, оказавшихся под советским протекторатом, в первую очередь из Болгарии. Одним из них стал болгарский журналист, который после репатриации сумел устроиться на работу в канцелярию первого президента Израиля Хаима Вайцмана: в КГБ его вербовку расценили как большой успех.

В это же время КГБ обратил внимание на возможность вербовки агентов среди активистов коммунистической и других израильских партий левого толка. В числе таких агентов оказался член ЦК компартии Израиля (КПИ), близкий друг Меира Вильнера Шломи (Перец) Шимли, также бывший уроженцем Болгарии. Судя по архиву Митрохина, Шимли передавал КГБ информацию с начала 1950-х до 1975 года. Когда Ронен Бергман обратился к семье Шимли за комментариями, те попросту отказались продолжать разговор.

В 1950 году КГБ развернул в Израиле операцию «Трест» по массированной вербовке новых агентов, на сей раз нацелившись на деятелей входившей в правительство леворадикальной партии МАПАМ. В ходе этой операции был завербован Яков Рифтин, избиравшийся депутатом с 1949 по 1965 годы и периодически входивший в состав комиссии по иностранным делам и обороне. Если верить данным архива Митрохина, Рифтин регулярно передавал в советское посольство документы, включая и обозначенные грифом «Совершенно секретно» и «Особо секретно». Сын Якова Рифтина на вопрос о том, известно ли ему что-либо об этой стороне жизни отца, заявил, что это глупость, не заслуживающая доверия.

Еще одним депутатом от МАПАМ, согласившимся сотрудничать с советской разведкой, стал Моше Снэ. В августе 1952 года в архив КГБ была подшита записка, в которой Снэ рассказывает, что происходит в кулуарах правительства, и выражает обеспокоенность тем, что министр иностранных дел Моше Шарет взял курс на сближение с США и все большее отдаление от СССР. Впрочем, как раз эта информация не содержит ничего нового – о тесных связях Моше Снэ с резидентами из Москвы уже писалось, и не раз.

Но вот о том, что агентом КГБ числился другой депутат от МАПАМ – Элиэзер Гранот, которому в Москве была присвоена кодовая кличка Грант, действительно до публикации Ронена Бергмана никто не знал. Бергман встретился с Даном, сыном Элиэзера Гранота (тоже, кстати, заседавшего в комиссии по иностранным делам и обороне). Дан Гранот категорически отказался верить в то, что его отец был советским шпионом. В то же время он прекрасно помнит, как к отцу время от времени приезжал атташе по культуре советского посольства Юрий Котов, привозил с собой бутылку водки и отличную венгерскую колбасу, и они долго сидели за столом, обсуждая разные политические, культурные и прочие вопросы и подчас яростно споря. По предположению Дана Гранота, его отец считал, что они с Котовым просто интеллектуально общаются, и не подозревал, что КГБ использовал полученную в процессе такого общения информацию в своих целях.

В 1953 году Израиль приступил к строительству главного водовода, и значительная часть этого проекта была засекречена. КГБ, если верить архиву Митрохина, сумел проникнуть в эти секреты лишь в 1956 году, когда завербовал члена руководства организации «А-Шомер а-цаир», одного из проектировщиков водопровода инженера Яакова Варди. Варди, имевший кодовую кличку Утро, проработал на различных ответственных постах в компании «Мекорот» вплоть до 1987 года, а в 1967-м был участником израильско-арабских переговоров о прекращении огня, на которых, в числе прочего, решались и вопросы раздела водных ресурсов. Личность еще одного агента КГБ, работавшего в те годы в Бюро по связям с советским еврейством, Ронену Бергману установить не удалось – в архиве Митрохина он значится исключительно под странной кличкой Магреско.

Одна из самых интересных частей очерка Бергмана посвящена личности того самого атташе российского посольства Юрия Котова, с которым любил общаться Элиэзер Гранот.

Котов был офицером КГБ, но чтобы открыть сию истину, вовсе не нужен был архив Митрохина: ШАБАК знал об этом с момента появления Котова в Израиле и немедленно взял под наблюдение квартиру, которую тот снял в Яффо. Но Котов занимался вербовкой агентов, даже не особенно скрываясь: наглость гэбистов того времени во многом строилась на уверенности в том, что Израиль не пойдет на осложнение отношений с СССР, дабы не подвергать опасности живущих там евреев.

Как следует из расследования Ронена Бергмана, в начале 1960-х годов Юрий Котов и другие действовавшие в Израиле агенты КГБ сосредоточились на вербовке работавших здесь иностранных дипломатов. Выгода была двойная: с одной стороны, КГБ получал от дипломатов всю информацию, которую они получали от израильских структур и собственных правительств, вдобавок их можно было использовать и на последующих местах работы. Так, в частности, была завербована известная поэтесса, а в те годы посол Мексики Роза Косталианс, проходящая в документах под кличкой Герда, сотрудница посольства ФРГ и глава канцелярии посла Австрии Бер Гейнц (кличка Чалый), передававший в Москву ценную информацию о деятельности Мосада и его главе Исере Хареле.

