Война и мир Василя Быкова

… 9 мая 1947 года, в День Победы, среди потока пассажиров, схлынувших с минского поезда на гродненский перрон, оказался круглолицый сухощавый парень, судя по поведению, явно нездешний. Гимнастерка и шинель служили тогда одеждой многим, а фанерный чемодан подтверждал, что его хозяин, скорее всего, уже отвоевался. Сразу за вокзалом начиналась одна из центральных городских улиц – Ожешко. Парень выяснил у прохожего, куда ему двигаться по написанному на бумажке адресу, и пошел, с интересом поглядывая по сторонам.

В эти края он попал случайно. Еще недавно бывший лейтенант Василий Быков твердо знал свое будущее: сразу после демобилизации – в родную Беларусь. Закончить витебское художественное училище, где до войны проучился год, и заняться любимым делом. С этим и приехал в белорусскую столицу и явился в Союз художников. Выяснилось – училища в Витебске не существует, а Минск лежит в развалинах. И тогда его направили в Гродно – в художественно-оформительские мастерские. Так он очутился на крайнем западе страны.

Сначала, вроде бы, всё сладилось. Встретили хорошо, помогли снять угол.

Понадобилось немного времени, чтобы новичок разобрался: художники, его товарищи по работе, – довольно искусные мастера и интересные люди. Одна лишь беда – зарплату здесь не платили, заработок зависел от заказов. А заказов поступало мало.

Размышляя о своих перспективах, молодой оформитель пришел к выводу, что не мешало бы подучиться – в самом элементарном смысле этого слова. Действительно, к чему свелось его образование? Закончил в соседней деревне семилетку – главную довоенную школу. Год в художественном училище – пока платили стипендию. Стипендии отменили – пришлось уйти в ФЗО. Стал строителем – как раз накануне войны. Правда, было еще потом саратовское пехотное училище, но и там давали лишь специфические знания.

Между тем, недалеко от художественных мастерских, на улице Замковой, находилась вечерняя школа № 9. И Василий Владимирович Быков стал ее учеником.

Потом, много лет спустя, возвращаясь к истокам его судьбы, я  понял, как произошло это удивительное превращение – приехав в Гродно в 1947-м без профессии, безвестным и тихим, он покинул город в 1978-м писателем с европейской славой. А всё дело в том, что Быкову несказано повезло: все эти 30 лет рядом с ним, на сложнейших жизненных перепутьях, была замечательная женщина – Надежда Андреевна Кулагина.

Рассказывает Лилия Петровна Зыбель: «После окончания института я попала в педагогический коллектив школы № 5 города Гродно. Как обычно, все учителя – женщины. Я сразу обратила внимание на одну из них. Она была красива – спокойной, уверенной красотой. Умна. Держалась скромно, но с большим достоинством. С ней приятно было общаться. Звали ее Надежда Андреевна.

Однажды на перемене в учительской завязалась дискуссия – обсуждалась  повесть Василя Быкова «Третья ракета». Автор гродненский, содержание необычное, это подогревало спор. Одна учительница заявила: там страшные  подробности, не для женского чтения. А другая вдруг говорит: «А я помню, как этот Вася Быков пришел к нам в вечернюю школу. Сидел тихо, внимательно слушал, а потом перед Надеждой Андреевной раскрылся».

Тут я не поняла и переспросила:

– Какой Надеждой Андреевной?

– Нашей, какой же еще. Она ведь жена Быкова.

Я была поражена. Никогда об этом от нее не слышала. Да и не догадывалась, тем более, что она оставалась на своей фамилии – Кулагина. А ее муж уже входил в силу, становился известным. У нас с Надеждой Андреевной, несмотря на разницу в возрасте, установились к тому времени доверительные отношения, мы почувствовали взаимную симпатию. Конечно, я была заинтригована, и, по моей просьбе, она рассказала свою историю.

Училась на литфаке гродненского пединститута. Получила диплом и место учителя русского языка и литературы в городской вечерней школе № 9. Это было не совсем то, о чём мечталось. Но неожиданно оказалось интересно. Пришли учиться серьезные люди, прошедшие войну, которые хотели получить образование и найти свое место в жизни. Среди них выделялся демобилизованный лейтенант Василий Быков. Держался он замкнуто, но Надежда Андреевна обратила внимание на его сочинения. В них просматривалась самостоятельность суждений.

