Любимый пистолет одесских налетчиков

Щегольские палевые штиблеты из обувного магазина Кукуричкина и великолепный котелок от Скроцкого – это необходимый фасон, держать который респектабельному господину, бесспорно, следует каждый день. А вот маузер – он ведь только для дела… Не говоря уже о такой мелочи, что стоил этот серьезный “шпалЕр” пятьдесят карбованцев в торговом доме Блока, что на Дерибасовской. И это ж сумасшедшие деньги, которые еще нужно себе позволить потратить на такой вроде бы и нужный товар, но уж больно дорогой.

Именно так рассуждали мои давнишние земляки – налетчики с Болгарской улицы и со Степовой, и с Дальницкой, где процветало их преступное ремесло, за которым следил и курировал оное приснопамятный Михаил Винницкий. Он же незабвенный Мишка Япончик, уважительно прозванный в Одессе и за ее пределами Королем. И, кстати сказать, ни он, ни его подопечные не считали себя бандитами, как было принято именовать людей их «профессии», ни кем либо-другим в уголовном мире, а именно налетчиками – это слово родилось именно тогда и именно в Одессе.

А еще они полагали – и, наверное, не напрасно, – что с маузером не станешь запросто, щеголяя, фланировать по Екатерининской или даже по Госпитальной в своем околотке. Опять-таки, его, как портмоне, в карман небрежно не сунешь, а если он все-таки вдруг понадобится, то и не выхватишь мгновенно. Как говаривал раввин синагоги на Балковской Аарон Шустер, которого на Молдаванке почитали за его знание Талмуда и стремление доносить до несведущих мудрость иудейских пророков, всякой вещи есть время под небом. Раввин наставлял здесь каждого еврея, как однажды Господь наставил их соплеменника Моисея на горе Синайской. И налетчиков раввин тоже учил Божественному откровению, невзирая на противный Всевышнему их образ жизни, а потому они слушали раввина и внимали ему, как собственному отцу.

На Молдаванке всегда существовал свой порядок вещей, вроде как общий для всех ее жителей, и отдельный – блатной. Последний соблюдали налетчики, скупщики краденого, а также наводчики и прочие маргинальные личности. Был и свой кодекс чести – святой, как свиток Торы с написанными там заповедями, и такой же, как божий завет, неукоснительно выполняемый из поколения в поколение. И нравы жителей Молдаванки тоже были свои, быть может, несколько необычные для чужака, но естественные для местного люда. Здесь никогда бурно не выражали свои эмоции и предпочитали обстоятельно обдумать то, что собирались сказать. Исключение составляли разве что парикмахеры и мелкие лавочники, привыкшие не закрывать рта по поводу и без. А уж что хорошо понимали на Молдаванке, так это достойное угощение, о котором всегда отзывались только уважительно. И боже упаси было кому-нибудь использовать обсценную лексику на его счет. Особенно неприличным было поносить выпивку и дурно о ней отзываться. Ну и, конечно же, здесь соблюдали моду. И одним специфическим модным аксессуаром, стремительно завоевавшим популярность в то время, стал пистолет браунинг М1906. Безусловно, на Молдаванке не все поголовно им восторгались и не все хотели этим оружием обзавестись, но у налетчиков с некоторых пор он неизменно пользовался бешеным успехом. Некрупный, умещающийся в карман жилета, он затмил собой не только маузер, но и меньший по размеру наган. Одесские портные на Молдаванке строчили своим щедрым заказчикам с манерами биндюжников роскошные жилеты с парусиной для внутренности кармана вместо традиционного сатина и не спрашивали, зачем тем нужно такое крепкое отделение в одежде. На Молдаванке было не принято совать нос в чужие дела, даже если об этих делах не знал только несмышленый ребенок…

С малюткой браунингом налетчик не расставался. Пистолет всегда был с ним, куда бы его хозяин ни направлялся. Так, М1906-й равнодушно внимал сладким постанываниям какой-нибудь томной девицы-желтобилетницы в заведении мадам Фельдман на Глухой, где частенько развлекались одесские торговцы скотом и те же налетчики с Молдаванки. Преспокойненько устроившись в кармане скинутого на кресло жилета, браунинг лежал там рядом с постелью любвеобильной прелестницы и безучастно слушал мерное поскрипывание раздолбанной от любовных утех кровати. И точно так же он невозмутимо взирал на жертв ограбления, извлеченный из своей уютной парусиновой норки и направленный на них. Причем налетчики и их жертвы частенько сталкивались нос к носу у мадам Фельдман. Узнав друг друга, им ничего не оставалось, как учтиво раскланяться, осведомиться о здоровье каждого и посетовать на капризы погоды.