Немалая информация стекалась в посольство СССР в Тель-Авиве и от священнослужителей. Так, в архиве Митрохина имеются донесения агента по кличке Сид, под которой скрывался архиепископ Нацерета и Галлилеи Исидор (настоящее имя – Юлиан Марсиадис), а также агента Огнева, сегодня занимающего видный пост в церковной иерархии Санкт-Петербурга.

Среди тех, кого удалось завербовать Юрию Котову, было и немало известных израильских журналистов, в том числе Авива Стен (кличка Дита) из журнала «А-Олам а-зе» и некий Тамуз – его настоящее имя запрещено к публикации, так как спустя короткое время после вербовки он стал двойным агентом, причем в ШАБАКе уверены, что служил он прежде всего Израилю. Тамуз активно печатался в израильских СМИ, был дружен со многими политиками от правящей партии МАПАЙ, и посему его донесения чрезвычайно ценились в Москве. А израильские спецслужбы, зная это, щедро приправляли их дезинформацией.

Но самой большой удачей Юрия Котова в Москве сочли вербовку некоего израильского генерала, которых и сегодня в израильской армии можно пересчитать по пальцам, а тогда – тем более. И если о многих других агентах КГБ в ШАБАКе знали или, по меньшей мере, догадывались, то когда в 1993 году британские контрразведчики, основываясь на архиве Митрохина, сообщили израильским коллегам имя этого заслуженного военного, члена генштаба ЦАХАЛа, это повергло в состояние шока. Генерала, достигшего к тому времени преклонного возраста, вызвали на допрос. Он сходу признался в знакомстве с Котовым и в том, что часто с ним встречался, но заявил, что во время встреч они вели беседы на общие темы, чаще всего о путях урегулирования арабо-израильского конфликта и дальнейшем развитии Ближнего Востока, не более того. Понятно, что в другое время такие ответы не устроили бы следователей, но в ШАБАКе учли, что речь идет о событиях почти тридцатилетней давности; что отставной генерал смертельно болен, а придание этой истории гласности может нанести колоссальный удар по имиджу ЦАХАЛа. В результате следствие было решено прекратить, публикацию его материалов запретить, а спустя несколько месяцев генерал скончался.

Юрий Котов после Израиля работал в советских посольствах во многих странах, был послом СССР в Шри-Ланке и на Мальдивах; директором азиатского департамента МИДа, послом в Марокко и т.д., написал книгу «Петух в вине, или Гастрономические воспоминания дипломата». В 1995 году он в составе российской делегации вновь побывал в Израиле, но отвечать на вопросы Ронена Бергмана о своем шпионском прошлом категорически отказался.

* * *

После Шестидневной войны СССР и страны Варшавского договора, как известно, разорвали дипотношения с Израилем. Это резко сузило разведывательные возможности КГБ, тогда как происходящему в Израиле Москва по-прежнему придавала почти первостепенное значение. Более или менее непрерывную связь КГБ удавалось тогда поддерживать только с одним агентом – Маркусом Клинбергом, часто выезжавшим на международные конференции.

В этой ситуации по личному указанию главы КГБ Юрия Андропова началась подготовка агентов для работы в Израиле. В архиве Митрохина эти агенты фигурируют под кличками Карский, Патрия, Юрис и Рон. После прохождения подготовительного курса они были заброшены в Израиль с паспортами Канады и стран Латинской Америки.

В 1971-м в качестве резидента советской разведки в Израиль впервые прибыл Юрий Линов (кличка Кравченко), история которого давно и хорошо известна. В 1973 году Линов был арестован, но перед арестом успел спустить в унитаз все имевшиеся у него документы. На допросе он назвал свое истинное имя и цель пребывания в Израиле, был приговорен к 18 годам заключения, но уже в 1974 году освобожден по обмену. В КГБ ему так и не простили провала, к тому же подозревали, что он выдал других агентов, был готов «раздвоиться», и потому отношение к нему в Москве было не лучшее. «А зря, – пишет Бергман. – Линов не назвал ни одного имени засланных в Израиль агентов, да и почти ничего не сказал на допросе».

Не секрет, что в это же время КГБ начал активно вербовать потенциальных агентов среди решивших репатриироваться советских евреев, и архив Митрохина еще раз подтвердил этот факт. Большинство завербованных сразу после приезда в Израиль сообщали о данной ими КГБ подписке. Но в КГБ, как следует из документов, этот момент учитывали и делали ставку на тех, которые все-таки решат сотрудничать и к тому же обладают специальностями, позволяющими им быстро устроиться на работу в оборонные структуры Израиля.

