Илья Якушев играет Прокофьева

Issue #755

Сан-Франциско Симфони открыл новый сезон, посвятив первое отделение гала-концерта вальсам, а второе – Третьему концерту для фортепьяно с оркестром Сергея Прокофьева. Эта программа была повторена на следующий день в Дэвис-холле, а ещё через день – в Купертино, с одним лишь различием: в гала- концерте Прокофьева играл Ланг Ланг, а в последующие вечера – Илья Якушев.

Я побывал на втором вечере. Оркестр был в отменной форме и в очередной раз продемонстрировал творческое единение с Майклом Тилсон Томасом, исполнив всю программу с большим энтузиазмом, не иначе как соскучившись по своему залу и своей публике. Идея начать новый сезон с вальсов была достаточно плодотворной, вот разве что вальсы были не совсем обычные: Мефисто- вальс №1 – популярнейшее произведение Листа, навеянное поэмой Ленау, демонстрирующее дьявольскую силу Мефистофеля, его хитросплетённые козни и попранную судьбу людей, оказавшихся в его власти. Этот самый известный из пяти Мефисто-вальсов, написанных Листом, – подлинная концертная жемчужина. Он зловещ и полон сарказма.

Необычным является и «Вальс» Равеля, созданный им в 1919-20 годы. Ещё не остыли эмоции, порождённые Первой Мировой войной, и Равель высказал всё, что французы хотели бы сказать о своих австро-венгерских оппонентах. Его «Вальс» можно назвать антивенским. Мрачный, воинственный, даже слегка солдафонский. Всё, что осталось от вальса, – ритмический рисунок. В исполнении оркестра музыка Равеля производит очень сильное впечатление.

Был исполнен ещё один вальс, «Карусель» Ричарда Роджерса, созданный в 1943 году. Соседство в программе с двумя шедеврами, Листа и Равеля, не пошло на пользу Роджерсу.
Но центральным событием вечера стал Третий фортепьянный концерт Прокофьева в исполнении Ильи Якушева и Сан-Франциско Симфони. Вы не заметили, что с каждым годом музыка Прокофьева становится всё лучше и интересней? Неужто мы, слушатели, так бесповоротно меняемся? Прокофьев создавал этот концерт не сразу, а в течение нескольких лет, добавляя новые эпизоды и меняя уже сочинённые. Первое исполнение состоялось в 1921 году в Чикаго, солировал композитор. Концерт считается одним из самых сложных в техническом и музыкальном отношении произведений Прокофьева и вообще одним из самых сложных фортепьянных концертов. В двадцатые годы композитор и музыковед академик Б.В. Асафьев, писал :«…концерт звучит необыкновенно ясно и привольно, по-русски, хотя в нём нет ни народных тем, ни нарочитой стилизации…»

Некогда бытовало мнение, что Прокофьев и лирика несовместимы. Ныне от этого заблуждения не осталось и следа. Тонкая, прозрачная и неординарная лирика этого концерта перехватывает дыхание, моторные эпизоды вызывают учащённое сердцебиение. Труднейшие виртуозные пассажи выражают выплескивающуюся через край молодую силу. Произведение не позволяет заскучать ни на минуту даже самому неискушённому слушателю То и дело открываются неописуемые красоты, только успевай их заметить и зафиксировать в своём сознании. Исполнение Ильи Якушева в значительной мере споосбствовало успеху концерта. Мы уже знакомы с этим незаурядным пианистом: в 2007 году он был одним из участников Прокофьевского фестиваля и сыграл два концерта Прокофьева и одну из его сонат. Его выступления были названы газетой «San Francisco Chronicle» одним из главных музыкальных событий 2007 года.

Каждый эпизод концерта был тщательно проанализирован пианистом и выделан с артистическим вдохновением, ювелирной тонкостью и отменным вкусом. Калейдоскопические детали не разрушили цельности произведения, и логика их следования казалась чрезвычайно убедительной и единственно возможной. Бисер мелкой техники был безукоризненным, а энергетика бурных частей вовлекала публику в сотворчество, но нигде и ни разу не переходила в бомбардировку. Лёгкость, с которой Якушев преодолевал все технические подводные камни, создавала иллюзию полной технической «безопасности», но за ней стоял огромный, самоотверженный труд пианиста.

Концерт прошёл с оглушительным успехом, публика неоднократно вызывала на сцену дирижёра и пианиста, но, наверное, самая значительная часть оваций была адресована Прокофьеву. На следующий после концерта день мне удалось побеседовать с музыкантом.
– К сожалению, когда я был маленький, я не играл музыку Прокофьева, поскольку боялся её, – рассказывает Якушев. – А боялся я её потому, что, когда Прокофьева играли старшие товарищи, я постоянно слышал от них, как это трудно, как Прокофьев сложен музыкально и технически.
– Прокофьев называл свои сочинения «колючками».

– Они и были «колючками». В училище им. Римского-Корсакова я тоже не играл Прокофьева так интенсивно, как стал играть в Штатах. Сразу же родилась любовь к его музыке, и сразу же я быстро и энергично стал учить его концерты.

