Темна вода

Люди болели всегда. Об этом свидетельствуют археологические находки в древних могилах. Обнаружены и результаты тогдашних попыток лечения. Это так называемые первобытные трепанации, проводившиеся примерно за тысячелетия до нового времени, достаточно серьезные медицинские вмешательства даже для наших дней. А найденные скелеты неандертальцев со следами тяжелых патологий говорят о развитой даже в те времена взаимопомощи, потому что люди в таком состоянии не могли бы выжить самостоятельно. Их лечили, пусть и своеобразно: на телах лежали целебные растения. Да, времена были суровые, но люди уже были людьми и ничто человеческое, как говорится, им не было чуждо.

Прошли века. Ньютон уже мог сказать, в какой точке будет находиться некое тело, приведенное в движение в определенном направлении с заданной скоростью. Линней заложил основы систематики органического мира. Дарвин показал этапы эволюции живых организмов от наипростейших до венца творения – человека. Экономисты и философы на основе экстраполяции характеристик развития человечества предсказали ему светлое будущее.

В какой момент и почему эта деятельность, сулящая расцвет в каждом человеке его лучших качеств, а всему человечеству – безграничную власть над природой, обернулась своей противоположностью? Может быть, в хитросплетениях любого исследования возможна некая альтернатива, один из вариантов которой ведет в тупик. А может, нежданный успех вызывает такой всплеск гордыни, что никакой искус не кажется страшным. Или душа покрывается корой холодного прагматизма, когда становится неважной цена успеха. Все может быть.

Еще вчера радовавшиеся будущему люди видят, как философы подводят теоретическую базу под признание ненужным, а то и нежелательным существование отдельных групп населения и целых народов. Это признается условием, необходимым для процветания остальных. Экономисты, приняв эстафету, подсчитывают выгоды от практической реализации философских теорий. Народ, ну что народ, он, как всегда, безмолвствует и, что самое страшное, привыкает, проникается идеями и превращает таким образом их в материальную силу. И от надежд и веры в лучшее переходят в темный мир суровой необходимости.

С чего мы начали? С вопроса, какое нынче время. Прежде чем попытаться на него ответить, попробуем воспользоваться тем, что нам пока еще доступно. Понять отношение ко Второй мировой войне тех, кому довелось в ней участвовать. Скорее всего, мы узнаем: никто до самого конца не верил в то, что война все же начнется. Что она продлится долго. Что жертвы ее будут исчисляться многими миллионами. И что она в очередной раз не станет уроком, который позволит человечеству впредь избегать катастрофического развития событий. Но, к сожалению, война началась и была именно такой.

Некоторое время иммунитет против мировой войны действовал. Ни в Корее, ни в Африке, ни в Латинской Америке коллективный Запад и коллективный Восток не переходили опасного рубежа. И только утрата Востоком коммунистической оболочки, использовавшей, пусть и в косметических целях, миролюбивую риторику, покончила с наследием Ялты, как называли политологи основы послевоенного устройства. Из биполярного мир превратился в фрагментарно множественный, где один и тот же субъект, как, например, рудимент Османской империи, может одновременно принадлежать и западному сообществу, пусть и на вторых ролях, и исламскому миру, причем претендуя на ведущее в нем место, и в то же время на свой страх и риск увязнуть в сирийской авантюре, балансируя между другими ее участниками, оказавшимися здесь в силу разных причин, в том числе и по недоразумению.

Создавшаяся в Сирии ситуация очень напоминает балканскую перед Первой мировой. Идет та же пьеса. Здесь и маленький, но гордый народ. И инфернальное зло в лице государства с чуждой культурой и менталитетом. И добрый старый друг, всякий раз, пусть и невпопад, спешащий на помощь, когда гордому народу грозит гибелью упомянутое зло.

Пусть зло невелико числом и не претендует на смену режима. Пусть добрый друг слегка небескорыстен, да и не спешит класть животы за други своя, предпочитая разить с небес. Зато прежний владелец всех окрестных земель, тревожимый сладкими имперскими видениями, совершает нетерпеливые и неосторожные движения, грозящие при потере координации событиями, сравнимыми по последствиям и с Первой, и со Второй мировыми войнами. И все это из-за того, что маленьким гордым народом правит потомственный диктатор, узурпатор во втором поколении, впавший в зависимость от еще одного игрока – мрачной персидской теократии, зашедшей за сорок лет своего существования в цивилизационный тупик.

Восток – дело действительно тонкое. Ближний Восток не исключение. Здесь в течение тысяч лет все воевали со всеми, все зависели друг от друга, отделялись и объединялись. Запад лишь однажды умудрился физически завязнуть здесь на пару столетий в лице Иерусалимского королевства. Во все остальные времена он присутствовал виртуально вследствие различия менталитетов. И без осознания этого немусульман здесь не ждет ничего хорошего.

Но почему правители действуют так, будто все происходит на страйкбольной площадке? Будто никто не может потерпеть поражение, быть убитым, в конце концов. Будто в любой момент можно, как в детстве, крикнуть «я уже другой» и продолжить игру.

Это в самом деле загадка – поведение правителей. Ладно, от диктаторов и прочих пожизненных лидеров ожидать благоразумия нелепо: за долгие годы они настолько входят в роль, может быть, даже и по системе Станиславского, что не мыслят уже категориями простых смертных. Но что движет президентами и премьер-министрами стран с демократическим устройством, не позволяющим всем желающим задерживаться у кормила? Может быть, азарт? Или та самая осознанная необходимость, которую Маркс выдавал за свободу? Ощущение, что ты ступил на высоко натянутый канат и назад пути нет?

Наука этот вопрос не исследовала. Писатели же своими книгами дают понять, что, несмотря на громкие титулы и блестящие побрякушки на груди, правители остаются самыми обыкновенными людьми и движут ими те же побудительные причины, что и всеми остальными. Корысть, власто- и честолюбие тоже среди этих причин. Да даже и страх. Кто там боялся умереть непрощенным? Не Франсуа ли Мари Аруэ, вошедший в историю под именем Вольтер, неистовый критик религии?

Хотя китайская пословица и предостерегает от жизни в эпоху перемен, нас с вами, уважаемые читатели, угораздило жить именно в такое время.

Находясь в нем, невозможно ни исчислить проросшие в нем тернии, ни установить наличие у живущих в нем веры в хорошее. Этим займутся потомки. При одном, правда, условии: если ни у кого из современных нам правителей не возникнет то, что называют решимостью самоубийц, и они не доведут свое дело до логического конца, унеся с собой множество других людей. Но как будет, никто не знает. Потому и говорят: темна вода во облацех.

Сергей ВОСКОВСКИЙ