Недремлющее око

Я и моя жена Света поехали на окраину Киева, на ВДНХ, где проводилась эта выставка.

Стоял жаркий летний день. Очередь в огромный надувной выставочный павильон была огромна. Все же мы сдюжили, выстояли и – о счастье! – попали внутрь. Долгожданная прохлада стала нам вознаграждением за часовое терпение и настойчивость…

Сам факт пребывания в контакте с экспонатами выставки и американскими гидами – всем этим «инопланетным» окружением – вселял в нас какое-то неизведанное чувство новизны и радости открытия Америки. Мы чувствовали себя колумбами-первооткрывателями, с той лишь только разницей, что Христофор Колумб не ведал, что открыл, и до конца своих дней был уверен, что нашел кратчайший путь в Индию. Мы же знали, что открывали. Догадывались, по крайней мере, обладая способностью читать между строк. Продирались сквозь джунгли агиток об американском «рае» с одной стороны, а с другой – всех прелестей построения общества счастья и благоденствия в первой стране развитого социализма. Мы хорошо знали картину жизни в социалистическом раю, обрамленную колючей проволокой. А над всем нашим скорбным житием, как нимб, нависал герб с изображением обрамляющих его пшеничных колосьев. Кстати, все пятнадцать гербов союзных республик в свою символику включали колосья пшеницы. Между тем с 1963 года и до этой экспозиции государство в массовом количестве закупало зерно в Америке и в Канаде. Поэтому выставка была очень актуальна.

Пребывание на выставке в самом начале осмотра принесло Свете некоторое, мягко выражаясь, неудобство. Сказывалась усталость после стояния в очереди перед входом в павильон, летняя жара и то, что она была хорошо беременна. Хотелось пить, а пить-то было и негде. Мы обратились к распорядителю в отличительной выставочной униформе, оказавшемуся одним из наших, взращенным в родном отечестве. Но он только махнул рукой куда-то неопределенно, посоветовал выйти из павильона, пройти с километр по жаре и попытаться напиться из уличного питьевого автомата, если нам посчастливится найти там стакан и если автомат будет исправен. На наш вопрос, а как же мы попадем обратно, последовал ответ: «Постоите в очереди, а уж потом…». Надо сказать, нашей признательности он так и не дождался. Свете легче не становилось: ее подташнивало, кружилась голова, хотелось пить. Негде было даже присесть, и она села на возвышенность в стороне от групповой экскурсии, невдалеке.

Группу вела молодая американка. Она обратила на нас внимание, прервала экскурсию, оставив людей в ожидании, и подошла к нам. Видимо, что-то в нашем облике ее озаботило и взволновало. Поинтересовавшись причиной дискомфорта, девушка отошла и через какое-то короткое время вернулась, неся нам два больших бумажных запотевших стаканчика с апельсиновым напитком, вкус которого буду помнить, пока живу. Мы ее поблагодарили, и девушка продолжила экскурсию с группой. А затем к нам подошла еще одна американская девушка, предложившая нам на русском языке необходимую медицинскую помощь, если мы в ней нуждаемся. И добавила, что, пребывая на территории выставки, мы находимся под опекой персонала, врач будет осуществлять наблюдение за нами, а мы можем спокойно продолжать осмотр выставки. Все это было произнесено очень доброжелательно и с успокаивающей нас улыбкой.

От этого состояние Светы, да и мое тоже, улучшилось. Мы открыли для себя исцеляющий эффект сострадания и доброты к страждущим – чувств, которыми мы не были избалованы. По крайней мере со стороны посторонних людей. Сравнение явно было не в пользу того распорядителя из наших.

Мы продолжали осмотр, как нам посоветовали, с откуда-то взявшимся ощущением легкости и чувством нужности кому-то. Не буду подробно останавливаться на описании экспозиции и содержании выставки. Удивительные и новаторские, с нашей точки зрения, приспособления американской аграрной индустрии не шли ни в какое сравнение с отечественной технологией и способами сельскохозяйственного производства.

У каждого стенда выставочного показа стоял представитель-американец, поясняющий содержание данного участка экспозиции. Я, не большой специалист в этой области, информацию воспринимал в общем, не задерживался на деталях, о которых мне знать было ни к чему, да и, честно говоря, не очень интересно. Очень скоро острота ощущений от осмотра выставки ушла. Мы подустали от обилия информации и от летнего зноя – трудяга-кондиционер не спасал. Света на удивление героически, с легкостью преодолевала выставочные лабиринты.

