Английский парк

Рядом шумит один из городских водных каналов на который разделили реку Изар. Их несколько и они служат для предотвращения наводнения на улицах Мюнхена. Редко, но иногда их пропускной способности не хватает и тогда набережные реки купаются в холодных водах тающих Альпийских ледников.

Глубоко внутри парка мое заветное место у звонкого водяного каскада, миниатюрной Ниагары. На небольшом полуострове японский домик для чаепития, почти скрытым “красным” деревом, нависшим розовым шатром над прудом с несколькими парами лебедей- неразлучников и пекинских уток.

Тут всегда прохладно и легко дышится. Если забраться в самую глубину зарослей, то возникает чувство приятного одиночества. Здесь тишина, нарушаемая далекими и невнятными голосами,что проникают сквозь кусты и деревья и возникает чувство,что слышны они откуда-то сверху, с неба.

Я смотрю в бело – голубые облака и вижу то лицо бородатого старика, то девичью головку в белых кудряшках, а то и целый город с куполами и снежными горками…

От яркого солнца слепну и потому опускаю взгляд. Сижу, прикрыв глаза, смотрю черно-белое кино моего детства.

,,,Я маленький. Еще живы мои родители. Воскресенье. Мы семьей лепим вареники.

На большом дубовом столе рассыпана мука. На ней лежат длинные,раскатанные палки из теста. Мама режет их на кубики и раскатывает скалкой на небольшие круглые лепешки. Папа в центр каждой укладывает ложкой картофельное пюре перемешанное с жаренным на постном масле луком. Сбоку сидит брат и как самокрутку складывает вдвое лепешку с начинкой и, прижимая концы указательным и большим пальцем, лепит вареник. Иногда вместо картошки кладется мясной фарш или творожная масса. А в середине лета идет начинка из вишни в сахаре, очищенная от косточек. Это вершина наслаждения. Вареники с вишней синеют, и из них проступает вишневая юшку сладкая и вкусная до умопомрачения…

Именно совместная лепка вареников создало во мне святое чувство единения семьи.

Все остальное в приготовлении пищи насущной требовало только индивидуальной работы и личной ответственности.Так борщ, жаркое, селедочку под луком и в постном масле готовила няня, а суп – харчо, жаркое, котлеты и Наполеон находились в полной маминой зоны ответственности. Папа был вкусовым доводчиком.Он проверял все на вкус и добавлял в еду уксус, горчицу, хрен, лавровый лист, горький и сладкий перец. Никто никогда с ним не спорил. И не надо! Все действительно становилось более вкусным.

… Сижу на скамейке в Английском парке и под монотонный шум воды и еле слышных дальних разговоров посетителей парка засыпаю. Постепенно все уплывает из сознания. Голова совершенно свободна от каких-либо мыслей. В тени невысоких деревьев и кустов, под шум небольшого водопада чудесно дремлется.

Иногда мимо меня проплывают по каналу мальчишки и девчонки с веселыми криками и со скоростью бегущего по земле человека. Вода разгоняется на склонах гор и бежит стремительно вниз, сбивая пловцов с ног. От воды идет чудесная прохлада и звонкий плеск бегущего потока.…

…Мне снится мое Село. Я иду по теплой пыльной тропинке мимо сельского ставка. Иду один, мне шесть лет. Двоюродный брат Петр обещал взять в ночное – стеречь колхозный баштан, но обманул и дал поспать подольше. Утром у жены брата узнал, что он уехал на мотоцикле с коляской, забрав своих детей Ивана и Виктора. Уехали рано утром.

… Я был на баштане один раз,но так разозлился из-за обмана, что решил сам дойти до цели.. Пошел. Мне семь лет. Я же не знал,что до баштана идти восемь километров с гаком. Шел по тропинке через поле,посадки,через подлесок и лес , брел по мокрой леваде, переходил по узкому мостику через речушку…Я не устал и ни разу не ошибся. К двум часам дня я достиг своей цели чтобы узнать: мои родные давно уехали и здесь остался лишь сторож. Ему было очень скучно и я остался с ним до вечера, а потом и на всю ночь. Мы проговорили с ним до самого утра. Говорил он, даже иногда ни к кому не обращаясь. Он рассказал мне как под Харьковом потерял ногу , сам перевязал жгутом рану, привязав оторванную ногу к спине и прополз два километра по снегу. Потом долго лежал в госпитале. В госпитале были лучшие месяцы его жизни. Для него война кончилась. Там он встретил и полюбил землячку – медсестру Марию и она полюбила его…Теперь они вдвоем и растят двух мальчишек.. Его хотели избрать председателем сельсовета,но ему нравилась работа сторожа…В костре потрескивал огонь,а искры разлетались и гасли в сиреневой дыме .