Двадцативосьмилетний пианист, среднего роста, подтянутый, только недавно расставшийся с …баскетболом (при его-то росте!), родился в Ленинграде в интеллигентной семье. Отец – профессиональный скрипач, выступает в составе рок-групп. Ребёнку повезло с педагогами: в музыкальной школе он учился у прекрасного педагога Ирины Михайловны Барули, а в музыкальном училище им. Римского-Корсакова – у выдающегося педагога, Вильяма Ивановича Матыгулина. Когда Илья уже учился в консерватории в Нью-Йорке, он выиграл консерваторский конкурс фортепьянных концертов, и призом было выступление со школьным оркестром. Его родители специально прилетели в США , чтобы услышать этот концерт, первый крупный концерт в его жизни. В тот вечер Илья играл Третий концерт Прокофьева, и тоже с большим успехом. Его родители собирались отвезти запись этого концерта Матыгулину, но не успели: в ночь, когда Якушев играл в Нью-Йорке, его любимый педагог скончался . Это случилось в 2004 году.

Как и другие вундеркинды, Илья был рано замечен и рано отмечен. В двенадцатилетнем возрасте он одержал победу в Санкт-Петербурге на фортепьянном конкурсе юных артистов, а в 1997 году получил награду мэра Санкт-Петербурга «Юные дарования». В 1998 году ему вручили награду Министра культуры Российской федерации за достижения в исполнительстве. Побеждал он и в нескольких международных конкурсах. Последнюю из таких побед одержал в 2005 году на международном фортепьянном конкурсе в Цинциннати, Огайо. Ещё в 2000 году он поступил в Mannes College of Music в Нью-Йорке, где последовательно получил Bachelor of Music degree и Master of Music degree.

Читатель уже заметил, что Якушев не участвовал ни в одном из наиболее престижных конкурсов. Конкурсы полезны для исполнителей, так как в случае победы позволяют обратить на себя внимание публики, прессы и агентов. Но вот Моцарт и Кисин не участвовали ни в каких конкурсах, однако их исполнительская карьера от этого не пострадала. Ван Клиберн стал сенсационным победителем конкурса Чайковского, однако его исполнительская карьера не сложилась. Подобных примеров того и другого рода можно привести много. Таким образом, участие или неучастие в «больших» конкурсах не решает всех карьерных проблем, всё зависит не только от таланта музыканта, но и от его личностных качеств: интеллекта, работоспособности, упорства в достижении поставленных высоких целей и т.п. И всё же, сознавая это, я, тем не менее, спросил Якушева, нет ли у него желания попытать свои силы и на престижных конкурсах.

– Как известно, мир «больших» конкурсов очень коррумпирован, поэтому нет смысла туда идти. (От автора: одной из иллюстраций этого положения является, к сожалению, история, происшедшая на последнем конкурсе Чайковского, когда ведущего претендента на золотую медаль на фортепьянном конкурсе, Андрея Коробейникова, просто не пропустили на третий тур по надуманной причине. Скандал был громкий. А председателем жюри был известный пианист Николай Петров). На всех конкурсах, в которых я участвовал, я не был связан ни с кем из жюри, не был знаком ни с кем из организаторов, я всегда шёл на конкурс просто «с улицы». Поэтому для меня лично приятней быть победителем конкурсов, которые я честно выиграл. Что же касается победителей «больших» конкурсов, то многие из них не устраивают меня своей игрой, потому что это конкурсный типаж пианиста, который играет техническую часть произведения идеально, но музыкальная часть произведения практически отсутствует или присутствует в очень малой дозе.

– Какой музыкальный стиль ближе Вашей душе?
– Не могу однозначно ответить на этот вопрос. Я думаю, что жизнь разнообразна, и разнообразной дожна быть и любовь. Меня всегда прельщал Бах, и я записывал Баха и собираюсь выпустить диск с первыми тремя его Партитами. Это моя большая страсть, потому что, я считаю, если поймёшь Баха, поймёшь и любую другую музыку. Потом, конечно же, моё сердце занимают Прокофьев, Шостакович, Бетховен, и это далеко не полный список.

– А всё-таки , в каком направлении в ближайшее время Вы собираетесь двигаться?
– Куда жизнь меня возьмёт с собой.

