Мой ленд-лиз
72-летию Великой Победы посвящаю Что такое ленд-лиз, что мы знаем о нем? Это поставка союзниками объятой пламенем войны, истекающей кровью Советской России многих тонн военных грузов. Это «студебеккеры» и «виллисы», «аэрокобры» (в том числе и знаменитая покрышкинская) и «дугласы», «матильды», километры телефонных проводов, это порох и тушенка, теплые кожаные куртки пилотов, неоднократно помянутые фронтовиками добрым […]
72-летию Великой Победы посвящаю
Что такое ленд-лиз, что мы знаем о нем? Это поставка союзниками объятой пламенем войны, истекающей кровью Советской России многих тонн военных грузов. Это «студебеккеры» и «виллисы», «аэрокобры» (в том числе и знаменитая покрышкинская) и «дугласы», «матильды», километры телефонных проводов, это порох и тушенка, теплые кожаные куртки пилотов, неоднократно помянутые фронтовиками добрым словом за горькой чаркой. Перечень можно продолжать. У каждого ленд-лиз свой, близкий, понятный, помогавший выжить, победить.
Мы помним славные и трагические летописи конвоев PQ, холодные арктические волны, авианалеты и атаки германских субмарин, опасные, долгие тихоокеанские рейды под постоянной угрозой атаки японского флота, караваны из персидских портов и далее через Каспий и Волгу. У каждого свой путь, своя судьба… Не все и не всё, что отправлялось, пришло в порты назначения.
Для меня ленд-лиз – это пара черных массивных, добротных армейских ботинок на толстенной рифленой подошве, подкованной железными гвоздями, размера так 44–45-го. Что добавить? Тяжелый тупой нос, заклепки, прошивка суровой нитью, крючки для шнурков. Кто и когда их сработал? Думается, обувь эта могла быть пошита умелой рукой мастерового человека где-нибудь в Канаде, Австралии или Новой Зеландии и лежать лет двадцать на военных складах Британского Содружества, не найдя хозяина еще в Первую мировую войну, когда многие из тех, кому адресовалась она теперь, не родились на свет. Лежали себе ботиночки и не думали, что ждет их дальняя дорога по бескрайним просторам на неведомых ногах. А может, в лихую годину Великой депрессии за миску супа сработали их в американской глубинке Среднего Запада. Неказистые, тяжелые, неладно скроенные, но крепко сшитые, много раз я видел вас во сне, мысленно тщательно ощупывал грубую черную кожу. Как вы попали к нам? Первый арктический конвой PQ-0, названный «Дервиш», покинул Ливерпуль 12 августа 1941-го, зашел в исландский Хвалфьордур для заправки топливом и, не будучи обнаружен немецкой разведкой, 31 августа того же года без потерь пришел в Архангельск. Доподлинно известно, что в числе прочего было доставлено 1,5 тонны военных ботинок. Не тех ли самых? А может, доставил вас тот печально известный PQ-17 лета 1942-го? По времени подходит больше. А может, и вовсе пришли вы тихоокеанским путем и далее Транссибом через всю Евразию к Волге?
А началось все с кирзовых отечественных сапог, гимнастерки и пилотки, полученных горьким, жарким летом 1941 года 18-летним сибиряком Михаилом, чернявым, худощавым, длинным, прямо со школьной скамьи. К его удивлению, эшелон повез нашего героя из родного Забайкалья не на запад, в сторону полыхающего германского фронта, а на восток, под Читу, на манчжурскую границу. Видно, здорово в то время опасались вторжения самураев. Постройка оборонительной линии, тяжелая трехкубометровая дневная норма выкопа каменистого грунта, учебка, соленый пот. Думаю, кирзачам и гимнастерке здорово досталось. Участие уже в зимних учениях по пояс в снегу под 30-градусным морозом и порывистым степным ветром. Кавдивизия понесла реальные потери замерзшими и обмороженными, не учли глубокого снега под ледяной коркой. Кого-то из начальства вроде даже отдали под трибунал со всеми вытекающими последствиями.
А дальше, летом горького 1942-го, после катастрофы нашего Юго-Западного под Харьковом, когда танковые клинья Гота рвались к Дону, Волге и Кавказу… Директива Ставки от 8 июля номер 9944101 приказывала командующему Дальневосточным фронтом 10 июля: «Отправить из состава войск Дальневосточного фронта в резерв Верховного Главнокомандующего следующие стрелковые соединения: 205 стр. дивизию из Хабаровска, 96-ю стр. дивизию из Куйбышевки, 204-ю стр. дивизию из Черемхово (Благовещенского)»… А с последней отправили и нашего героя….
Эшелон помчал новоиспеченного сержанта по Транссибу на запад через всю Россию навстречу неведомой грозной судьбе, прямиком на вновь созданный Сталинградский фронт.