Удобство браунинга сделало его любимым пистолетом у одесских налетчиков, предпочитаемым остальным и незаменимым. А все почему? Так это же очевидно! Ну хотя бы уже потому, что браунинг безобразно не топорщился в кармане, если его туда положить. Он был невелик и не выпячивал лацкан пиджака, поскольку тот не имел под собой характерного угадывающегося силуэта. И из-под пояса браунинг по-дурацки не торчал. Оружие у его хозяина имелось в наличии, но не смущало окружающих своим угрожающим видом. И он абсолютно не пугал дам, совершенно незаметный даже в жилетном кармане. Часы на цепочке – в правом, а браунинг – в левом. Приятно его там носить и необременительно достать. Вес браунинга, достаточно незначительный, не беспокоил его владельца, а оказавшись в руке, пистолет имел неоценимое свойство становиться неоспоримым аргументом.

Впрочем, из браунинга стреляли редко. И да, в том не было необходимости, поскольку, несмотря на свой невнушительный вид, браунинг всегда выглядел достаточно убедительным. Ну а кроме того, на Молдаванке никогда не любили шума. Одно дело – под звон стаканов отплясывать «Семь сорок» в трактире на Мясоедовской под визги плохонького инструмента в руках захудалого скрипача Зямы Боренбойма, и совершенно иное – быть неприлично громким, совершая налет. В конце концов, это несправедливо по отношению к тем, кто спит по соседству. Или медитирует в безмолвии ночи при сумеречном блеске луны за окном. Не говоря уже о том, что в ситуации уже с весьма определенным финалом эти все ненужные крики и визг безумно утомляли местечковых джентльменов с Молдаванки, в жилах которых текла босяцкая кровь, а в голове стоял туман от свалившегося на их голову счастья стать подручными самого Япончика. Браунинг призывал несговорчивых к благоразумию для их же пользы и советовал тем сохранять безмолвие. Да и молиться этим несчастным жертвам налета о том, чтобы заявившиеся в дом непрошеные визитеры поскорее убрались восвояси, было куда сподручнее в тишине.

Браунинг дополнял костюм и делал соответствующим облик того, кому он принадлежал. Это ж как дважды два! Ну какие могли быть разговоры, если элегантный пистолет бесподобно гармонировал с малиновыми штиблетами и с канотье цвета спелого ячменя? А еще он просто идеально подходил к брюкам в тонкую полоску под названием «В Париже идет дождь» и умопомрачительно смотрелся под клифт из шотландского твида. А на фоне костюма абрикосового тона никелированный браунинг сверкал еще ярче, радуя взор. Да что там говорить? Уважающий себя мужчина в Одессе всегда знал доподлинно, как преподнести свою персону в приличном обществе. И если такой не выходил на улицу без трости, то уж без браунинга и подавно.

Браунинг был, что называется, тем самым обожаемым фасончиком и тем самым требуемым размерчиком. А уж на Молдаванке подходящие фасончики и нужные размерчики ценили применительно не только к женским прелестям, но и к пистолетам.

