Владимир Маяковский. Муза и маузер

Эпилог

Уже в день возвращения из Европы, 16 апреля, накануне похорон поэта, прочитав посмертную записку ВВ, Лилия Брик вызвала к себе Нору.

Из воспоминаний Вероники Полонской: «… Лиля Юрьевна сказала мне, что мне категорически не нужно быть на похоронах Владимира Владимировича, так как любопытство обывателей к моей фигуре может возбудить ненужные инциденты. Кроме того, она сказала тогда такую фразу:

– Нора, не отравляйте своим присутствием последние минуты прощания с Володей его родным».

Нора послушалась и не пошла на траурную церемонию. А через два месяца ей позвонили из Кремля и попросили прийти для переговоров о наследстве, так как она указана в последней воле Маяковского. Она решила сначала посоветоваться с Лилей. Та предложила ей отказаться от своих прав. Мать и сестры Володи считают ее причиной его смерти, заявила Лиля, и, кроме того, как она, Нора, может получать наследство, если даже не была на его похоронах?

Пораженная этой наглостью, Вероника отправилась в Кремль, где ее принял работник с ласковой фамилией Шибайло. Он ее тоже убеждал отказаться. Полонская обещала подумать, но в итоге не получила ничего. Наследство, то есть гонорары за издания, распределили так: половину – Лиле Брик, а вторую половину разделили на троих – мать и двух сестер. То есть каждая из кровных родственниц получила по одной шестой. Надо признать, операцию по исключению Норы из числа наследников Лиля Юрьевна провела классно.

К этому времени Брики жили уже в кооперативной квартире, которую построил для них на свои деньги Маяковский. Еще через пару месяцев, осенью того же 1930 года, Лилия Юрьевна (ЛЮ, как ее часто звали) покорила очередного попавшегося на ее пути товарища – на сей раз, крупного военачальника Виталия Примакова. Он оставил семью, ЛЮ стала его женой – разумеется неофициальной, поскольку они с Осипом по-прежнему не были разведены. Она с мужем разъезжает по стране – куда пошлют того по службе, а когда возвращаются в Москву, то, конечно, в свою квартиру, где и обитают втроем, вместе с Осипом Бриком.

К 1935 году слава Маяковского увяла, его почти перестали издавать. И Лиля обращается с письмом к Сталину – нельзя забывать великого пролетарского поэта. С помощью Примакова письмо доходит до адресата, и вождь пишет знаменитую резолюцию: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Лилия Брик объявляется женой поэта, его единственной любимой женщиной, и эту легенду пропаганда прочно закрепляет в сознании советских людей. Ей назначается высокая пенсия, как его вдове. Книги ВВ начинают массово издаваться.

Свидетельствует Лидия Чуковская. Примерно в это же время, работая как редактор в ленинградском издательстве над подготовкой однотомника Маяковского, она поехала в Москву к Брикам посоветоваться насчет содержания. И была потрясена абсолютным безразличием Лили Юрьевны – той было всё равно, что и как будет в книге.

В августе 1936-го Примакова арестовали. Потом – других военачальников. А в дополнение к ним – Агранова с женой. Краснощекова. Мейерхольда. И еще многих-многих. Звучали расстрельные приговоры. А Лилию Брик не трогали.

А. В. Валюженич – единственный человек, который много лет назад занялся «бриковедением». Он собрал огромное количество материалов, документов и даже вещей. В своей книге «Лиля Брик – жена командира» (Астана, 2006) он приводит факты, которые говорят, что ЛЮ знала, что ее не тронут, и весело проводила время. От арестованного, по сути, отказалась. Какова ее роль в этой истории, неизвестно. Во всяком случае, в марте 1937 они с Осипом Максимовичем отметили серебряную свадьбу, танцевали, развлекались.

Примакова расстреляли 12 июня 1937 года. 19 июня Осип подарил ЛЮ альбомчик с шутливой надписью: «Помни и люби, киса моя!» Осенью того же года Лиля Юрьевна с Василием Абгаровичем Катаняном уехали отдыхать – на море, в Ялту. Там она и поймала его в свои сети. В. А. Катанян был на 11 лет моложе ее, занимался изучением творческого наследия Маяковского, готовил полное собрание его сочинений. У него была красавица-жена, Галина Дмитриевна, любившая его, и 14-летний сын, тоже Василий. Он позже так описал этот период.

«Это было мучительно для матери, для меня. В то время она с отчаянием думала о том, о чём позже Цветаева: «Глаза давно ищут крюк…»… В самый разгар драмы, когда рушилась семья, когда на нас свалилось горе и мать оказалась в тяжелой депрессии, Осип Максимович приехал к нам домой уговаривать ее… Смысл разговора сводился к тому, что «раз так хочется Лиле Юрьевне, то все должны с ней считаться… Даже сам Владимир Владимирович…»

Василий-младший уточняет: ЛЮ хотела, чтобы отец оставался дома, а фактически жил с ней. Мать не приняла такую мораль. Она выгнала Брика. А потом выставила и отца.

