«Английский Бродский»

Это нормальное дело, когда издательство к юбилею своего автора, живого или покойного, переиздает какую-нибудь, понятно, самую успешную его книгу. Но переиздавать разом четыре книги какого-то автора, выпущенные этим издательством четверть века назад, – такого случая я не помню. И то, что автор – нобелевский лауреат, тоже не объяснение. У издательства Farrar, Straus and Giroux (FSG) ровно 25 нобелевских лауреатов: от Кнута Гамсуна, Германа Гессе и Элиота до Милоша, Солженицына и Бродского.

Четыре тома, понятно, это не полное собрание сочинений, но вышедшие одновременно четыре книги одного автора в сходном оформлении – это определенного рода заявление.

Уже нет в живых легендарного издателя Роджера Страуса, который мог бы вот так, одним махом отправить в типографию четыре книги, прекрасно зная, что если бы они появлялись в магазинах не разом, а с интервалами месяцев по шесть, то было бы продано значительно больше экземпляров. Но не было бы того эффекта, как от выпуска четырех томов в один день. Роджер отлично умел считать деньги, практически он мог бы позволить себе такой сентимент – он был главой собственного издательства. Сегодня FSG принадлежит гигантскому немецкому конгломерату Georg von Holtzbrinck Publishing Group, и, я думаю, президенту издательства Джонатану Галасси нелегко было уговорить немецких бюрократов, которые тоже умеют считать деньги, выпустить разом четыре книги к юбилею поэта.

Интересно, что в этом юбилейном издании поэзии отдан только один том.

Бродский не раз повторял, что он еврей, русский поэт, английский эссеист и американский гражданин. Легко понять, почему в новом издании из четырех книг три отданы прозе, – это ведь издание «английского Бродского». А томик поэзии, то есть русских стихов, переведенных на английский (плюс некоторое количество стихотворений, написанных на английском), выглядит в этой компании бедным родственником. Он, этот томик, допущен на юбилейное празднование потому, что в некоей графе Бродский записан поэтом. То есть тот, кто не читает по-русски, не знает русского языка, общается с Бродским через посредника – переводчика. И такому читателю остается только надеяться, что переводчик понял и в своем переводе сумел выявить хотя бы часть системы связей – звуковых и зрительных, культурных и уличных – и того «сора», из которого «растут стихи, не ведая стыда».

Но, положа руку на сердце, можно ли на это надеяться?

Маршак говорил, что перевести поэтический текст на другой язык невозможно и что каждый перевод – это исключение.

Ровно двадцать лет прошло с тех пор, как FSG выпустило огромный 560-страничный том Selected Poems in English («Избранное на английском»), в который вошли все стихи Бродского, написанные им по-английски, и все переводы стихов Бродского, как выполненные им самим, так и авторизованные им переводы, выполненные другими американскими поэтами и переводчиками. Девятнадцать лет прошло со дня выхода последней изданной в Америке книге Бродского «Рождественские стихи». Это двуязычная книга: на левой странице разворота русский текст, на правой – английский перевод.

Двадцать лет – большой срок. За это время изменился язык, да что язык – за это время изменился мир. Изменились читатели поэзии, для нового поколения которых имя Бродского ничего не значит. Мне кажется, что в течение этих двадцати лет, предприняв определенные усилия, можно было бы поддерживать интерес к творчеству Бродского у американской аудитории. И я думаю, что первым шагом должна была быть публикация на английском всего поэтического наследия Бродского и, конечно, всяческое поощрение новых переводов, не только неведомых англоязычному читателю текстов, но и тех, которые были выполнены или авторизованы самим Бродским.

Вернемся, однако, к юбилейному четырехтомнику. Что в него вошло? Прежде всего самая успешная в Америке книга Бродского Less Than One («Меньше единицы)». Она была встречена восторженными рецензиями и признана лучшей литературно-критической книгой 1986 года. Почти все эссе, вошедшие в эту книгу, написаны по-английски, только два переведены с русского.

