Дело принципа

Его поведение вызывало завистливые взгляды и незлые шутки. Каждый ланч он переодевался и бегал 5–6 миль вдоль океана. Погода не имела ни малейшего значения. Когда завывал ветер, дождь ведрами летел в окна и мы ежились, вспоминая, сколько надо идти до парковки, он не менял своей программы. Надев брюки и куртку из GoreTex, завязав капюшон поплотнее, он выходил «на природу». При виде его слегка сгорбленной под ветром и дождем фигуры, медленно бегущей по щиколотки в воде, становилось еще гриппознее. Он возвращался с румяными, как яблочки, щеками и снова затихал в своем отсеке. Иногда казалось, что его нет. По телефону, в отличие от меня, говорил мало, кратко и негромко. И только по делу. Вокруг него как бы существовало поле надежности. С точки зрения менеджера – идеальный работник. С точки зрения коллектива –джентльмен со всех точек зрения. С моей – не знаю. Мешал барьер.

Я чувствовал, что он много читал и читает. По обрывкам реплик понял, что он любит классическую музыку. Особенно Генделя и Гайдна. Это явно был незаурядный человек. Но меня к себе он не подпускал. Он был вежлив, негромко хмыкал, слушая мои шутки, никогда не отказывал в техническом совете. Но не больше.

Мне очень хотелось расспросить его о службе под водой. Когда он удосуживал меня рассказом, это было очень интересно. Его воспоминания о собеседовании с адмиралом Риковером, отцом-создателем атомного подводного флота страны, впечатляли. Он, молодой лейтенант, только выпущен из академии, был вызван на собеседование к адмиралу. Риковер лично интервьюировал каждого кандидата для службы на атомных подлодках.

– Ну вот, захожу я к нему в кабинет. Говорит: садитесь. А у стула передние ножки короче задних. Специально так сделал, чтобы сидеть было неудобно. Говорит, почему у вас не все оценки «отлично»? Вы или не способны или не хотите учиться? Отвечайте. Я там начал блеять, он: можете идти. И посмотрел так, что шансов не было. А когда я уже выползал из его кабинета, то как команда прозвучало: «Будете продолжать обучение». Ты-то знаешь, что Хайман Риковер из польских евреев?

Я покачал головой, и он продолжил:

– Когда Риковер учился в военно-морской академии, он хорошо почувствовал антисемитизм. В те годы это процветало. Он поставил себе задачу создать атомный подводный флот, но про издевательства антисемитов не забыл. Вот он и вел себя так. Нестандартно, скажем. Его все адмиралы не любили. Но первая атомная подлодка «Наутилус» – под его руководством. Ну, сейчас уже тонны об этом наваяли. Сейчас он уже хороший.

Я, ободренный необычной разговорчивостью:

– А вот у подлодки какой диаметр гребного винта?

Он спокойно поднял на меня свои голубые глаза:

– Зачем тебе это знать?

Я, честно:

– Просто так спросил.

Он, не отводя взгляда, негромко хмыкнул, затем отвернулся к своему столу и принялся доедать йогурт, поскольку до конца ланча оставалось несколько минут.

Как-то мой коллега заметил в его сторону:

– Раз ЦРУ-парень за это взялся, то…

Я навострил уши:

– ЦРУ-парень? В каком смысле?

– Захочет, тогда сам тебе расскажет.

Захотел Клайд – это его имя – года через четыре. Я его никогда ни о чем не расспрашивал, но тут вышла книга о секретных операциях американских подводных лодок. В один из дней эта книга появилась на видном месте на его столе. Поскольку я не выказал явного интереса, он вдруг подозвал меня, что делал очень нечасто.

– Я могу дать тебе эту книгу почитать. Если хочешь.

Я хотел. Потом он добавил:

– Военно-морское министерство долго не разрешало публикацию. Автор имел проблемы. Прочтешь – поймешь.

– А ты там есть?

Он посмотрел на меня как на дурака:

– Конечно есть. Без имени. Мы за эту операцию получили высшую награду страны, Presidential Citation.

– Мы?

Он отвернулся к столу, давая понять, что разговор окончен. Потом негромко сказал:

– Прочти.