И тогда молодая учительница предложила: а почему бы вам не попробовать самому что-нибудь написать? Ведь вы прошли войну. Идея эта зацепила бывшего фронтовика. Через некоторое время он принес на суд учительницы несколько небольших рассказов. Надежда Андреевна увидела несомненные способности Василия, хотя писал он безграмотно, не владел техникой литературного изложения материала. Но если работать, недостатки эти преодолимы. И она предложила свою помощь.

По-разному складывались судьбы демобилизованных воинов. Одни  возвращались в родной город, который знали с детства, к тем, кто их ждал и любил.  Другим не так везло, но находились школьные друзья и знакомые. Многие продолжили прерванную учебу в институтах или поступали в вузы, опираясь на довоенную подготовку. Для Быкова мирная жизнь по всем позициям начиналась с нуля. И тем дороже и важнее для него стало то, что уже на первых порах он получил надежную опору, которой стала семья.

Между тем, работа в художественных мастерских выглядела бесперспективной. А Надежда Андреевна верила в писательский дар своего мужа. Еще будучи студенткой, она с подругой летом подрабатывала в редакции областной газеты «Гродненская правда». И она решила, что Василий обязательно должен туда устроиться. Как раз подвернулась оказия – в газету нужен был корректор. Василий засомневался – с его-то грамотностью? Жена обещала помочь. Он решился, но проверку не прошел. Зато его взяли на другое место – ретушером.

Начало было положено. Вскоре редакционный новобранец стал писать небольшие статейки в традиционно советском духе, которые принимали к печати. Написанные неплохим языком, ошибок они уже не содержали. Через полгода Василия переводят в корректоры белорусскоязычного издания (газета выходила на двух языках). Казалось, всё идет нормально, но вдруг, в 1949-м, в жизни Быкова происходит непредвиденный поворот.

В своих мемуарах он потом напишет, что его сначала забрали на военные сборы, а затем вообще призвали в армию – в дивизию, расположенную недалеко от Гродно. Служить там довелось недолго. Пришел приказ – направить лейтенанта Быкова на Курильские острова.

Сразу оговорюсь – есть и другая версия: Быков попросился в армию сам. Эта версия тоже находит косвенное подтверждение в мемуарах. Когда перед демобилизацией Василий приехал в отпуск к родителям, отец, узнав, что сын намерен уйти из армии, сказал: «Стоит ли? В армии, хотя и трудно, однако кормят». Сын не возразил. А когда в ходе повторной службы его перевели по обмену с Курил в Беларусь и он увидел родные места, то решил:  «Буду служить!» И служил бы, если бы Хрущеву не вздумалось уменьшить Вооруженные силы, и Быкова уволили по сокращению. И самый убедительный довод в пользу этой версии – в 1949 году еще продолжалась демобилизация миллионов бывших фронтовиков из слишком большой, по мирным меркам, армии. В такой ситуации призывать снова только что уволенных в запас  не было абсолютно никакого резона.

Как бы то ни было, но Василий Владимирович попадает на Курилы, на остров Кунашир. Надежда Андреевна, разумеется, поехала с ним. Условия, в которых пришлось жить, трудно себе представить, если сам не побывал в них. Для молодой учительницы, правда, нашлась работа в школе. В феврале 1953-го родился первенец – Сережа. Стояли лютые холода. «С малышом надо было держаться поближе к центру комнаты, где стояла буржуйка – небольшая железная печка. А стены искрились не исчезающим плотным слоем инея» – так позже описывала Надежда Андреевна их кунаширскую квартиру Лилии Петровне. В 1955-м последовал перевод в Белоруссию и, как я уже говорил, – увольнение.

В Гродно их первым пристанищем стала полуразвалюха в неблагополучном районе, который жители звали «Шанхаем». Потом перебрались в квартирку чуть получше.

Быков намеревался вернуться в редакцию, но взяли его туда не сразу. Тогда он занялся творчеством, тем более, что в годы дальневосточной эпопеи почти ничего не писал. Начал с рассказов, потом понял, что в состоянии осилить более крупные формы. Так появилась повесть «Журавлиный крик», в которой он впервые нашел свою тему: небольшая группа людей на войне. Тем временем его уже опять приняли на работу в секретариат «Гродненской правды». Последовавшие затем «Третья ракета» и «Альпийская баллада» принесли настоящий успех. К Быкову приходит всесоюзная известность.