Такие, увы, тоже были. В частности, Бергман рассказывает историю инженера Самуила Мехти, который был завербован КГБ еще в 1967 году и стал строчить доносы на «шовинистически настроенных лиц еврейской национальности». В 1972 году Мехти, имевший сразу две клички – Луис и Иванов, – по заданию КГБ репатриировался в Израиль и как инженер, специализирующийся на дизельных двигателях, быстро устроился на работу в концерн «Авиационная промышленность», и вскоре вошел в группу разработчиков самолета «Лави». Как нетрудно догадаться, он передал в СССР информацию как об этом проекте, так и о ряде других секретных проектов израильского концерна.

В 1982 году Мехти решил вернуться в СССР, объяснив это тем, что его жена не прижилась в Израиле. Спустя восемь лет он решил вновь перебраться в Израиль, в 1991 году был арестован, на суде заявил, что раскаивается в содеянном, готов понести наказание и просит лишь разрешить ему и его семье остаться в Израиле. Самуил Мехти и его домочадцы живут в Израиле и сегодня.

Еще один агент по кличке Улан прибыл в Израиль в 1971 году, работал в русской редакции «Коль Исраэль» и в газете «Наша страна», а в 1973 году эмигрировал в ФРГ и там под прикрытием КГБ создал продюсерскую компанию. Другой агент по кличке Нора сумела устроиться в переводческую компанию в Иерусалиме, через которую проходили важные правительственные документы.

Бергман называет и других агентов КГБ, действовавших в Израиле: инженера Григория Лундина (репатриировался в 1973-м, был арестован в 1988-м, приговорен к 13 годам заключения, вышел на свободу в 1996-м); бывшего тренера сборной Израиля по настольному теннису Александра Редлиса, служившего в ЦАХАЛе и передававшего в Москву различную информацию, в том числе и военного характера, и в итоге приговоренного к 4 годам заключения.

Но если истории Редлиса и Лундина известны, то история репатрианта с Кавказа по кличке Биджан, прошедшего спецподготовку для засылки в Израиль, была предана гласности на страницах «Едиот ахронот» впервые. Инженер по образованию, он вскоре после репатриации приступил к службе в рядах ЦАХАЛа, прошел офицерские курсы, сделал блестящую армейскую карьеру и имел доступ к секретным документам, касающимся армейской инфраструктуры. Да и после выхода в отставку Биджан занимал различные ответственные посты.

Не менее интересна история агентов по кличке Петр и Самаритянин, репатриировавшихся в 1972 году. Очень скоро оба они попали в поле зрения ШАБАКа, и их делом лично занимался легендарный Йоси Гиноссар. Но если Петр раскололся уже на первом допросе и согласился стать двойным агентом, то Самаритянин держался довольно долго. В итоге оба получили задание выйти на связь с решившим залечь на дно профессором Маркусом Клингбергом, и именно это привело к его разоблачению.

Вне сомнения, очерк «На службе у русской мамы» стал еще одной удачей Ронена Бергмана как историка и журналиста. В то же время и преувеличивать эффективность деятельности КГБ в Израиле, какой бы масштабной она ни представлялась на основе материалов архива Митрохина, не стоит.

В свое время бывший глава русского отдела ШАБАКа, а затем гендиректор МИДа Реувен Мерхав в интервью «НН» заявил, что Служба общей безопасности весьма пристально следила за работой советских резидентов. В ШАБАКе знали почти всех завербованных КГБ агентов, но знали также и то, что списки этих агентов, отправляемые в Москву (и в итоге оказавшиеся в архиве Митрохина), искусственно раздуты, а отчеты зачастую высосаны из пальца.

«Дело в том, что у работников советского посольства был план по вербовке агентов, такой же, как у каждого рабочего на каждом советском предприятии, – объяснил Реувен Мерхав. – План этот надо было выполнять, вот они и записывали в агенты чуть ли не каждого израильтянина, с которым им приходилось более или менее регулярно общаться, включая владельцев киосков, где они покупали газеты, парикмахеров, у которых стриглись, и т.д. Они также искали любой повод переговорить с видным израильским военным или политиком, а затем посылали донесения с записью бесед с ним как отчет о работе с агентом. Перехватывая такие донесения, мы начинали их проверять, и зачастую они оказывались пустышками. Даже если резидент КГБ знал, что его агент «раздвоился» и поставляет ему дезинформацию, он не решался сообщить об этом в Центр, так как измену агента поставили бы ему в вину, и это сказалось бы на его карьере».

К началу 1970-х сотрудники КГБ уже не верили в дело, которому служили, и предчувствовали распад страны. И биография Василия Митрохина, архив которого постепенно становится достоянием гласности, – лучшее тому доказательство.

Газета «Новости недели», Тель-Авив, информационный партнер газеты «Кстати»

Петр ЛЮКИМСОН