Я лежал на его соломенном тюфяке и видел как в ночном бархатном августовском небе неслись стаи звезд и не долетев до земли, сгорали в полете. Я насчитал их двадцать, а больше этого счета я тогда еще не знал. Просто после двадцати опять считал с единицы. Где-то, в темноте похрапывала стреноженная лошадь сторожа и таинственные тени то приближались,то удалялись от нас при вспышках костра. В траве шуршали полевки и вдруг ухнула сова в ближнем лесу.

Я тогда съел столько арбузов, что руки,умытые его соком стали клеиться ко всему – к одежде, к тюфяку, к сторожу. Пришлось в ночи добираться до ручья, бегущего вдоль поля и отмывать руки от сладкой их липкости. Под разговор сторожа я уснул. Рано утром я вскочил на ноги. Вдали стрекотал знакомый мотор “Урала”. Сторож тоже вышел из куреня (шалаш сторожа) и мы увидели как вдали пылит под мотоциклом с коляской сельская дорога. Спустя пару минут я услышал от брата Петра все, что можно было слышать, по понятию моего брата, шестилетнему пацану. Сторож получил менее сдержанные проклятия!

Но больше меня в этой семье никто никогда не обманывал!

Как мне было хорошо существовать в этих просторах, так вольготно жить в этом заповедном мире. Только нужда идти в школу заставляла покидать рай моего детства.

А сейчас этого рая нет. Нет. Над ним более шестидесяти лет назад сомкнулись воды Днепродзержинского водохранилища и только зеленая,от водорослей, вода плещется над былой красотой этого чудесного края…

… Мимо по тропе Английского парка идет стайка девушек. На головах искусственные косички из цветных тряпочек, все в одинаковых одеждах: внизу многоцветные бумажные юбки,а сверху французские блузки из которых едва не вываливаются пышные баварские груди. Картина очень отвлекает от любых воспоминаний. Одна из девушек тащит на тележке двухведерный бочонок пива. Внизу бочонка кран и подружки, то и дело, пополняют свои стаканы светлым пивом.

Это девишник!

У невесты на ногах кожаные бриджи, на лице нарисованы усы и в руках кучерский кнут, которым она нежно подстегивает проходящих мимо мужчин. Мой сын провел мальчишник с его первым женившимся другом со товарищами у нас на квартире. Утром мы с женой вернулись домой. По квартире бродили тени, часть из которых исчезла в полдень. Оставшиеся иногда с криком впадали в туалет. На четырех человек шесть разбитых тарелок, две цветочные вазы, балконная дверь, что висела на одной петле.Несколько бокалов и рюмок из последних хрустальных и огромный поднос саксонского фарфора, великой красоты! Какой прекрасный повод чтобы потом,на десятилетия напоминать сыну о катастрофе при любых его проявлениях неповиновения.

 

На Английский парк опускаются вечерние тени. Где-то далеко звучит музыка,в основе марши,что так любят баварцы. Встаю и иду на звуки оркестра. Через мостик и далее вдоль берега канала, потом мимо ротонды на вершине холма. Небольшой ресторанчик и большой биргартен (пивная на тысячу персон). Справа китайская пагода в три этажа с террасами. Два этажа занимает духовой оркестр. Звучит популярная песня:

“Sads freindlich – jawoi!

Sads freindlich hob i gsogt – jawoi!

Sads freindlich hob i gsogt nomoi – jawoi!..

” Будь дружелюбным- яволь!

Будь дружелюбным как положено – яволь…”

И эта песня звучит, как военный марш.

Люди сидят за огромными столами и в такт стучат пивными кружками…Им хорошо, им весело.

Беру бокал и сажусь за стол. Сидящие за ним сразу включают меня в свою застольную компанию и жестами, мимикой и улыбками предлагают присоединиться к хору. Петь не пою, но усиленно стучу бокалом о стол.

Уже темно, и я не торопясь двигаюсь к метро станции “Университет”. В обе стороны текут нескончаемые потоки людей и собак. Вечерний выгул…

… Год шестьдесят пятый. Я встретил его в лесу под Черниговым. До лагеря, в котором мы должны были сдавать военный экзамен на звание лейтенант, было около пяти километров.Я часто в свободное время уходил в лес, спасаясь от жары, безделья и “пьющих” друзей. Были сумерки, которые в начале сентября, особенно в лесу, быстро переходили в ночь.