Путь далек лежит, полустанки, толчея и суматоха, военные и штатские, тревога, молодость, запахи весны, девушки в легких платьицах, провожающие, желание жить. Долгий путь, беспощадный, как война… Какой-то солдатик случайно обронил с эшелона трехлинейную винтовку. Его, сердешного, отправили вместе с командиром взвода назад пешком по шпалам искать пропажу по всему Великому Сибирскому пути! Что с ними сталось? Может, именно поэтому уцелели, а может, и наоборот… Назначили другого взводного – и уже под его началом, спустя много дней, 25 июля, выгрузились на станции Орловка северо-западнее Сталинграда в раскаленную солнцем степь. 204 стр. дивизия совершила 100-километровый марш и 28 июля сосредоточилась в районе города Калач на левом берегу Дона. Переданная позднее из 1-й танковой армии в распоряжение 64-й армии, к 7 августа переправилась на западный берег. Первый бой не заставил себя долго ждать. Согласно сухим сводкам, «…двое суток в районе разъезда «74-й километр» продолжались ожесточенные, кровопролитные бои с частями трех вражеских дивизий». А было так. Враг находился близко, под покровом ночи или в утреннем тумане можно было незаметно, скрытно подобраться и перерезать немцев в их же окопах, но местные «стратеги» рассудили иначе, дождались, пока взойдет солнце. Без артподготовки, с примкнутыми штыками и развернутыми знаменами, по пояс в золотой пшенице наши роты пошли в атаку. Было ясное утро, и наступающие цепи заметил немецкий самолет-разведчик, «костыль», как его окрестили солдаты. Начался, как писал Твардовский, минометный «сабантуй». Две трети роты остались лежать на желтом поле, изрытом минам, так и не дойдя до вражеских позиций. Запомнилось Михаилу, как хрипел рослый боец с развороченной осколком грудью. Пшеница загорелась, вытащить раненых не было никакой возможности, стоял стон вперемешку с матом… Сержант понюхал пороху, но уцелел. Яростный, молодой и сильный, сибирской закваски, привычный к тяжелому мужицкому труду. Дорвался бы до немца вплотную, порешил бы многих. Кровь, гарь, соленый пот, горечь отступления, тяжелые бои в большой излучине Дона. Подавляющее превосходство врага в воздухе, глумливые лица германских пилотов, на бреющем полете расстреливающих нашу пехоту. Помнится Михаилу: кто-то из русских сорвиголов в бессильной злобе запустил в «юнкерс» небольшой топорик.
Дальше – приказ 227 «Ни шагу назад», жестокие августовские бомбардировки Сталинграда, тяжелые уличные бои, наша армия, прижатая к Волге. Настала осень, даже в южнорусских степях стало холодать, сначала ночами. Зубы стучали от холода в предрассветном утреннем тумане, застелившем балку. Приближалось время знаменитой операции «Уран», замкнувшей в огненный котел 6-ю германскую армию вместе с фельдмаршалом Паулюсом, однако что мог знать об этом сержант Миша, получивший недавно, с месяц назад, новенькое зимнее обмундирование? Дожил – и слава богу. Тонкая темно-зеленая «аморская» шинелька, тяжелые, неуклюжие, ненашенские ботинки на толстой подметке с обмотками. По-простонародному оценил прочность чоботов. Эдакий франт! Солдаты посмеивались над долговязым товарищем: еще подрос на пяток сантиметров. Сам, может быть, предпочел бы новые кирзачи с суконными портянками, да делать нечего.
В 20-х числах ноября 42-го, в самом начале наступления под Калачом-на-Дону, когда войска наших фронтов встретились, сомкнув кольцо, в наступление пошла и рота сержанта Михаила, получившего перед атакой, в числе прочего, несколько гранат и по-хозяйски пристроившего их в боковые карманы шинели.
Было раннее туманное утро, может, просто непогожий день, а быть может, и уже смеркалось. Степь, балки, сухой ковыль, местами припорошенный снегом.
Приказ взять высоту. Истошный крик «ура!». Разрывы мин, огонь со стороны вражеской линии обороны. И наша цепь идет вперед. Как в замедленном кино, как будто это не с тобой, не по-настоящему! Мерзлая припорошенная снегом земля фонтаном взлетала на воздух. Наступил ли Михаил на заранее поставленную противопехотную мину или минометная мина разорвалась под ногами? Скорее, первое.
Будь он в простых кирзовых сапогах, сержанту непременно оторвало бы ногу, и истек бы он кровью на этой холодной, страшной, огненной равнине, и ничего бы больше не было. Точка…
Однако толстая подошва ленд-лизовских заморских ботинок, создав вместе с комьями налипшей русской грязи настоящую неподъемную броню, поставила в этой истории жирную запятую. Страшно: ноги жестоко изранены, переломаны, особенно левая, но, слава богу, на месте. Толстая подметка, принявшая на себя удар взрывной волны, – в клочья, пятка нашпигована осколками. Сержанта подкинуло, отбросило на много метров и жестко приземлило почти на голову, чудом не свернув шею.
Можно понять даже, что не убило взрывом, но совершенно невероятно, как в этом аду, месиве, темноте заметили, не бросили, вытащили сержанта вместе с ошметками ботинок, оказали первую помощь, дотянули до госпиталя, не отняли искалеченные ноги под горячую руку, дали моему деду Михаилу Степановичу Алексееву прожить еще 70 долгих лет, родить сыновей, дожить до сорокалетия внука и увидеть большими правнуков.
Орден Славы 3-й степени (этот солдатский «Георгий» той войны), тыловой госпиталь в Бузулуке, мучительные операции, тяжелое восстановление, хромота, костыли. Война на этом закончена, комиссия и отправка по тому же Транссибу обратно, в родную Сибирь. Кто знает, уцелей тогда дед, не подорвись на мине, не получил бы он пулю или осколок в лоб где-нибудь под Курском или при форсировании Днепра?
А ленд-лизовским добротным ботинкам – земной поклон, помогли сохранить ниточку жизни многим поколениям. Будем вечно помнить!
Александр АЛЕКСЕЕВ
Фостер-Сити, 6 апреля 2015 г.