Через неделю я вернул ему книгу. Произнес 15-минутный монолог о том, как мне понравилась книга, как интересно… Он мягко прервал меня, напомнив, что сейчас рабочее время. И что звонили с центрального щита управления и спрашивали, а сколько еще надо ждать мой ответ на их вопрос. И помню ли я, за что мне платят деньги. Я вспомнил. За несколько минут до ланча он, по дороге в раздевалку, остановился у моего стола и положил на него модель подводной лодки, несколько необычной по форме. У нее на корпусе, помимо рубки, был еще большой горб.

– Для ракет?

– А еще говоришь, что книгу прочел?

– А-а, ну да, вспомнил.

– Ладно, в другой раз поговорим.

Спустя какое-то время он рассказал мне столько, что если бы это еще было и подробно, то тянет на мемуар.

Историю о том, как искали и нашли затонувшую советскую подлодку, уже рассказывали неоднократно. Даже документальный фильм был. Но того, о чем рассказывал Клайд, не было в фильме и не было в книжках. Это был личный опыт офицера на борту американской подлодки, которая утюжила огромный район Тихого океана, пытаясь найти пропавшую советскую. Клайд мне рассказал, как их лодка была оборудована специальной фотокамерой. Как вручную, в бортовой фотолаборатории, фотограф проявлял и печатал фото, как все время ни черта не могли найти. Вся эта работа, все специалисты, вовлеченные в это, были связаны с ЦРУ. Кроме экипажа, конечно. В очередную вахту Клайд увидел, как в центральную рубку бежит фотограф, держа в руках еще мокрый отпечаток.

– Я увидел часть разрушенного борта лодки и рядом тело моряка. Очевидно был выброшен взрывом за пределы прочного корпуса. Мы нашли ее.

Он замолчал. Лицо у него было спокойно. Потом он продолжил:

– Спустя годы те из нашего экипажа, кто еще был жив, ездили в Ленинград и встретились с семьями тех, кто погиб на той лодке. Я с женой тоже ездил в Ленинград.

– Ну и как?

– Отслужили молебен в храме. Там мы были вместе с русскими. Мы не знали русский язык, но мы спокойно общались с их вдовами и детьми. Потому что жизнь-то у нас одинаковая. У подводников нет вражды. Нас в свое время сильно инструктировали насчет вашего КГБ. Как они везде проникают. Я, например, не мог в Восточную Германию ездить. Ваши могли бы меня похитить.

Я улыбнулся, покачал головой:

– Пытать насчет секретов? Много фильмов насмотрелся, Клайд. И наверняка Тома Кланси – полное собрание.

Он без выражения глянул на меня:

– Вот откуда я знаю, что ты не агент КГБ? Kак эмигрант приехал, везде вписываешься, правдоподобно рассказываешь. Инженер, книги читаешь, трепать языком умеешь. Чего еще надо?

Действительно, чего нет?

– А почему ты сам не можешь быть связан с ними? Что тебе-то мешает? Вообще идеальный вариант. В самой гуще. А то у тебя так просто: раз из России, эмигрант, наверняка атеист, значит, КГБ.

Его ответ заставил меня замолчать:

– Мог бы.

Наступила пауза. А потом он добавил,

– Но тут дело принципа. А мои предки, – тут он неожиданно улыбнулся, – были на Mayflower. В самом деле. Наша фамилия – в списке пассажиров. Протестанты. У них были очень жесткие принципы. Что-то и во мне. А у вас, там, в Советской России, их нет. И не может быть.

Я отбрыкнулся:

– Что ЦРУ, что КГБ – они делают то, что делают все разведки. Это их суть. И говорить здесь о принципах…

Он с сожалением глянул на меня и куда-то в сторону сказал:

– У нас, в отличие от ВАС, народ не боится ЦРУ. Нам всем на него в общем-то наплевать. Пусть конгресс ими рулит. А вот откуда ты приехал, там у всех генетический страх перед тремя буквами: КГБ. Не знаешь, с чего бы вдруг?

Я молчал.

Это был его последний день на работе. Он переезжал в другой штат.

– Ну ладно. Будь здоров. Занимайся спортом. Да, если хочешь чуть-чуть почувствовать, как жить под водой, – смотри немецкий фильм Das Boot. Правдивее нет.

Спустя год я получил от него имейл, что он и его жена порывают с Пресвитерианской церковью Америки после 54-летнего членства в ней. Причина? Несогласие с руководством этой церкви, которая объявила бойкот Израилю и поддержку палестинским арабам. Дело принципа.

Alveg Spaug ©2018