«Сын Саула»

Картина Ласло Немеша «Сын Саула» оглушает зрителя практически с первого кадра неистовством звуков: шумом, скрежетом, плачем, какофонией разноязыких голосов, среди которых отчётливо выделяется немецкий. Какое-то пятно движется по расфокусированной картинке экрана и, попав в резкость, оказывается человеческим лицом. Это Саул.

Место действия – ​лагерь уничтожения Освенцим. Саул Ауслендер – ​член зондеркоманды, подразделения, состоящего из заключенных, в задачу которого входит помочь новой группе прибывших в лагерь раздеться, объяснить им, что сейчас они зайдут в душевую комнату, а потом отправятся есть горячий суп, закрыв дверь «душевой», приступить к разборке и сортировке одежды и обуви, оставленной в «предбаннике», а через 15 минут открыть дверь этой «душевой», вынести тела, выдрать плоскогубцами золотые зубы, погрузить тела в лифт, выгрузить на этаже крематория, отправить их в печь, собрать пепел, перебросать его лопатами в грузовик и выгрузить этот пепел в Вислу.

В течение следующих полутора часов камера будет почти исключительно сосредоточена на лице Саула. Тому, что происходит вокруг, Немеш оставляет, как правило, лишь незначительную часть кадра. Но этого пространства ему и Гезе Рёригу (играющему роль Саула) с избытком хватает, чтобы убедить зрителя* – ​в этом аду все человеческие правила вывернуты наизнанку. Члены зондеркоманды знают, что завтра или послезавтра их собственные тела неизбежно попадут в ту же печь, в которую они уже загрузили тысячи тел мужчин, женщин, стариков и детей. Так было с теми, кто состоял в зондеркоманде до них, и так было с теми, кто работал в зондеркоманде, предшествовавшей их предшественникам. Это двенадцатая по счёту зондеркоманда. Они это знают, но продолжают работать.

Человек не может выжить в газовой камере, но неожиданно из-под груды мёртвых тел сотоварищи Саула вытаскивают ещё живого мальчика. Врач-эсэсовец убивает его, а Саул, наблюдающий это со стороны, похищает тело, одержимый идеей похоронить мальчика в соответствии с еврейскими традициями, представление его о которых сводится к прочтению кадиша. Поскольку сам он молитвы на арамейском языке не знает, он ищет среди зондеркомандовцев и среди новоприбывших раввина, который мог бы прочесть кадиш. Он уверяет всех и даже себя, что этот мальчик – ​его сын, хотя никакого сына у него нет.

Он перестаёт работать, мечется по лагерю, ставит под удар других заключенных- зондеркомандовцев, в суете теряет взрывчатку, которую должен был передать тем, кто готовит побег, но после того, как лагерный бунт начинается, ему вместе с маленькой группой заключенных удаётся вырваться за ограду. Переплыв Вислу, беглецы прячутся в каком-то сарае. Белобрысый польский мальчик осторожно заглядывает в дверь, на миг его взгляд встречается со взглядом Саула и Саул отзывается робкой улыбкой. Как будто ожил тот ребёнок, тело которого Саул безуспешно пытался похоронить – ​как будто Саул вынес тело мальчика из ада, и мальчик ожил.

В следующую секунду чья-то рука зажимает мальчику рот, а потом отталкивает его в сторону. Гремят автоматные очереди – ​беглецов нагнали, с ними покончено**.

Но белобрысый мальчик остался жив.

***

В человеке, который в обмен на четыре месяца жизни помог отправить в газовые камеры тысячи людей, в человеке, потерявшем всякую чувствительность, вдруг просыпаются чувства, которые оказываются сильнее страха смерти.

Как это получилось? Какие психические механизмы начали работать? Этими вопросами Немеш не интересуется. Он просто хочет показать, что такое возможно.

По существу, это не рассказ об Освенциме и даже не рассказ об одном из заключенных Освенцима, это интеллектуальное упражнение, развёрнутая метафора. Человек может вдруг ощутить себя человеком даже в аду – ​вот что хочет сказать Ласло Немеш. В аду, правила которого никто не в силах понять, логику которого невозможно разгадать, звуки которого должны разорвать любое чувствительное сердце.

Удаётся ли это режиссёру? Несомненно, удаётся.

Этим адом может быть Освенцим или другой лагерь уничтожения. Этим адом может быть Колыма (см. «Колымские рассказы» Варлама Шаламова). Может быть какой-нибудь лагерь Красных Кхмеров. Но режиссёр настаивает на том, что перед нами Освенцим.

Если так, то, хотим мы или не хотим, мы должны будем обратить внимание на факты.

Об Освенциме опубликовано немало книг, но, рассуждая о фильме Немеша, одну из них хочется выделить. Это книга, написанная в 1946 году, по свежей памяти.

Её автор – ​венгерский еврей Миклош Несли. Книга называется «Освенцим. Свидетельство доктора». Несли был опытным патологоанатомом, он учился в Германии, безукоризненно говорил по-немецки, и знаменитый доктор Менгеле, выловив Несли из толпы новоприбывших, зачислил его в зондеркоманду. У Несли был в здании крематория свой кабинет, определённая свобода передвижения по территории лагеря. В его обязанности входило не только проводить вскрытия по указаниям доктора Менгеле, но и лечить работников зондеркоманды, а также немецких солдат и офицеров, наблюдающих за зондеркомандой***.