Как-то я принес в редакцию подборку своих стихов – обычно отдавал их кому-нибудь из сотрудников. На сей раз мне предложили показать их Быкову. За соседним столом в его комнате работала женщина, которую я прежде не видел.  Стремительная, с командирскими нотками в голосе, с какой-то всклокоченной прической. Выйдя, я спросил у знакомой журналистки, кто эта женщина. Мне ответили: «Ирина Михайловна Суворова. Окончила журфак университета в Минске, у нас числится литсотрудником в отделе культуры». Я запомнил ее имя,  не подозревая, какую роль она сыграет в последующем.

В ее основу были положены реальные события, происходившие во время боев под Кировоградом, когда автора посчитали убитым и отправили на его родину «похоронку».

Но были в повести некоторые особенности, непривычные для военной прозы тех лет. Например, в группе бойцов проходит с ними тяжелейшие испытания пленный немец, которого надо доставить в штаб и к которому относятся, в общем, по-человечески. А самым опасным для автора стало следующее: один из группы, капитан Сахно, смершевец (в народе их называли «особистами») – человек гадкий и жестокий. Он безжалостно посылает людей на смерть, в том числе на минное поле, спасая в то же время собственную шкуру. Эти акценты вызвали резкую критику повести в партийной печати и, как следствие, во множестве изданий. Досталось не только автору, но и, в первую очередь, «Новому миру» и его главному редактору Александру Твардовскому.

Я тогда знал о многих деталях этой травли от другого гродненского писателя, Алексея Карпюка. С ним, исключительно честным и порядочным человеком, я поддерживал добрые отношения в течение многих лет. А Карпюк был другом Быкова. Но, оказывается, местные власти организовали еще и особые акции. Белорусский журналист Сергей Шапран после смерти писателя провел огромную работу по сбору писем и документов, связанных с Василем Быковым. Они изданы недавно в двух томах. Там я и прочитал, что на пике кампании, докатившейся до Гродно, «неизвестные хулиганы» разбили окна в квартире Быкова и в классе, где его жена вела урок. Надежде Андреевне досталось немало, но она стойко переносила все напасти, выпавшие на их долю, и всемерно поддерживала мужа.

Между прочим, «Мертвым не больно» стала для Быкова, может быть, впервые, настоящей школой литературного труда. Чтобы подготовить повесть к печати в «Новом мире», с писателем работала редактор журнала, знаменитая Анна Берзер (Ася), через руки которой прошли тексты В. Гроссмана, В. Некрасова, В.Войновича, Ф.Искандера, А Солженицына и еще несчетного числа опытных и начинающих авторов. Быкову пришлось многое переделать, переписать, перестроить композиционно. После этого повесть приобрела выразительность и четкость и принесла гродненскому прозаику не только неприятности, но и новых друзей и поклонников.

Следующее быковское произведение появляется на страницах «Нового мира» через два года – «Атака с ходу» (в оригинале – «Проклятая высота»). На сей раз возмутились высшие армейские чины и обвинили автора в клевете на «правду войны». Писатель решает уйти от фронтовых событий и перенести действие в своих произведениях на оккупированную территорию. Здесь он видит больше возможностей для раскрытия характера отдельного человека (и, заметим в скобках, меньше поводов для нападок). В 1969 году увидела свет первая повесть «партизанского цикла» – «Круглянский мост», вслед за ней, там же, в «Новом мире» – «Сотников». Что касается «Моста», надежды автора не оправдались – с письмами протеста выступили ветераны партизанского движения.

Василь Быков работает исключительно плодотворно: почти каждый год – новая повесть. Такому творческому накалу способствовали два фактора. Во-первых, особенности его характера. Василий Владимирович был человеком спокойным, немногословным. Любил природу, любил Гродно, с его тихими парками и Неманом. Здесь писалось легко, несмотря на вспыхивавшие время от времени гонения. Быков не был по сути своей публичным человеком, не стремился в начальство, в различные выборные органы. Его не раз приглашали перебраться в Минск – он отказывался. Уютно жилось ему в уже ставшем родным городе. Что же касается Надежды Андреевны, она не просто подходила Василию Владимировичу по характеру – она была ему бесконечно предана.

Тут мы и подошли ко второму фактору.

Слово Лилии Петровне: «Когда я познакомилась с Надеждой Андреевной, у них было уже два сына. Детки маленькие, нуждались в постоянном внимании. А работа учителя-словесника отнимала много времени. Но Надежда Андреевна освободила мужа от всех бытовых забот – Вася должен писать! Помогала ему править редакционные материалы. А когда к уже известному писателю Быкову приезжали гости, в том числе, из-за рубежа, их надо было принимать. Вся ее жизнь была подчинена одной цели: создать условия для работы мужа».

