Вдогонку за ушедшим временем…

Когда-то она произвела настоящей фурор, для советских людей казалась чем-то необычным (самый период брежневского «застоя»), особенно для преподавательского сословия, к коему принадлежал и автор этих строк. Помню, в институтской библиотеке записывались в длиннейшую очередь, счастливцы, которые уже успели прочитать, обсуждали друг с другом повесть. Бродили неясные слухи, что на самом деле И. Грекова – ​псевдоним (впрочем, довольно прозрачный) за которым скрывается преподаватель родственнного нам вуза, МИИТа (Московский институт инженеров транспорта) Елена Сергеевна Вентцель. Это было тем более таинственно, что у меня в домашней библиотеке был ее учебник по теории вероятностей. Когда же это было? Лет 40 назад? Заглянул в конец книги. Примерно так и есть – ​1977 год. Захотелось пережить те же ощущения, которые испытал в молодости. В детстве и юности я любил перечитывать понравившиеся мне книги по многу раз, потом эта привычка прошла, и мне казалось невозможным перечитать уже читанную книгу. Итак, я стою в библиотеке в раздумье. Полистал, выхватывая взглядом отдельные куски текста. Нет, как будто ничего не помню. Решено – ​беру. И не пожалел!

Начинаю читать. И вот понемноу всплывают в памяти милые моему тогдашнему сердцу персонажи.

Заведующий кафедрой кибернетики профессор Завалишин. Вполне себе хрестоматийный образ этакого чудаковатого ученого, ставящегося всем студентам пятерки.

Заместитель Завалишина – ​доцент Кравцов, «крепко себе на уме».Тоже весьма типичная фигура в вузе, когда кафедрой, по-существу, руководит такой крепкий мужичок, давая возможность своему именитому патрону витать в облаках.

Спивак, «богатырь-бородач», бунтарь, «студентки по нем обмирают, несмотря на его возраст… и репутацию великого двойкостава».

Маркин – ​«с выражением привычной иронии на тонком лице. Из иронии он сделал нечто вроде службы».

Ассистент Паша Рубакин – ​«мутноглазый, долговолосый… разговор всегда не по существу, но чем-то интересный».

Как будто для контраста – ​Терновский, один из старейших сотрудников, «из тех, что в давние времена назывались педантами»

Более бледные персонажи – ​две преподавательницы, Элла Денисова и Стелла Полякова.

Секретарь-делопроизводитель кафедры Лидия Михайловна – ​«с черно-бурой стрижкой, горбатым носом и походкой «бегущая по волнам». Тоже типичная фигура для вузовской жизни, которая «имеет две стороны: действительную и мнимую, реальную и бумажную». Как это верно! И у нас на кафедре была такая настоящая хозяйка по бумагам, приходи любая комиссия – ​придраться не к чему.

Центральный персонаж повести – ​Нина Игнатьевна Асташова: «Что-то в ней от дикого животного – ​серны или косули». Такие есть в большинстве коллективов – ​бескомпромиссный правдолюб, вернее, правдоруб. В предельном случае это переходит в черствость, но может она и задуматься – ​правильно ли все делает?

Во второй половине повести появляется новый персонаж – ​профессор Флягин, фигура весьма колоритная и даже карикатурная. Уж не знаешь, возможно ли в одном человеке такое сочетание вопиющих недостатков и добродетелей. Этой фигурой заканчивается повесть, причем не знаешь, человеком ли, достойным жалости, или победителем? Вспомнили?

Конечно, есть и другие персонажи, эпизодические. Есть в повести и студенческая сюжетная линия – ​отличницы, толстушки Аси Уманской и середнячки, длинноногой Люды Величко. Но мне их судьба показалась «вставным номером». И, если автор хотела показать через них студенческую жизнь, то она, эта жизнь, все-таки нетипична для основной массы студетов. Уж я-то знаю – ​хлебнул ее в полной мере!

В повести наличествует несколько основных производственных событий – ​два заседания кафедры, одно по результатам сессии, другое – ​представление нового заведующего кафедрой профессора Флягина; два заседания Ученого совета, одно – ​защита докторской диссертации, другое – ​по утверждению на должность заведующего того же Флягина. В описании этих событий меня что-то зацепило, какое-то несоответствие реалиям тех лет. О! Меня осенило – ​в повести нигде даже не упоминаются ни партбюро, ни партком, ни партийные собрания и т. п. А ведь это невозможно для производственных коллективов тех лет. Тем более таких крупных, как учебный институт. В этом смысле И. Грекова как будто погрешила против истины. По-видимому, это явилось ее внутренним протестом против «руководящей и направляющей». Вообще, по мнению исследователей творчества И. Грековой, ее стиль – ​это неореализм конца ХХ века. Сохраняется конкретика обстоятельств реальной жизни, но это сопровождается обращением к философским проблемам жизни и смерти, смысла и назначения человеческого бытия, истинного и ложного в нравственных ориентирах.