Доктор Несли обладал незаурядной наблюдательностью и великолепной памятью. Из его книги можно узнать не только о жизни и быте зондеркоманды, но и о том, как был устроен и как функционировал лагерный механизм.

Для Саула – ​и для Ласло Немеша – ​происходящее абсурдно и по определению не имеет никаких объяснений. Абсурден мир вокруг Саула, также абсурдна – ​необъяснима – ​его внезапная одержимость.

Мир Освенцима, о котором рассказывает доктор Несли – ​абсолютно логичен и организован с немецкой аккуратностью и эффективностью. В нем нет места для эмоциональных всплесков. Это машина уничтожения, работающая в соответствии с инструкциями. Всё личное вынесено за скобки. Картина, нарисованная Несли, может быть хорошей иллюстрацией к тому, что семнадцать лет спустя Ханна Арендт назвала банальностью зла.

Миклош Несли – ​свидетель. Он рассказывает о том, что происходило, о том, что он видел своими глазами.

Ласло Немеш – ​интерпретатор, художник. Он строит модель Освенцима, отвечающую его задаче.

 

Поэтому он одевает зондеркомандовцев, носивших добротную одежду (доставшуюся им от отправленных в газовые камеры) в какие-то ватники с крестом-мишенью во всю спину.

Поэтому он заменяет найденную живой девочку из книги Несли на мальчика: мальчик – ​продолжатель рода, как бы символическое воплощение отца.

Поэтому он показывает восстание в Освенциме 6 октября 1944 году – ​бунтом, закончившимся ничем, уничтожением даже тех немногих, кто сумел вырваться за лагерную ограду***. Хотя на самом деле это было настоящее восстание, в ходе которого крематорий номер 3 сгорел дотла, а крематорий номер 4 был повреждён и не мог работать. То есть половина лагерных «мощностей» уничтожения была выведена из строя. В ходе этого восстания погибли не только 860 заключенных, но и 120 эсэсовцев.

Зондекомандовцы не мучались от голода и не хлебали баланду кривыми ложками из жестяных мисок, они прекрасно питались – ​на чистой скатерти раскладывались разные деликатесы: несколько сортов салями, ром, вино, бренди; они ели из хорошей посуды, всегда имели сигареты.

Не подумайте, что я ставлю под сомнение право художника говорить по-своему об истории, о тех или иных исторических событиях. Но есть темы, прикасаться к которым нужно особенно аккуратно.

Речь в фильме Немеша идёт о вещах невообразимых, и я не уверен, что они могут быть материалом для интеллектуальных упражнений. Мне кажется, что выходить за границы простого описания можно только тогда, когда автор чувствует абсолютную необходимость сказать – ​сказать не нам, а тем шести миллионам – ​что-то своё, очень личное, и убеждён, что он сумеет это сказать. Поэтому любой роман, рассказ, кинофильм, выходящий за пределы фактографического описания работы газовых камер и крематория, будет выглядеть немного самонадеянно и спекулятивно.

Сказал ли им Ласло Немеш что-то сокровенное, до него не сказанное? Нужно ли было ворошить пепел и тревожить их души?

Я не берусь отвечать на этот вопрос.

P. S. Несколько слов, не имеющих отношения к фильму Ласло Немеша. А может быть, имеющих.

Перед тем как посмотреть картину «Сын Саула» во второй раз, я решил перечитать книгу Миклоша Несли «Освенцим. Свидетельство доктора» («Auschwitz. A Doctor’s Eyewitness Account by Dr. Miklos Nyiszli»), которую я читал очень давно. На моих книжных полках этой книги нет, я взял её в библиотеке и, открыв, обнаружил, что некто, читавший её до меня, кратко выразил своё мнение о книге и её авторе, отредактировав титульный лист. «Eyewitness Account» и «Miklos Nyiszli» было зачеркнуто, а поверху аккуратным почерком вписано соответственно «Lies» и «Lying Jew». Отредактированный титульный лист выглядел так: «Auschwitz. A Doctor’s Lies by Dr. Lying Jew».

Этим не ограничившись, пресловутый некто оставил в книге множество других замечаний в том же духе.

 

Портрет Ласло Немеша работы Михаила Лемхина

———————————————

*Необходимо только отметить, что фильм обращён к зрителям, более или менее осведомлённым о механике «окончательного решения еврейского вопроса». Авторы рассчитывают на то, что показанное на экране будет помещено в уже существующий контекст. При том, что количество зрителей, знакомых с этим контекстом, неуклонно уменьшается.

**Книга доктора Несли уже привлекала внимание кинематографистов. В 2001 году американский режиссёр Тим Блейк Нельсон снял, опираясь на эту книгу, ленту «Серая зона». В ней речь идёт о тех же, что и в «Сыне Саула» днях, 5–6 октября 1944 года, о восстании в лагере и о последних днях жизни 12-й зондеркоманды.

Картина Нельсона – ​эмоционально не менее напряженная, чем «Сын Саула», но, в отличие от фильма Ласло Немеша, чрезвычайно эклектичная – ​осталась практически неизвестной публике, попав сама в «серую зону». Она появилась в кинотеатрах 13 сентября 2001 года, через два дня после атаки террористов.

***Двенадцать человек, которым удалось бежать и переправиться через Вислу, были схвачены по доносу польского фермера и в тот же день расстреляны.

Михаил ЛЕМХИН