Мы – потомки выживших
Век 20-й начинался в России как праздник. Ещё живы были великие писатели Лев Толстой, Антон Чехов. Создавали музыку Рахманинов, Скрябин, пели Шаляпин, Собинов. Длинны списки замечательных поэтов, художников, интересны были театры, русский балет покорял Париж. После реформ 1907 года кипели общественная и политическая жизнь. Была отменена цензура. Быстро развивалась экономика.
Весь этот праздник оборвался в один день: 31 июля 1914 года Россия объявила всеобщую мобилизацию. Она вступала в мировую войну.
Губителями России принято называть Ленина и Сталина. Этот короткий список должен возглавить Николай II. Монарх с интеллектом и характером заурядного немецкого бюргера решил вступить в войну против Австро-Венгрии, чтобы защитить православную Сербию. За 2 с половиной года в армии под его водительством бессмысленно погиблo около трёх четвертей миллиона его подданных.
Справедливости ради, ещё 29 июля Николай II телеграфировал Вильгельму II предложение «передать австро-сербский вопрос на Гаагскую конференцию» (в международный третейский суд в Гааге), что предотвратило бы войну. Вильгельм II не ответил – Рейхстаг единодушно проголосовал за войну. «Революционная война» против «русского деспотизма» была условием социал-демократов поддержки военной резолюции. Такая война являлась, после подавления русской армией европейской революции 1848 года, доктриной их пророка Карла Маркса.
Царский истеблишмент – министры и генералы – желали вступления России в войну. А партию мира, представленную при дворе одним человеком – Григорием Распутиным – 29 июня тяжело ранила в живот ревностная христианка Хиония Гусева. Кто мог предположить, что её удар ножом определит судьбу огромной империи? Когда 17 августа Распутин вышел из больницы, бои мировой войны уже бушевали. Николай II всё время кампании фронт не покидал, опасаясь, что в Петербурге не устоит перед магнетизмом «старца» и нарушит своё «царское слово», данное «английскому кузену» не выходить из войны.
Разнеженный российский мир ещё не сознавал, что стоит на пороге национальной катастрофы под названием «20-й век». Мандельштам войне удивлялся:
Европа цезарей! С тех пор, как в Бонапарта
Гусиное перо направил Меттерних, —
Впервые за сто лет и на глазах моих
Меняется твоя таинственная карта!
Чутче оказался его младший современник Маяковский, ощутивший наступающий апокалипсис:
Газетчики надрывались: «Купите вечернюю!
Италия! Германия! Австрия!»
А из ночи, мрачно очерченной чернью,
багровой крови лилась и лилась струя.
Что вы,
мама?
Белая, белая, как на гробе глазет.
“Оставьте!
О нём это,
об убитом, телеграмма.
Ах, закройте,
закройте глаза газет!”
Выпарили человечество кровавой баней
только для того,
чтоб кто-то
где-то
разжи́лся Албанией.
Вызванные бессмысленной бойней мятежи 1917 года и последовавшая за ними Гражданская война унесли 10,5 миллионов жизней россиян. Ещё 2,5 миллиона эмигрировали. Со страны был снят слой образованности, духовности и родовитости. Остался опьянённый кровью озверелый плебс. Приходится согласиться с обозревателем Леонидом Млечиным, определившим в лекции, что после Гражданской войны у России уже не было шанса вернуться к нормальности.
Страну возглавила банда безжалостных монстров с античеловечной идеологией. Более трёх десятилетий она тщательно выпалывала всё живое и здоровое, что ещё оставалось или вырастало вновь на контролируемой ей территории. В «Шахтинском деле» 1928 года и «Деле Промпартии» 1930 года – среди инженеров, в коллективизацию 1928 – 37 годов – на селе, в «Большой террор» 1937—1938 годов «чистились» уже новые элиты и армия. По оценке члена политбюро КПСС А.Н.Яковлева армия и флот в той чистке потеряли около 70 000 офицеров. Гитлер объяснял своим советникам решение напасть в июне 1941 года на своего союзника: «80 % командных кадров Красной армии уничтожены. Красная армия обезглавлена, ослаблена, как никогда, это главный фактор моего решения. Нужно воевать пока кадры не выросли вновь».