Отчетливо прослеживается тенденция к воспроизведению «потока сознания» персонажей. Особенно меня «зацепили» размышления профессора Завалишина. Это мысли старого, мудрого человека, упоминается, что он уже отметил свой 75-летний юбилей (самой Вентцель на момент написания книги было 70 лет, а всего она прожила 95!). Мне было тем более интересно это читать, поскольку я сам нахожусь примерно в возрасте Завалишина (т. е. за 75…). Очевидно, что это авторские мысли самой Елены Сергеевны Вентцель, выстраданные и проницательные. Некоторые из них – ​не просто мысли, а изречения, поражающие своей глубиной. Ну, например: «…трагедия старости не в том, что стареешь, а в том, что остаешься молодым». Конечно, по своей сути, эта мысль не нова (помню, в относительной молодости, на праздновании Нового года в ресторане, ко мне подсел совершенно незнакомый человек и сказал: «Знаешь, чувак, мне 40 лет, но в душе я тринадцатилетний пацан…». Тогда я еще подумал: каким же я ощущаю себя? Наверное, 18-летним), но в таком отточенном виде я ее обнаружил впервые.

Или вот еще: «Когда-то мы умели быть бедными и бедности не стыдились. В нашей юности она была нормой существования». Как это созвучно моим собственным раздумьям (наверное, не только моим). Может быть, поэтому мы были счастливыми? Или потому, что были юными?

Чрезвычайно интересны размышления о высшем образовании, его судьбах и перспективах: «…погнавшись за массовостью, мы что-то здесь потеряли. Наметилась инфляция высшего образования… такого количества специалистов… не нужно. Диплом инженера у нас обесценен. Квалифицированный рабочий получает больше, чем инженер; это тревожный признак… Инженер на производстве… обходится без высокой науки. Ему нужны совсем другие знания и навыки (организатора, снабженца). Из наших плохих студентов нередко выходят дельные инженеры… Меньшинство наших выпускников попадает на научную работу… Тех и других мы стрижем под одну гребенку… мы не учим самостоятельно приобретать знания по книгам… Высшее образование надо бы сделать двухступенчатым… Число лекций следует ограничить, предоставляя студентам возможность самостоятельно изучать предмет по книгам… Современная система контроля (экзамены) с жестокими требованиями к памяти учащегося страшна… идеально было бы, чтобы студент на экзамене, пользуясь любыми пособиями, продемонстрировал свое умение приложить данную науку к решению реальной задачи… О прцедуре приема в вуз:.. она непригодна и своей функции отбора достойнейших не выполняет… напрашивается мысль о «приеме с запасом», когда принятые… должны делом доказать свое право учиться…». И т. д., и т. п.

Прошло много лет, многое из того,. о чем мечтал профессор Завалишин (и что было созвучно тогда и нашим мыслям) как будто реализовалось, сейчас эти мысли кажутся вполне тривиальными. В 1999 году была подписана Болонская декларация, среди прочего предусматривающая двухступенчатость высшего образования, которую многие в России сейчас проклинают. Инженеров стало так мало (зато много экономистов, юристов, всевозможного рода управленцев и т. д.), что забили тревогу и срочно увеличивают прием в технические вузы, приемные экзамены в вузы отменены и самые продвинутые вузы борятся сейчас за право сохранить хотя бы некоторыеи из них. А еще тестирование, ЕГЭ, рейтинговая система оценки знаний (о чем Завалишин, т. е. Вентцель, и не помышляли) и многое другое. Впрочем, со многими иллюзиями профессор Завалишин, по-видимому, расстался еще на страницах повести: «За долгие годы преподавания я пришел к странному убеждению: более или менее все равно чему учить. Важно, как учить и кто учит». Вот и истина в последней инстанции!

Мои ровесники! Перечитайте эту, знаменитую некогда, повесть И. Грековой «Кафедра», хотя бы для того, чтобы вновь испытать ощущения молодости…

Сан-Хосе

Евгений ШЕЙНМАН