Еще один том нового издания – второй сборник эссе Бродского On Grief and Reason («О скорби и разуме»), вышедший за две недели до кончины поэта. Здесь тоже всего два текста, переведенных с русского: нобелевская лекция и эссе «Посвящается позвоночнику», остальные написаны по-английски.

Еще один том нынешнего издания – большое эссе Watermark («Набережная неисцелимых»), написанное на английском.

И наконец, четвертая книга – томик стихов.

Честно сказать, увидев его, я почувствовал некоторую растерянность. 170 страниц – и это все?

Двадцатилетней давности 560-страничный том, хотя и покрывал лишь небольшую часть поэтического наследия Бродского, давал по крайней мере представление о тематическом разнообразии, о художественной философии и даже, если так можно выразиться, общественной позиции Бродского.

Книжечка же Selected Poems, 1968–1996 («Избранные стихи, 1968–1996») из нынешнего четырехтомника пытается представить читателям никогда не существовавшего Бродского – этакого кабинетного философа, живущего в отделенном от уличной жизни пространстве.

Можете вы представить себе хоть большой, хоть маленький томик стихов Бродского без таких принципиальных текстов, как «Остановка в пустыне», «То не Муза воды набирает в рот…», «Разговор с небожителем», «Конец прекрасной эпохи», «На смерть друга», «Пятая годовщина», «Стихи о зимней кампании 1980-го года», «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» «На столетие Анны Ахматовой», «Письмо в оазис»?

Не то что это наилучшие или там самые значительные стихи, но это стихи, без которых нельзя понять поэта. Так считал и Бродский. В единственную книгу избранного, которую он составлял сам – «Часть речи. Избранные стихотворения 1962–1989» (М., Художественная литература, 1990 г.), – он включил все эти стихи, за исключением «Письма в оазис», которое тогда еще не было написано.

Ни одного из этих стихотворений нет в нынешнем сборнике. Создается впечатление, что наследники, составляя эту книгу, главным образом заботились о двух вещах: о создании образа поэта, некоего Поэта, не очень-то похожего на человека по имени Иосиф Александрович Бродский, и одновременно о том, чтобы утвердить автопереводы Бродского своих стихов в качестве единственно возможного варианта их английского существования.

В книге Валентины Полухиной «Иосиф Бродский глазами современников» (том 4) есть любопытное интервью с американским поэтом Евгением Осташевским (кстати, дальним родственником Иосифа Александровича):

«В.П. – Вам приходилось слышать, что наследники наложили запрет на новые переводы его стихов, чтобы дать время утвердиться его автопереводам?

Е.О. – Репутация Бродского в англоязычных странах очень пострадает, если наследники стали отказывать в новых переводах вещам, уже имеющим авторизованные версии. И еще хуже было бы не разрешать переводить вещей еще не переведенных, пытаться ограничить анголоязычного Бродского тем, что он перевел или одобрил при жизни. Пусть его стихи сами гуляют, пусть они входят в диалог с иными поколениями и иными поэтическими системами! Новые переводы дают автору новую, иногда совсем иную жизнь; в то же самое время переводы стареют намного быстрее подлинника – думаю, что это относится и к автопереводам. Если Бродского не будут время от времени переводить заново, то его контакт с американским читателем скоро сойдет на нет. Его просто перестанут читать».

Я не думаю, что англоязычная аудитория перестанет читать прозу Бродского. При всей ее колючести и антиполиткорректности она демонстрирует читателю другой, малознакомый ему взгляд на мир. То есть она убеждает читателя, что такой другой взгляд возможен. Уже одно это делает даже самые неприемлемые для либеральной публики (а именно она, как бы к ней ни относились, читатель Бродского) эссе вроде «Посвящается позвоночнику» по меньшей мере поучительными, задевающими за живое.

А вот стихи могут превратиться просто в слова, не вызывающие в душе читателя никакого отклика.

Очень хотелось бы, чтобы такого не произошло.

Портрет Иосифа Бродского работы М. Лемхина

Михаил ЛЕМХИН