Осип Мандельштам, предвидя неизбежную гибель, в начале марта 1937 года в «Стихах о неизвестном солдате» ставит себя в ряд погибших в Первую мировую, определившую катастрофу его страны, судьбы её жителей и его:
Миллионы убитых задешево
Протоптали тропу в пустоте, —
Доброй ночи! всего им хорошего
От лица земляных крепостей!
Неподкупное небо окопное —
Небо крупных оптовых смертей, —
За тобой, от тебя, целокупное,
Я губами несусь в темноте —
За воронки, за насыпи, осыпи,
По которым он медлил и мглил:
Развороченных — пасмурный, оспенный
И приниженный гений могил.
«Оспенный гений могил» – не аллюзия ли это к «гению всех времён», как у Александра Галича в «Поэме о Сталине» – «забрызганное оспою лицо»?
Наливаются кровью аорты,
И звучит по рядам шепотком:
— Я рожден в девяносто четвертом,
— Я рожден в девяносто втором…—
И в кулак зажимая истертый
Год рожденья — с гурьбой и гуртом
Я шепчу обескровленным ртом:
— Я рожден в ночь с второго на третье
Января в девяносто одном
Ненадежном году — и столетья
Окружают меня огнем.
* * *
Дедов своих я не застал. Один из них, мелкий ремесленник, не пережил период бандитизма Гражданской войны – мама с 5 лет жила без отца, в запредельной нищете. Застал мамину маму, люто ненавидевшую Сталина и называвшую его по-книжному – «узурпатор».
Другого деда – кузнеца, летом 1941 убили то ли немцы, то ли соседи-украинцы. Сталин поровну с Гитлером делит вину за его гибель. По последней оценке российской Госдумы, СССР потерял в войне непредставимые 42 млн жизней. Почему это более чем в 10 раз превысило русские потери Первой Мировой? Главная функция государства – защищать своих жителей от внешней угрозы. И безмерная национальная трагедия, постигшая СССР в войне, показала полное банкротство руководства государства, его идеологии, интеллекта и политики; в целом несостоятельность СССР как страны.
У въезда на Красную площадь недавно установили уже вторую конную статую маршалу Жукову, живодёру, про которого Иосиф Бродский написал:
Сколько он пролил крови солдатской
в землю чужую! Что ж, горевал?
Вспомнил ли их, умирающий в штатской
белой кровати? Полный провал.
В ржевской операции, которой руководил Жуков, только убитыми армия потеряла более 600 000 человек – близко к тому, что царская армия за всю Первую мировую. Папин брат Иосиф, оказавшийся там, в своём последнем письме написал: «Из этой мясорубки вряд ли выйду живым». Другой его брат, Моисей, погиб в районе Ростова-на-Дону, а Борис, имя которого я унаследовал – в Киеве.
Вину за развязывание Второй мировой режимы СССР и Рейха, заключившие секретный союзнический договор, делят поровну. Военные преступления обеих сторон различны по форме, но сопоставимы по масштабам. Поэтому я не испытываю никакого трепета перед справедливостью Нюрнбергского процесса: одни злодеи судили других. Рядом с десятью немецкими трупами должны были болтаться в петлях члены советского Политбюро, подписавшие в полном составе, к примеру, приступный приказ о расстреле в Катыни около 22 тысяч польских военнопленных и интеллигенции. И чем советский министр иностранных дел Молотов, поставивший подпись под секретным договором с Германией о начале войны, заслужил лучшую участь, чем его партнёр Риббентроп?
Парадоксально, тем не менее, что годы войны имели для многих советских людей, переживших то время, глубокую моральную ценность. Эта ценность стала главной темой фильма Андрея Смирнова «Белорусский вокзал» и вставной новеллы в фильме Петра Тодоровского «Городской романс». Единственный период за годы жизни в СССР граждане его ощущали моральную ясность: перед ними враги, рядом друзья. Только за эти годы поколение отцов могло не стыдиться. В цитированном стихе Бродского:
… У истории русской страницы
хватит для тех, кто в пехотном строю
смело входили в чужие столицы,
но возвращались в страхе в свою.