В. А. Катанян стал последним мужем Лили Брик. Они поженились официально в 1956‑м. (О. М. Брик умер в 1945-м). А Лилия Юрьевна ушла из жизни сама. В 1978-м, после неудачного падения с переломом шейки бедра, она поняла, что ей грозит неподвижность, и приняла заранее заготовленную дозу нембутала.

А теперь – о другой женщине.

Татьяна Яковлева прожила удивительную жизнь, подтвердив ею свою неординарность и то, что недаром великий поэт считал ее достойной себя.

Когда Тата решила покончить с неопределенностью своего положения и выйти замуж, парижские родственники одобрили ее выбор. Виконт дю Плесси был красив, хорошо образован, владел четырьмя языками. Выйдя за него замуж, Татьяна сразу получала французское гражданство. А виконт, в свою очередь, став женатым человеком, мог рассчитывать на дипломатический пост за границей. Что и произошло.

Молодожены провели медовый месяц в Италии, а затем Бертран дю Плесси получил место торгового атташе при французском посольстве в Варшаве. 25 сентября 1930 года родилась дочь Франсин, которую впоследствии, в новой семье матери, звали просто Фроськой.

Теперь оставим временно Тату в польской столице, где жена посла учит ее премудростям и тонкостям великосветского этикета, и введем новых персонажей этой истории.

Семен Исаевич Либерман родился на Украине. Несколько поколений его семьи арендовали землю у польского помещика, а заодно управляли всем поместьем. Его такая перспектива не привлекала, и в 16 лет он сбежал в Житомир. Ему удалось экстерном сдать экзамены за школу, выбраться за границу и окончить Венский университет. К 1905 году он уже социал-демократ, меньшевик. Начав работать в компании по экспорту леса, он быстро поставил дело на научную основу и стал одним из лучших специалистов-лесопромышленников Российской империи. Большевикам тоже нужны были деньги, особенно валюта, поэтому Семена Исаевича ценили. Он был в отличных отношениях с Лениным.

С большим трудом, добившись специального решения Политбюро, Либерман вывез девятилетнего сына Сашу в Лондон, к своему давнему другу Леониду Красину. Леонид Борисович представлял там Советскую Россию и смог поэтому определить мальчика в английскую школу-интернат – заведение жесткое и несентиментальное. В 1923‑м Красина назначили послом СССР во Франции, и Саша, ставший Алексом, переехал с ним в Париж.

Между тем, Семен Либерман, понимая шаткость своего положения при новой власти, сумел отправить жену к несовершеннолетнему сыну, а потом и сам не вернулся в Москву из загранкомандировки. Следует заметить, что супруга лесопромышленника, Генриетта Паскар, была далеко не ординарной дамой. Выпускница Сорбонны и ученица Мейерхольда, актриса с примесью цыганской крови, она тепло относилась ко многим ярким представителям сильного пола. Став, уже в Париже, на некоторое время возлюбленной художника Александра Яковлева, она отправилась с ним в круиз на яхте по Средиземному морю. А 14-летнего Сашу-Алекса оставила на попечение Татьяны – племянницы художника. Сраженный ее красотой, мальчишка влюбился в свою опекуншу, но, разумеется, та не обратила на недоросля никакого внимания. Хотя, надо отдать должное маме: она использовала Яковлева и в другом направлении. По ее просьбе тот стал обучать ее сына рисунку. И неожиданно выяснилось, что Алекс наделен несомненным даром в изобразительном искусстве.

Итак, все действующие лица теперь представлены, и мы можем вернуться к супругам дю Плесси.

У Бертрана что-то не заладилось с дипломатической службой, и через год они вернулись во Францию. Виконт обратился к журналистике и любимой авиации, а Тата открыла шляпный салон. Она никогда не делала эскизов, а новые модели шляпок придумывала «живьем», на себе, сидя перед зеркалом. И они пользовались огромным успехом. В свободные часы Татьяна становилась на лыжи.

А дальше – как в плохом анекдоте. Однажды, вернувшись раньше времени с прогулки в Альпах, она застала мужа в постели с девицей. Ею оказалась Катя Красина; после кончины своего папы-большевика она и ее сестры искали возможности прочно закрепиться на Западе. Татьяна не подала на развод – ради дочери. Просто перешла спать в другую комнату.

В 1936‑м она попала в страшную аварию. Полицейские отправили ее тело с места происшествия в морг. Ночью она очнулась – от холода, и позвала на помощь. Оперировал ее, сшивая по частям, доктор Савич. Кисть правой руки осталась корявой, но, к счастью, на ее работоспособность это не повлияло.

Через два года на Лазурном берегу Тата случайно встретилась с Алексом Либерманом. Это был уже не тот мальчишка, за которым надо было присматривать. Перед ней стоял красивый молодой человек. Разумеется, со спутницей – Любой Красиной, другой дочкой бывшего советского посла, на которой собирался жениться.Однако в нашей жизни всегда важнее, не с кем приехал, а с кем уехал. А уехал он с Татьяной.