В 1971 году на неустанного борца за справедливость Алексея Карпюка обрушивается месть властей. На него навешивают ложное обвинение, его исключают из партии и снимают с должности руководителя областного отделения Союза писателей. Он остается без работы, а сбережений у него никогда не было. К тому же, тяжело заболела жена, Инна Анатольевна. Дома – трое детей. Положение отчаянное. Первой приходит на помощь Надежда Андреевна, и Быковы ссужают Карпюков деньгами. Потом – еще раз. И еще: «Вернёте!» Инна Анатольевна недавно вспоминала: «Они отлично знали, что возвращать нам будет нечем». А Карпюку не давали работы два года…

Василь Быков продолжает писать. Его творчество – исключительно интересный феномен. Оно – интуитивно-философское. Не исходит из каких-либо мировоззренческих концепций, не строится на каких-либо литературных направлениях. Его товарищи по «лейтенантской прозе» и по белорусскому писательскому цеху в большинстве своем родились в интеллигентных семьях и сами достигли многого. Г. Бакланов и Ю. Бондарев закончили Литинститут; В. Короткевич – филфак и аспирантуру Киевского университета, Высшие литературные курсы и Высшие сценарные курсы; те же курсы и филфак БГУ – Алесь Адамович; у многих за плечами другие вузы.

Быков присоединился к этой плеяде талантов, поднявшись буквально из низов, не имея профессиональной и общекультурной подготовки. Зато у него было кое-что очень важное – свой голос. О войне много писали до него. Большей частью – о командирах и победах. Нередко приглаживали. Воспевали. Скрывали  всё то грязное, что разбередила война. Он нашел свою нишу, которая долго оставалась свободной, потому что никто не решался ее занять. Он просто начал писать – как умел, как понимал, как видел. Учился у журналистов областной газеты. Читал. Неоценимую помощь оказали ему высококлассные редакторы его произведений. Так возникла его даже не лейтенантская, а, скорее, солдатская проза. Основная, почти единственная тема его творчества – рядовой человек в чрезвычайных обстоятельствах.

Во многих его повестях герои так или иначе связаны с педагогическими профессиями. Здесь нельзя не увидеть влияния Надежды Андреевны – талантливого наставника, которую дети любили и уважали. Одна из центральных фигур быковской прозы, Сотников – бывший учитель. Попав к немцам при выполнении партизанского задания, он принимает на себя все обвинения, понимая, что будет повешен. Ученики другого учителя – Мороза из «Обелиска» решают отомстить полицаям, но попадаются. Немцы ставят условие: детей отпустят, если явится учитель. И Мороз идет, зная, что и его, и мальчишек ждет гибель – он не может предать веры детей.

Многие критики писали, что произведения Быкова сконструированы как иллюстрации определенных моральных тезисов. Некоторые сравнивали их с притчами. Безусловно, правы и те, и другие. Однако я бы обратил внимание на скрытый подтекст: Василь Быков инстинктивно нащупывает далеко не очевидную истину – война всегда проигрыш. Даже для победителей. Потому что калечит судьбы, ломает психику, открывает не только героическое в человеке, но и низкое. Убийство себе подобных становится нравственной нормой обеих воюющих сторон, необходимостью, без которой нельзя победить.

В начале семидесятых гродненский обком партии построил в тихом зеленом уголке города суперсовременный дом для своих работников – большие комнаты, просторные холлы и подсобные помещения. В народе этот дворец тут же окрестили «Дворянским гнездом». И в этом «гнезде» квартиру получил беспартийный Василь Быков.

Из воспоминаний Лилии Петровны: «Встретила Надежду Андреевну (мы уже давно работали в разных школах). Она была вся в хлопотах – такая шикарная квартира, надо ее обставлять. Очень хотелось иметь в гостиной хрустальную люстру, а на полу постелить красивый ковер. У Васи будет удобный кабинет, можно разложить всё, необходимое для работы, поставить полки с книгами.

В следующий раз поделилась еще одной радостью – младший, Вася, поступил в мединститут. Я не к месту вспомнила про иней на стенах, когда на Курилах родился ее первенец, но промолчала. И от души пожелала ей счастья – она заслужила его.