Я возвращался позже обычного: случайно уснув на траве в облаке соснового жара, в томном запахе теплого леса, что пьянил и убаюкивал. Проснулся с тяжелой головой от неудобного ложа, густого аромата и дневного сна. Сосновая корабельная роща была прекрасна даже в своем унижении перед человеком, что пришел и острым ножом вырезал на коре каждого из тысяч деревьев риски, по которым стекала в подвешенные стаканчики из тонкой жести густая сосновая смола…

Я шел уже минут сорок, когда из сумрачной глубины леса на дорогу вышел волк. Увидев меня он тоже остановился и верхняя губа его в оскале и рычании выставила на обозрение такие клыки, что колени мои подогнулись. Оскал! Тогда я понял,что это такое.

Мы стояли долго, глядя друг другу в глаза. Потом я присел на пенек и начал разговор:

-Ты не смотри,что я жирный и не очень спортивный. Я если разойдусь могу…порвать, как грелку!

-А я не смотрю, – сказал он,- но после красной шапочки в рот ничего скоромного не брал. Голодный, как едун на великий пост! Так что давай, решай…

– Вот у меня бутерброд с колбасой, может, собьешь аппетит?- и я бросил ему уже пахнущий вчерашним днем бутерброд.

Он подошел неспешно, но проглотил подачу мгновенно:

“Вот была она и нету…”

-Есть еще полбулки. Будешь?

-А куда я денусь. Хотя это для волка унизительно.- И булка исчезла в его брюхе.

 

Вдруг раздался треск ломаемых сучьев, и на дорогу вышел местный егерь, дядя Вася по кличке “Неандерталец”. Дело в том, что на лице и видимых

частях тела его не было видно и кусочка кожи – все было покрыто черно- седыми вьющимися жесткими волосами.

– Паря, чегой-то не признаю тебя? Ты из энтих, из стундентов?

-Осторожно, Василий!- тихо- тихо сказал я, – вы видите волка?

-Стундент, в лесах здесь волки не водятся. Это Полкаш мой. Собак! Наверно, уже все сожрал, что у тебя было?

-Ага! – сказал я и подумал: “Идиот. Как ты мог принять эту дворнягу за матерого волка?! Волк бы со мной не разговаривал, а съел бы и не подавился…”

Оказалось что до лагеря идти пять минут, и я, сказав: “Спасибо”, забрался в палатку и лег на свой топчан. Вслед за мной в палатку забежал Полкан, спугнув тех, кто еще не спал. Ухватив зубами мое одеяло, он натянул его на меня до самого подбородка. “Это за колбасу”, – сказал он и убежал!

Дядя Вася и Полкан ушли, а мой авторитет среди своих вырос минимум на целых два вершка.

Пока мы были в лагерях, я покупал в солдатском магазине триста грамм колбасы “Особая” и на перекрестке ждал Полкана. Колбаса была такая вонючая, что собака приходила ко мне всегда, даже с другого конца леса. После легкого ужина Полкан провожал меня до самой границы лагеря… Воспоминания промелькнули и исчезли…

… Мюнхенское метро очень примитивно в своем интерьере. Некоторые станции проклеены обычными обоями в шашечку, ромбик или звездочку. При реконструкции обои заменяются яркими цветными пластмассовыми листами. Еще более примитивно оформлено наземное метро (Эсбан). Наверно, так и надо. Метро не пинакотека…

…Я еду домой в район Нойперлаха с одной пересадкой. Вагоны полупустые, и их довольно сильно шатает. Напротив меня сидит немецкий бомж.Он прилично одет, добротно обут, слегка пьян. В руке завернутая в бумажный пакет бутылка пива. В ногах маленькая собацюра в веселых седых кудряшках. Она все норовит принюхаться к моим джинсам. Напротив входа в вагон коляска ее хозяина с несколькими туго набитыми пластмассовыми сумками. В них платяной шкаф бомжа с его сезонной одеждой, кухонный буфет с тарелками, чайником, ножами и вилками и много – много того,что может пригодиться в жизни. За пару станций до моей остановки он сходит, вытаскивая свою груженую тележку, подходит к моему окну и смачно плюет на стекло с той сторону и почти счастливый идет к эскалатору.

” Понаехали, сволочи…” говорит он внутри себя, а может и ” юди …ская морда” я не знаю…Ему плохо, и вся злость уходит на тех, кому хорошо!А мне хорошо.

Вот я и дома, за окном полная луна, но выть не буду, хотя на душе грустно – еще один день теплого лета ушел навсегда. Ничего. Скоро наступит завтра, я вновь обниму жену, постою минуту, прижавшись к ней, и пойду в мой Английский парк, где все так легко вспоминать …

Александр Сокур