Уже под конец осмотра, остановившись у одного стенда с рядом стоящей девушкой-экскурсоводом, я обратил внимание на то, что на ее груди красовался круглый фирменный желтый значок, свидетельствовавший о принадлежности его обладательницы к обслуживающему выставку персоналу. Страсть фалериста-любителя кольнула меня, и, набравшись смелости, я подошел к девушке в надежде получить понравившийся значок. На ломаном английском, включавшим только одно известное мне в данной ситуации слово сhange, я попытался с помощью жестикуляции склонить ее к бартерному обмену. Дело в том, что на моем пиджаке красовался редкий значок, приобретенный когда-то в Закарпатье и изображавший тамошнего лесоруба с топором на плече. Ничего не понимающая девушка лишь улыбалась, не идя навстречу моей просьбе. Тогда я перешел к активным действиям. С подступающим к сердцу желанием совершить обмен я снял своего лесоруба и приколол ей на грудь, вызвав вздохи восхищения собравшихся вокруг нас любопытствующих посетителей выставки.

Несмотря на увлеченность происходящим, я все же заметил за своей спиной нескольких таких же, как и тот, в таких же одинаковых костюмах – «взращенных». Гэбэшники нахально заглядывали мне через плечо, высматривая, не передал ли я какую-нибудь сверхважную информацию, спрятанную в значке. О тайных, скажем, местах расположения стратегически важных силосных ям в совхозе «Коммунарка» Киевской области или, того хуже, микропленку с деталями новейшей технологии производства и использования навозного перегноя при обработке картофеля, с указанием точного места расположения источников поставки удобрений. Они не вмешивались. Они только присматривались. Я их заметил, но не придал этому особого значения – непуганый был.

…Закончить процедуру обмена, по моим представлениям, должна была девушка-экскурсовод. А она… по-прежнему лишь продолжала улыбаться. До меня стала доходить тщетность моих потуг приобрести фалеристическую редкость. Мало того, что я ее не приобрел, так еще и лишился своего лесоруба. Какая досада! Не забирать же свой значок обратно… Все-таки я не так воспитан. Да и не хотелось ударить лицом в грязь и выглядеть сквалыгой перед американкой.

Изобразив на лице удовлетворение от благородства своего джентльменского поступка, я побрел на выход, не замечая ничего кругом.

Устав от впечатлений и проголодавшись, мы поехали на троллейбусе в центр города и сошли на улице Красноармейской, недалеко от площади Толстого. Зашли в небольшое кафе и там поели. Быстро справившись с едой, я, оставив Свету доедать, вышел на свежий воздух. Перед входом я столкнулся с каким-то невзрачным человечком, прогуливавшимся туда-сюда. Он был в невыразительном сереньком пиджачке, стоптанных туфельках, а в руках держал авоську с чем-то затрапезным. Весь его облик был таким же – невыразительным и затрапезным. Как будто бы он только что приехал на электричке из области в надежде купить съестного и прибарахлиться. Увидев меня, неожиданно для него вышедшего из кафе, он, как мне показалось, поначалу смутился. Я бы не придал этому никакого значения, но после того как он, склонив чуть набок голову, отчетливо произнес: «Машину мне», – я уже неотрывно наблюдал за его действиями. Не напрямую, а так, мельком, ничего не выпуская из поля зрения. В глубине его пиджака что-то тихо затрещало – и тут же из-за угла выехала черная «Волга» ГАЗ-24 и подъехала к нему. Он сел в машину и закрыл за собой дверь. Машина осталась стоять на том же месте. Что этот с авоськой делал в черной «Волге»?

Мысленно связал я все происшедшие на ВДНХ события: наши попытки попить, общение с девушкой-экскурсоводом, раздачу нам стаканчиков с питьем, беседу с распорядителем выставки о нашей безопасности и пожеланиями хорошего времяпрепровождения, мое циркачество с обменом значков. Я стал понимать, что заглядывание мне через плечо во время несостоявшегося обмена значками было действием целенаправленным и, как оказалось, серьезнее, чем я себе представлял. Передо мной стояла черная машина. Грубо демонстрируя неприкрытую слежку, спецслужбы давали знать: «Ты у нас на крючке!». Я думаю, что начальство не похвалило бы их за непрофессионализм. Парочка, вступившая в контакт с американцами, вызывала подозрение в шпионаже и измене родине. Такова, я думаю, была общая установка, и комитетчики следовали ей. Короче, мы оказались «под колпаком». А невзрачный с авоськой в тот день был нашим ведущим и носил, скорее всего, офицерские погоны.