Мы виделись довольно часто. Как-то до меня дошли слухи, что Быков завел собаку – шотландскую овчарку колли, с которой гуляет каждый день после работы. Действительно, однажды зимним вечером я проходила недалеко от дома, где жил писатель, и встретила его, прогуливающегося с любимой колли в обществе Алексея Карпюка. Идиллия! Такой породы в нашем городе, кажется, почти ни у кого не было. Очень красивая псина, ухоженная, причесанная. Когда мы в очередной раз увиделись с Надеждой Андреевной, я поинтересовалась, кто занимается собакой. В ответ: «Кормлю, убираю, причесываю я, а всё равно обожает Васю, ждет не дождется, когда он придет с работы и пойдет с ней гулять. Редкая любовь!»

Помню, как однажды я обратила внимание на то, что у Надежды Андреевны появилось твердое белорусское «Ч» в говоре. Я пошутила: «Набрались у мужа?» Она улыбнулась: «И да, и нет. Конечно, у Васи главный язык – родной, белорусский. А разговорный – обычно русский, как и у тех, с кем он общается. Но я ведь как языковед работаю в две смены. Утром – в школе, а вечером сажусь за машинку печатать Васины вещи. Он их пишет от руки. Так что я все его повести перечитала по несколько раз. И сама не заметила, как произношение изменилось. Вы не первая мне об этом говорите» (мы были с ней на «Вы»)».

Вскоре Лилия Петровна узнала, что Надежда Андреевна ушла из школы и стала полноценным секретарем мужа. Этого требовал большой объем работы, связанной с его творческой деятельностью.

В 1978-м Быков пишет повесть «Пойти и не вернуться». Случайно или нет, но ее содержание странным образом перекликается с тем, что произошло дальше в реальной жизни. Зоську Нарейко, до войны учившуюся в педтехникуме, командир посылает с заданием в отдаленный поселок. Антон Голубин увязывается за ней, самовольно покинув отряд. У него на уме два дела, которые он намерен выполнить. С первым он, после некоторой задержки, справляется успешно – в заброшенном хуторском сарае для скота он овладевает Зоськой, признавшись ей в любви. А во-вторых, – он хотел бы перейти к немцам. И признается ей в этом тоже. Та крайне возмущена. Между тем, до Антона доходит, что положение немцев пошатнулось. Выход один – возвращаться назад в отряд. На развилке дорог они расстаются, и в этот момент Голубина осеняет: а если Зоська потом расскажет о его замысле командиру? Он поворачивается, прицеливается и стреляет в Зоську, считая, что убил ее.

В 1978-м Быков уходит из семьи, уходит – чтобы не вернуться. Печальная история. И трагическая.

Оказывается, рядом с бывшим лейтенантом готовилась тщательно спланированная наступательная операция. Ее подготовила и провела Ирина Михайловна Суворова. Литконсультантку вполне можно понять. Исходя из своей логики, она поступала безусловно правильно. Живет одна, есть сын, мужа нет. А в той же самой редакционной комнате постоянно находится мужчина, на ее глазах ставший знаменитым. И она использовала все доступные женщине средства и способы, чтобы завоевать его. То, что он женат, не имело для нее никакого значения. Похоже, что и для него тоже. Ей надо было устроить свою личную жизнь – позади уже пять десятков, другого шанса больше не будет. А что двигало им? Не знаю.

По большому счету, обычная житейская история, особенно в среде творческих людей. Любил одну, встретил другую. Первую оставил, перешел ко второй. А первая нашла другого. От перемены мест слагаемых сумма не изменяется. В нашей истории математика ошиблась – сумма изменилась. Потому что дело было не в том, что ушел, а в том – как ушел.

Надежда Андреевна ничего не знала, более того – не догадывалась. Василий Владимирович сказал ей, что едет по делам в Минск. День шел за днем, он не возвращался, она стала беспокоиться. Позвонила в редакцию. Там ей объяснили, что к чему. Вскоре последовали звонки и сочувственные письма от знакомых и друзей.