1940‑й год. В преддверии немецкого нашествия Семен Либерман покинул гостеприимную Францию на пароходе, идущем в Нью-Йорк. Алекс остался – Тата стремилась быть полезной армии, чем только могла. Ей дали маленький медицинский автомобиль «Фиат». И всё же скоро, очень скоро немцы уже хозяйничали на парижских улицах. Многие французы и эмигранты бежали на юг страны, в так называемую «свободную зону».

С началом войны летчик Бертран дю Плесси по поручению генерала де Голля формирует в Касабланке, на атлантическом побережье Африки, эскадрилью для борьбы с немцами. Вскоре, однако, он погибает в воздушном бою над Средиземным морем.

Смертельная опасность нависла и над евреем Алексом Либерманом. Надо было срочно бежать. Татьяна уже на юге, но в Париже остались очень ценные для нее документы. Одетая в крестьянскую одежду, спрятавшись под горой матрацев в кузове гражданского грузовика, Тата пробирается в столицу, в свою квартиру. Письма Маяковского – в ящике стола. Но он заперт, а ключ то ли куда-то засунула, то ли потеряла гувернантка. Открыть невозможно. А машина ждет. Часть писем и телеграмм – в другой стопке, доступной. Татьяна хватает их и тем же способом возвращается в свободную зону. Потом вместе с дочкой и Алексом они покидают Европу: Испания – португальский пароход из Лиссабона – Нью-Йорк.

Они появились на новом континенте не безвестными беженцами. Шляпки Татьяны и в былые годы попадали за океан. Ее сразу же приняли в одну из самых престижных фирм – Saks Fifth Avenue. В течение двадцати лет ее слава ведущего дизайнера высокой моды, не уступающей Коко Шанель, была непререкаемой.»

Алекс тоже приехал не с пустыми руками. Перед самой войной он стал главным художником лучшего французского иллюстрированного журнала Vu. Развивая идеи русского авангарда, блестяще оформлял обложки. Принятый в Нью-Йорке художником в знаменитый журнал женской моды Vogue, он быстро прошел путь до директора огромного издательства Conde Nast Publications. Оно выпускало (и выпускает) такие популярные журналы, как уже упомянутый «Вог», «Нью-Йоркер», «Вэнити Фэйр» (Vanity Fair), Glamoor, House and Garden и другие. Кроме того, Алекс талантливо проявил себя и в другой области – монументальной скульптуры. Сегодня его работы можно увидеть в крупнейших музеях мира.

Неудивительно, что Татьяна и ее муж общались со многими выдающимися личностями – как в совместных творческих проектах, так и на встречах в их гостеприимном доме. А там часто собиралась вся культурная элита Нью-Йорка. Конечно, в основном, американцы, но не только. Сальвадор Дали и Марк Шагал, Кристиан Диор и Ив Сен-Лоран, Юл Бриннер и Грета Гарбо, Пабло Пикассо и Игорь Стравинский, Михаил Барышников и Эрнст Неизвестный и многие-многие другие. Приезжала из Парижа Коко Шанель. Практически своей была в их особняке Марлен Дитрих, с которой Тата подружилась еще до войны.

Семейная жизнь Татьяны и Алекса казалась безупречной. Он ее боготворил. И все-таки была невидимая тень, которая иногда беззвучно проплывала над сияющим благополучием респектабельной пары. Этой тенью был Владимир Маяковский. Татьяна рассказывала своему биографу Геннадию Шмакову, а позже секретарю Юрию Тюрину, каким ударом, какой душевной травмой стала для нее его самоубийство. В то же время она отказывалась показывать даже собственной дочери письма к ней ВВ, оберегая от чужих глаз эту интимную часть своей жизни. Но разрешила ей опубликовать их после ее смерти.

Скончалась Татьяна в 1991 году. Однако Френсин, ставшая к тому времени писательницей, напрасно пыталась получить письма отчима, к которому относилась как к отцу. Он ссылался на память: забыл, где они спрятаны. Очевидно, все пять десятилетий счастливого брака, где-то глубоко-глубоко запрятанное, жило в нём чувство ревности к ушедшему – и остающемуся – сопернику. Алекс пережил жену на 8 лет. Только тогда сумела Френсин найти заветный пакет. И открыть его. И прочитать 27 писем, 25 телеграмм и несколько рукописей стихов великого поэта.

В 1999‑м она приехала в Москву и передала в Музей Маяковского фотокопии всех имевшихся у нее материалов. В музее ей показали письма Татьяны к матери в Пензу – послания из Парижа периода 1928–1930 годов. Знакомство с ними стало для Френсин откровением. В 2002‑м году в журнале «Нью-Йоркер» появилась ее статья – «Последние любови Маяковского» (Mayakovsky`s Last Loves).

А строки, в которых бился живой голос поэта и клокотало его сердце, позволили Френсин прикоснуться к его чувству, ощутить свое родство с ним: «Благодаря ему я смогла проникнуть в самую драгоценную часть моего наследства – скорбь моей матери».

Так завершился роман Владимира Маяковского и Татьяны Яковлевой.

Самуил КУР