Через некоторое время вышла Света. Как мог спокойно, попросив не крутить головой по сторонам, я ввел ее в курс дела. А затем мы не спеша пошли на остановку трамвая невдалеке, зная, что «хвост» следует за нами.

На душе было неспокойно. Трамвай номер один шел на Никольскую Борщаговку, где мы тогда жили. Ехать было неблизко. Зайдя в трамвай, я намеренно занял место у заднего окна, чтобы стоя обозревать происходящее сзади. Я думал, что, если они последовательны в слежке, они намерены ехать за трамваем. Так и вышло, черная «Волга» ГАЗ-24 неотступно следовала за нами. А я стоял у заднего окна трамвая и в упор смотрел в лобовое стекло их машины. Через несколько трамвайных остановок «Волга» неожиданно свернула в переулок. Вместо нее из того же переулка выехала машина-«газик» с милицейскими опознавательными знаками и со скоростью трамвая, не обгоняя и не отставая, следовала за нами. «Смена почетного караула», – подумалось мне. В то же время стало еще более не по себе. Появление милиции могло означать только одно – скорый арест. Они, наверное, рассуждали так: их слежка обнаружена, значит – время арестовывать голубчиков с помощью милиции. Я подкмал о разветвленности сети контроля, наблюдения и слежки. Сколько к этому привлекается персонала, техники, машин! И все с одной целью – не допустить того, что не соответствует характеру системы.

Милицейский «газик» еще какое-то время следовал за нашим трамваем, а затем, где-то в районе площади Победы, исчез из моего поля зрения.

Больше в тот день мы слежки не ощущали. Некоторое время жили с ощущением тревоги. Потом это забылось.

Прошло много лет. Память все хранит тот эпизод. Вроде бы ничего страшного не произошло. Могло быть и хуже. Ведь любой мало-мальски независимый поступок мог интерпретироваться как покушение на святыни завоеваний социализма.

В связи с этим вспоминается, как лет за десять до упомянутого случая в спортивном студенческом лагере под Киевом, где я находился на летних каникулах, переночевала, видимо, подгуляв, молоденькая девица-американка из соседнего лагеря мединститута. Между прочим, сам факт нахождения американских студентов в нашей стране в то время воспринимался как сенсационный. То ли девица перепутала лагеря, то ли она увлеклась каким-то молодым человеком – неизвестно. Короче, провела ночь, где хотела. Что здесь началось! На следующий день после того, как это обнаружили, было проведен поголовный индивидуальный опрос всех, кто напрямую или косвенно был замешан в этом. Вызывался на дознание и я. Оно проводилось начальником лагеря с особой, вспоминается, изощренностью и предубежденностью. Под подозрением находился каждый и все вместе, в случае возможного группового сговора. Ничего не знаю о результатах расследования. Все вроде бы этим и ограничилось. Однако моему другу через несколько лет припомнили то дело и не выпустили за границу в одну из стран соцлагеря в составе стройотряда. Значит, что получается: на каждого из нас было заведено персональное дело, которое пылилось в архивах и ждало своего часа.

Моя мама поведала мне лишь в конце жизни под большим секретом о том, что когда-то ее вызывали «куда следует» по поводу получения ею наследства. Какого, от кого, в каком размере – она мне не сказала. Она не знала сама. Она даже не поинтересовалась этим у тех, кто с ней говорил, –настолько силен был страх. Боясь за семью и за себя, она отказалась от наследства, выразила недоумение по поводу его возникновения и подписала соответствующую бумагу. Судьба наследства осталась нам неизвестна.

Вот всего несколько эпизодов из жизни в стране, где мы находились под надзором Всевидящего и Недремлющего Ока.

…И снова память возвращается к нашему посещению американской выставки. Мы еще долго в память о том дне хранили приколотую к стене большую цветную фотографию, вырезанную с лицевой обложки проспекта американской сельхозвыставки. На ней был изображен президент США, моложавый красавец Джимми Картер, в джинсах и с голубоватой курткой, переброшенной через плечо, стоящий посередине бескрайнего поля среди высоких колосьев пшеницы.

Александр КАШЛЕР

Сан-Франциско