“Оклик”. Литературный проект. Выпуск 1.

Issue #n/a

Валентин ТКАЧЕВ

К ЧИТАТЕЛЮ

Давай начнем частушку эту,
Каленым перышком скрипя:
Читатель, ты не друг поэту,
Зачем обманывать себя?

Когда, тоскуя о неспетом,
От явного отводишь взор –
Ты недоверчив, как инспектор,
Придирчив, словно ревизор.

И, обжигавшийся на пробах –
На подписях раздутых смет,
Конечно, ты у нас – не промах.
Ну, а каков же сам поэт?

Не божий и не твой угодник,
И не подвыпивший гусар,
Поэт – не частный огородник,
Что вынес фрукты на базар.

Не тот, который по-другому
Все ту же выражает чушь,
Не пятки чешущий дракону
И не улавливатель душ.

Не барабанщик к важной дате,
Не тот, который складно врет.
Он – проводник.
Вергилий-Данте,
А не простой экскурсовод.

Я повторю запевку эту,
В пристрелянный вступая круг:
Читатель, ты не друг поэту,
Да и поэт тебе не друг.

Так, без гипноза, без внушенья,
Без обожанья напоказ,
Совсем другие отношенья
Сегодня связывают нас.

А недописанная ода
Лежит на краешке стола…
– Что, брат мой, нелегка свобода?
– Да, брат,
Свобода тяжела.

1984

МУДРЕЦ

И, махнувши рукою,
Он промолвит в ответ:
«Это время такое…»
Возражающих нет.

Что там истина, что нам?..
Мы забыли о ней!
…Ускользающим тоном:
«Все намного сложней…»

Философски озвышен,
Прячет в клок бороды
Романтических вишен
Пулевые плоды.

Нет ни дум, ни былого.
Интеллектоковбой:
Три коротеньких слова
Есть на случай любой.

Как защелка покоя
Бронированных дней:
«Это время такое…
Все гораздо сложней…»

ТОЛЬКО ИМЯ…

Только имя мое назвала
Так уж ласково, как не бывает,–
И сейчас же сгорело дотла
Все, что душу мою прикрывает.

Очень тихо сказала. А вздох
Был тревожен, как малое пламя.
Словно в речку упал перстенек
И прохлада прошла над полями.

Даже не обнимали меня
Руки, вскинутые голубями.
Только имя на воздухе дня
Начертала сухими губами.

Только малое имя мое,
Только имя – и больше ни звука…
Это нежность метнула копье
И очнулась сердечная мука.

И под знаком, что подан двоим
Равнодушно лукавящим змеем,
Мы, как дети, над бездной стоим
И друг к другу прижаться не смеем.

***

В этом мире, где с далью смешалась
Подотчетная близь,
Только личная тайна осталась.
Говорят: поделись!

Шевелятся горячие губы
И язык без костей.
Люди как водосточные трубы
Новостей и вестей.

Жжет монетное слово, зудит все
Оборотная прыть
То ли жаждою освободиться,
То ли – обьединить.

Любопытствовать больше не стану.
И к другим городам
Не пойду. Только личную тайну
Никому не отдам.

Для прохожих она не опасна.
И, касаясь двоих,
Холодит она, светится ясно,
Как под сердцем родник.

И хотя за обидой обида
И беда за бедой –
Все равно мое сердце омыто
Ключевою водой.

Сергей САПОЖНИКОВ

Стихи о русской поэзии

Минуй нас пуще всех печалей
Столы с оплывшими свечами
И тень судьбы на потолке
С монетой в потном кулаке.

Еще в семье не без поэта,
Но век не тот уже, и это
Тысячелетие не то.
И назовет его никто.

Питомец муз чудит в воздушном,
Рифмует прошлое с грядущим –
Того гляди, они войдут
И стрелки врозь переведут.

И на невиданных дорожках
Взлетит душа на лунных дрожках
Навстречу минувшим векам,
С ней два жандарма по бокам.

Жизнь кончена, что было после
В твоей постели или возле –
Открыло дверь себе плечом,
Хозяин больше ни при чем.

Эклога, милый… в этом чине
Немного странен смерти вид,
Так привыкай к нему, отныне
Твоя звезда в кругу планид
Сама с собою говорит.

* * *

Здравствуй, птаха, я от боли нетрезв,
Время полночь, посмотри мне в глаза,
Только свистни – каждый год как порез,
И об этом ничего не сказать.

Не тряхнуть на желтый лист стариной,
Покатившись, будто лис по камням,
Твои руки у меня за спиной,
Твои крылья на плечах у меня.

Я сойду под этот шепот с ума
От любви и прочих бед, прочих бед,
Для чего тебе судьба – ты сама
Все, что хочешь, набормочешь себе,

На четвертом от небес этаже
Прижимаясь к пустоте головой,
Там неважно, там не сладить уже
С заливающей глаза синевой.

Я живу у моря

Я живу у моря – здесь больше окон,
Чем дешевых грез на твоем широком,
Нам там места нет, даже если боком,
И не мне о том толковать потомкам.

Потому, что проза уже не лечит,
В этих кущах поздно пенять на почерк,
На луну и походку, на птичии речи,
И пером щекочет то кот, то кочет.

Я во тьме грядущей, кривя немного
Не душой, но слогом, глухим от смерти,
Не шагну в объятья твои с порога,
Чтобы в них очнуться спустя столетье

В тех местах, где бродят меж райских яблонь
Птицы дождя и ветра, тебя включая,
На закате, в квадрате окна на гавань,
В перспективе, горчащей от крика чаек.

Борис ВИКТОРОВ

***
Утра ждать – насущным хлебом стало.
Ветвь айвы о ставень хлобыстала.
Синева стекала по стеклу.
И синица, крохотное чудо,
в этот час, неведомо откуда
пела, тосковала по теплу.

Птица в ожидании рассвета
пела, лишь угадываясь где-то
меж ветвей, пока не рассвело.
Во Вселенной, вечной и огромной,
воскресеньем, веточкой айвовой
голос был. Топорщилось крыло.

А потом, медлительны, подробны,
по шоссе разбитому подводы
меж садов тянулись на Опач.
Тяжело, мучительно светало
в это утро… Но не угасало
пение, похожее на плач.

Бесконечные, как под копирку,
огибали дом, забор, калитку
цок подков, людская речь, гобой…
Смутным сновидениям подобны,
были так подобраны подводы,
что казались длинною, одной.

Медленные, полные кизила,
проплывали мимо нас корзины,
огибали сад, колодец, дом.
Девушки руками их касались,
пели, и одна из них казалась
копией той птицы за окном.

Помнили – кизил влекло к устам их,
трепетал кизиловый кустарник,
ветви выгибал, не в силах скрыть
странного тревожного влеченья…
Сквозь листву просачивалось пенье,
заглушающее стук копыт.

Подготовили Николай Сундеев и Мария Перцова