Для нее это стало страшным ударом. При встрече с Лилией Петровной выглядела растерянной, словно сама не своя. «Знаете, я никак не могу прийти в себя, не могу к этому привыкнуть. Все в редакции знали, одна я… Приходила к ним, брала работу на дом, затем приносила. Встречалась с людьми, с ней… Мне так стыдно, что всё происходило за моей спиной… Ну, влюбился, ну с кем не бывает? Почему же не сказать мне об этом открыто? А так еще и на посмешище меня выставил…». И при этом – винила в происшедшем только себя…

А потом соседи-обкомовцы поведали ей о деталях. В редакции слышали, как Ирина Суворова заявила Быкову: «Сыновья выросли, ты теперь им ничем не обязан. Можешь пожить для себя». Действительно, старший, Сергей, уже окончил военное училище, служил в Минске. Младший учился в мединституте. И Василь Быков отправился к секретарю обкома партии: «Мне нужна квартира». Тот опешил: «Мы же только что дали вам на троих такую, о какой наши очередники даже мечтать не могут!». «Я полюбил другую женщину». «У нас сильнейший дефицит жилья. Подумайте сами – что люди скажут?»

И тогда Василь Быков выложил главный козырь:

– Не дадите – уеду в Минск.

Знал, что город им гордится. Но тут уже возмущенный секретарь не выдержал:

– Уезжай!

И Быков укатил в столицу.

О дальнейших событиях – из воспоминаний Л.П. Зыбель. Покинутая семья оказалась очень стесненной в средствах. Как раз в это время наметилась женитьба младшего сына, Васи, и он обратился к отцу за помощью. Тот деньги прислал, но на свадьбу не приехал.

В один из зимних дней Лилия Петровна встретила Надежду Андреевну у бассейна. И поделилась с ней: накануне видела по телевизору передачу о писателе Быкове. Та сразу встрепенулась: «Правда, похудел? Чем она его кормит? У него же желудок больной!». Потом добавила: «Сережа к нему в Минске заходит, а Вася никак простить не может». «А вы-то сами как?» «Да что-то болеть начала, воспаление легких, хроническое что ли. Врачи советуют закаляться. Вот стала ходить в бассейн… Собаку жалко». «А где она?» «Понимаете, я болею, ухаживать за ней нету сил. Так Васина сестра, она работает в столовой, забрала ее к себе. Ей легче ее кормить. Да боюсь, они ее загубят. Три раза в год заставляют щениться. Щенков продают, делают деньги. Собака замучена. Я к ней сначала ходила проведывать, но сердце разрывается от жалости. А еще просили не ходить, чтобы собаку не травмировать».

Лилия Петровна: «Это был наш последний разговор. Через две недели позвонили общие знакомые и сказали, что врачи ошиблись – нет у бывшей жены Василя Быкова воспаления легких. Обследование в республиканском онкологическом центре в Боровлянах, под Минском, показало: у Надежды Андреевны – рак».

Тут необходимо небольшое отступление. Ученые давно высказывали предположение, что рак может возникнуть у человека в результате сильнейшего потрясения. Буквально в последние пару лет пришло его подтверждение.     Исследования, выполненные ведущими американскими онкологами в Йельском университете, привели их к выводу: рак развивается в период от года до полутора после того, как человек пережил какое-либо травмирующее трагическое событие. Сильный эмоциональный стресс в семье может выступить в роли «пути», связывающего раковые образования в организме в потенциально смертоносную смесь.

Так оно и случилось.

Весть о том, что скончалась Надежда Андреевна, сразу распространилась по городу. На улицах таял снег, но первый весенний месяц 1982 года еще веял холодом. Хоронили из дому, из «Дворянского гнезда».

Лилия Петровна: «Было много народу, цветов. Пришли коллеги, с которыми она работала в разные годы, литераторы, обкомовские работники, бывшие ученики. Гроб стоял в гостиной под хрустальной люстрой, на полу лежал нарядный ковер. У изголовья – портрет красивой, без косметики, женщины. Умное лицо, приятная улыбка. Приехали родные, сидел старый человек, ее отец. Тут же – сыновья, невестки, внук. Похороны задерживались – ждали Василя Быкова. Обещал прилететь из Минска. Но вот уже и время последнего рейса прошло. Может, он добирается на машине? Позвонили в Минск. И получили ответ: приехать не сможет, что-то почки заболели…

Это тягостное ожидание, разрушенная вера в то, что всё же прозвучит последнее «прости» из уст человека, ради блага которого покойная жила – навсегда врезались в мою память. Я не ожидала такой душевной черствости от писателя, взывающего своими произведениями к чести и совести. Окружавший его ореол резко потускнел для меня в тот мартовский вечер. Знаю – не только для меня. Удивительно – ни благородства, ни сочувствия, ни милосердия».