В галерее советских граждан, проходящей перед читателем солженицынского «Ракового Корпуса», особенно памятен последний – Шулубин. Он исповедуется главному герою книги Костоглотову – заключённому ГУЛАГа, попавшему туда, как Солженицын, сразу с фронта, и сообщившему о себе: «Я в звании старшего сержанта два года был и. о. комвзвода — от Ельца до Франкфурта-на-Одере. И кстати, это были лучшие годы всей моей жизни, как ни смешно». Шулубин почти завидует зеку: «…Насчёт остального я вам так скажу: вы хоть врали меньше, понимаете? Вы хоть гнулись меньше, цените! Вас арестовывали, а нас на собрания загоняли: прорабатывать вас. Вас казнили — а нас заставляли стоя хлопать оглашённым приговорам. Да не хлопать, а — требовать расстрела, требовать!»
Шулубин был учёным-биологом. Сам не участвуя в гонениях, он всю жизнь отступал: «Надо было признать ошибки? Я их признал! Надо было отречься? Я отрёкся! Какой-то процент ведь уцелел же? … — Уничтожались учебники великих учёных, менялись программы — хорошо, я согласен! — будем учить по новым».
Пятясь по служебной лестнице, Шулубин скатился на должность библиотекаря: «А библиотекарям спускают тайные списки: уничтожить книги по лженауке генетике! уничтожить все книги персонально таких-то! Да привыкать ли нам?»
Когда я школьником вошёл в шахматный мир, мне почему-то, приходилось часто общаться с людьми 1937-38 годов рождения, не заставшими своих репрессированных отцов: с Владимиром Либерзоном, ненавидевшим СССР и в 1973 году ставшим первым гроссмейстером Израиля, Серёжей Селивановским, сыном видного деятеля РАППа, с Аликом Рошалем. Алик был детским тренером, потом создал, а с годами приватизировал шахматный еженедельник.
Мой близкий друг гроссмейстер Юра Разуваев, навещая в больнице свою маму, познакомился с лежавшей в той же палате мамой Рошаля. Наверное, блат мамам обеспечивал тот же человек, какой-то покровитель шахмат. Мама Рошаля попросила Юру: «Вы уж относитесь с пониманием к Алику. Вы же знаете, как прошло его детство». А прошло оно в Актюбинском лагере для «членов семьи изменников родины». Я к тому моменту, осудив кое за что Рошаля, с ним не общался. И я понял, что был неправ. Он же выживший! Его несчастье жизни в СССР было страшнее, чем у многих других.
Так кто мы, родившиеся и выросшие в СССР? Одни – потомки репрессированных «врагов народа», как писатели Василий Аксёнов и Людмила Улицкая, другие – наоборот, их преследователей – как кинорежиссёр Сергей Соловьёв и поэтесса Белла Ахмадулина. Репрессированные сами часто до ареста служили той же репрессивной системе.
Шахматы были частью этой людоедской системы. Когда Давид Бронштейн в 1951 году играл матч на первенство мира с Михаилом Ботвинником, его, он позже рассказывал, волновало: как возможная победа может повлиять на судьбу отца, незадолго до того закончившего свой срок в ГУЛАГе и жившего за 101 км от Москвы? 27 лет спустя каждая победа невозвращенца Виктора Корчного в его матче на первенство мира с Карповым на Филиппинах отражалась, как я слышал от жены гроссмейстера Беллы, устрожением содержания его сына Игоря, которого советские власти держали в заключении за «проступок» отца.
Обозревая время поколения своих родителей, не могу представить себе тропу, по которой можно было пройти жизнь достойно – не таясь и не боясь. Папа всю жизнь проработал главным энергетиком на заводах. Но свободным он не был, жил «под собою не чуя страны». Конечно, Гитлер нёс евреям смертельную опасность. Но за свою жизнь родители расплатились с СССР сполна – гибелью близких. Да и сам папа провоевал все 4 года. Чтобы через 8 лет после войны – в 1953 году ожидать погрома или высылки его семьи в Сибирь.
СССР спас евреев? Юлий Ким пел:
А за то, что не жгут, как в Освенциме,
Ты еще им спасибо скажи!..
Праздновать 9 мая мне особо нечего. Мы – потомки выживших в катастрофу под названием – СССР.
Двухтомник «Поиски смыслов». 136 избранных эссе, написанных с 2015 по 2019 годы.
$30 в США, 100 шекелей в Израиле.
Е-мейл для заказа: gmgulko@gmail.com
По этому же е-мейлу можно заказать и другие книги Бориса Гулько
Борис Гулько