И браунинг мог быть даже не заряженный. А зачем, простите? Ведь никто и никого из него убивать не собирался. Браунинг существовал в качестве неопровержимого довода для мирной беседы, чтобы один из ее участников сделал для себя соответствующие выводы. Пистолет налетчику было достаточно лишь продемонстрировать, чтобы дать понять о своих честнейших намерениях довести начатое дело до конца и заверить о желании мирно разойтись после завершения оного. А для смертоубийства, я дико извиняюсь, это не браунинг. И потому он был незаменим в делах деликатных, особенно в помощь тем, у кого отчего-то тряслись руки и никак не могли расстегнуть фермуар или дорогой браслет. Тогда-то обходительный владелец браунинга с предупредительной готовностью и старался посодействовать, поскольку его маленький пистолетик отнюдь не мешал долгу воспитанного мужчины предложить свои услуги даме или ее замешкавшемуся кавалеру. О должной галантности выходцы с Молдаванки никогда не забывали, обчищая с милой улыбкой собрания людей, чье имущественное положение позволяло тем комфортно жить в Одессе. А хорошие манеры, кстати сказать, здесь ценились не менее умения тот самый комфорт себе создать…

Браунинг усмирял непокорных, как иудейский царь Давид усмирил филистимлян. Браунинг утихомиривал неразумных, упорно противившихся избавлению от своих бумажников и драгоценностей. Ну и как, спрашивается, при этом налетчикам было не вспоминать раввина Шустера, когда тот говорил в синагоге о мучительном людском недуге, заключающемся в богатстве, сберегаемом его владетелем во вред ему самому? Как можно было оставаться глухим к словам древнего еврейского проповедника, записанным в святой книге? Нет, налетчики, конечно же, никогда не корпели над ней в ешиве и не коротали свой досуг в полемиках с цадиками, познавая глубинную суть Танаха, но всецело доверяли раввину Шустеру. А он эту книгу знал наизусть и втолковывал несведущим великий ее смысл. И Талмуд, с которым он не расставался, был для евреев сокровищницей мудрости что во времена царя Соломона в Иерусалиме, что в нынешние дни на Молдаванке.

В статусе владельца браунинга здесь никто не сомневался. И тех, кто его носил с собой, на Молдаванке знали в лицо. Эти люди были частью местной мишпухи: Кривой Хаим, Сенька Фукс, Борух Червонец… И многие-многие другие. Чьи-то родственники, чьи-то добрые знакомые. Да просто соседи по двору. С ними сталкивались в бакалейной лавке Фишмана и в Бродской синагоге, в купальнях Большого Фонтана и на Привозе. С этими людьми гуляли на свадьбах и во хмелю танцевали «Семь сорок» в трактире Гольдгрубера на Мясоедовской. И чтобы кто-то удивился наличию браунинга в их жилетных карманах? Да никогда! Браунинг в Одессе представлял собой не просто модный аксессуар налетчика и в какой-то степени его каждодневный инструмент, но, по сути дела, отражал философию бытия этого не очень законопослушного жителя Молдаванки.

Надо сказать, что этот пистолет модели 1906 года в Одессе появился ненамного позднее, чем где-нибудь в Вене или в Берлине. Или, допустим, в том же Париже, веяниям моды в котором неукоснительно следовали здесь, в Южной Пальмире. Однако, учитывая факт контрабандной доставки браунинга прямиком на Молдаванку, о новом компактном «шпалЕре» налетчикам стало известно гораздо раньше начала его продаж в городских магазинах. Контрабанда в Одессе существовала всегда, а в начале XX века и вовсе стала явлением обыденным и самим собой разумеющимся. И абсолютно неважно, что именно сюда доставляли, минуя таможню: андалусийскую малагу, иберийские маслины или бельгийские браунинги. На каждый товар находился купец. А уж на браунинг и подавно! Он стал одним из символов Одессы до революции, таким же, как, пожалуй, полюбившийся чекистам маузер, отражавший собой эссенцию новой пролетарской культуры в Питере после.

Да уж, милый сердцу налетчика с Молдаванки браунинг. Пистолет, образ которого воплощал в Одессе время, ставшее яркой страницей в ее богатой истории. Парадоксально, что о том времени в городе не только помнили многие поколения, но и не собирались его забывать. Более того, не хотели забывать! Ни в коем случае! А все потому, что все, кто жил в Одессе, невольно чувствовали свою сопричастность к легендарному духу Молдаванки, хотя зачастую многие не имели к ней никакого отношения. И в том удивительном феномене, несомненно, было место малютке браунингу – пистолету, с которым это время делалось…

Виктор БЕРДНИК