 

Итак, первый акт окончен. Казалось бы – финита ля комедия. Но разве кто-нибудь ожидал такого поворота сюжета? Значит, что-то оказалось скрытым от наших глаз. Может, последующие события помогут нам увидеть тайные пружины тех или иных действий и даже дадут повод оглянуться назад? Может, такова режиссерская задумка? Ведь режиссером является сама жизнь. Что ж, занавес опустился – но лишь для того, чтобы подняться снова…

 

Прошло 27 лет, заканчивался шестой год со дня кончины Василя Быкова. 18 июня 2009 года в «Комсомольской правде» появилось интервью с младшим внуком писателя. Ничего особенного, обычный разговор. О Надежде Андреевне – ни слова. Лишь последняя фраза в тексте, в «Досье КП», звучала так: «Первая жена, Надежда, родила Быкову двух сыновей; вторая, Ирина Михайловна, разделила с мужем все невзгоды».

И тут восстали бывшие ученицы Надежды Андреевны. Одна из них прислала в редакцию недоуменное письмо. В итоге через месяц в «КП» появилась вторая статья под названием «Первая жена Быкова не пережила его ухода». В ней ее давние коллеги и уже повзрослевшие ученики поделились тем, каким замечательным человеком и учителем она была. «… На нее всегда хотелось смотреть. Открытое приветливое лицо. Совершенство правильных черт. Глаза небесно-голубого цвета, улыбающиеся. В ее глазах постоянно жил какой-то добрый тихий свет, он согревал нас». Вспомнили и о том, как Надежда Андреевна никак не могла примириться с происшедшим, не понимала, почему муж так некрасиво поступил с ней. Удивление вызывала и фраза насчет «всех невзгод» –  именно так была подписана и фотография Ирины Михайловны с Василием Владимировичем (очевидно, с ее подачи).

Действительно, странно получается: вроде, 30 лет в Гродно у Василя Быкова не было неприятностей, а потом, с новой женой, всё на него свалилось. Что ж, давайте разберемся со «всеми невзгодами».

Итак, в 1978-м Быков оказался в Минске вместе с Ириной Суворовой. Надо где-то жить. Он обратился к секретарю ЦК КПБ А.Т. Кузьмину и назавтра получил трехкомнатную квартиру (на двоих) на улице Танковой. Но ее нужно обставить. Позвонили министру торговли – и им немедленно доставили полный набор мебели. А потом, в следующие 8 лет, на Быкова обрушилась лавина наград, званий и должностей – всего мыслимого, что могла дать советская власть: орден Ленина, Герой Социалистического Труда, народный писатель Белоруссии, депутат Верховного Совета БССР, Государственная премия БССР им. Я. Коласа, член правления Союза писателей СССР и, наконец, Ленинская премия в 1986 году.

И это далеко не полный перечень «невзгод». Зачем же нужна была такая откровенная неправда на страницах газеты?

Прежде, чем ответить на этот вопрос, – еще одна цитата, из второй статьи в «Комсомолке». Об Ирине Михайловне там сказано так: «У нее, кстати, тоже была другая семья, и она тоже пожертвовала ею ради Быкова». Красивая выдумка! А.Т. Лебедева, работавшая в «Гродненской правде», вспоминает: «Еще студенткой Ирина вышла замуж. Пока муж заканчивал учебу в Минске, она уже работала в Гродно. Потом они разошлись… В 1952-м у Ирины родился сын Сергей…» Потом у Ирины Суворовой семьи не было все 26 лет до отъезда с Быковым в Минск. Это знали все в редакции. Зачем же легенда про жертву?

И для полноты – третий пример. Ирина Михайловна в интервью газете «Известия» от 19 июня 2004 года, говоря о минской квартире на ул. Танковой, заявила: «Здесь он прожил 25 лет, здесь писал свои главные книги. Здеcь его дом». Пожалуй, все, кто знаком с творчеством Быкова, знают, что свои лучшие книги он написал в Гродно, где и был его дом. Вот слова Сергея Шапрана (из интервью «КП», 28.03.2012 г.): «Гродно – не чужой город для Быкова… Тут он написал все самые известные свои повести, тут пришла к нему мировая известность». И еще одно независимое свидетельство – председателя Союза белорусских писателей Алеся Пашкевича: «Дачу [Быков] приобрел потому, что не мог прижиться в Минске. Шумно и неспокойно было ему в столице».

Окончание в следующем номере

Самуил Кур