– Вы зависите от заказов?
– Не только от заказов. В этом году, например, я точно знаю, что буду работать над Шуманом, потому что хотел бы повернуться к нему. Лет шесть или семь назад я его играл много. Я бы хотел выучить «Карнавал», который никогда не играл, вернуться к «Фантазии», «Токкате», потому что Шуман – изумительный композитор, а для пианистов – один из самых сложных. Имеются ещё какие-то конкретные задачи на месяц или два, но не дальше…

– Я был здесь на всех Ваших программах, у меня есть представление о Вашем пианизме. Мне нравится, как вы готовите вещи. Там чувствуется и работа мысли, и повышенное внимание к технике, и работа над деталями, и понимание их. Но как это соединяется с вероятным желанием хотя бы иногда быть спонтанным? Вам приходится решать эти проблемы?
– Естественно. Это даже не проблема, это радость, потому что то, что происходит на сцене, никогда не происходит в комнате, где ты занимаешься. У каждого исполнителя должен быть какой-то план исполнения, потому что, если плана нет, незачем выходить на сцену. Во время исполнения, работая по этому плану, ты можешь придумывать что-то по ходу дела. В этом и заключается смысл нашей работы, потому что, если ты делаешь каждый раз одно и то же, перестаёшь быть интересным для публики. Я очень люблю импровизационность, и, поверьте, вчера было много незадуманного, которое вышло в тот момент и, по-моему, неплохо получилось. Но случается иногда так, что ты думаешь: «Зачем я это сделал?»

– Сколько Вы занимаетесь в течение дня?
– Это вопрос, который я никогда не любил. Это всегда по-разному. Если есть какие-либо проекты, которые нужно закончить вовремя, сделать быстро, то, я думаю, не больше шести часов в день, потому что, хотя человеческий разум способен на огромные мыслительные процессы, полезней дать разуму отдохнуть, чем сидеть весь день и вбивать в себя какие-то мысли, которые еле-еле прилипают к сознанию.

– Но Вы занимаетесь каждый день?
– Обязательно.Четыре-пять часов. Это необходимо, чтобы быть в форме. Должен сказать, что никогда в жизни не играл какие-либо гаммы и никогда не разогревался перед началом занятий. Может быть, это плохо, может быть, неплохо. Возможно, мне просто повезло, что мои первые учителя поставили мои руки так, что у меня, слава богу, нет больших технических проблем, которые надо решать, разогреваясь перед занятиями. Перед выступлением, конечно, надо разогреваться, надо собираться, надо приводить мышцы в порядок.

– И сколько у Вас уходит на это времени?
– На разогревание перед выступлениями? Вчера я сидел, наверное, часов шесть. Некоторые пианисты предпочитают вообще не играть в день концерта. Когда у меня вечером будет очень сложный в техническом отношении концерт, то я предпочёл бы позаниматься два часа, уйти куда-нибудь, потом позаниматься ещё два часа. Это работа, которую выполняешь просто для того, чтобы поддерживать свои мышцы в тонусе.

– Какие проблемы возникают у Вас в процессе исполнительства, и как Вы с этими проблемами справляетесь?
– Проблем было очень много всегда, и я думаю, что у каждого пианиста их хватает. Самая большая проблема у меня, и я думаю, что могу говорить о многих других пианистах, – это неудовлетворённость собой. Понимаешь, что можешь достичь большего. Это, наверное, естественная реакция, но у всех она разная. Думаешь: «И без меня мусора много». Такое часто бывало и до сих пор бывает. Я думаю, неудовлетворённость своей работой – с некоторыми удачами, –как раз и двигает нас вперёд.

– Мне показалось, что Вам следовало бы поработать ещё над звуком.
– Возможно, это результат недостаточного учёта акустики зала. Ведь репетируешь в совершенно пустом зале. Когда приходит более 2500 человек, акустика зала совершенно меняется. Бывает иногда, что расчёт меня подводит. В следующий раз постараюсь это учесть. Зал замечательный. Я в него влюбился ещё тогда, когда играл в 2007 году. Я считаю, что это один из лучших в стране залов, в которых я играл.

Педагогом Якушева в Маннес был Аркадий Аранов, много времени уделяет ему и Владимир Фельцман. В мастер-классах он встречается с выдающимися исполнителями, например, с Тибоде. Упорно наращивает репертуар, расширяет географию своих выступлений. Его заметили такие дирижёры, как Томас и Гергиев. Однажды Гергиев слушал его игру в течение 40 минут, что совершенно необычно для сверхзанятого маэстро. В результате Илья выступил с оркестром Мариинской оперы. Играл уже во многих залах Европы, в Санкт-Петербурге, в Карнеги-Холл, а недавно совершил тур по Восточной Азии.
Вышел DVD с записью его сольного концерта.

Свою активную исполнительскую деятельность он совмещает и с очень важной организационной работой. «Я занимаюсь организацией фортепьянных фестивалей, точнее, ко-организацией фестивалей в качестве исполнительного директора Международного фортепьянного Института и Фестиваля в Маннес, созданного и руководимого Джеромом Роуз. Мы сейчас, по-видимому, самый большой фортепьянный фестиваль в стране. У нас проходит 26 концертов за две недели, два концерта в день, и трёхдневный конкурс в конце фестиваля: первый, второй и третий туры. Концерты разделяются на три серии. Одна из серий – «Престиж». Это серия молодых исполнителей, которые выиграли какие-либо конкурсы или знакомы нам по другим своим выступлениям».

Создаётся впечатление, что Илья Якушев – не только талантливый музыкант, но и очень интересный, мыслящий человек, наделённый волей, настойчивостью и трудоспособностью. Хотелось бы, чтобы встречи с ним в Сан-Франциско проходили на регулярной основе.