Валерий Гергиев и Сергей Прокофьев

Issue #732
Недавние концерты Лондонского симфонического оркестра, возглавляемого Валерием Гергиевым, вызвали большой приток публики, особенно наших соотечественников, и разноголосицу в мире музыкальных критиков. Оба концерта были посвящены в основном Прокофьеву, и несогласие в стане критиков в большой степени было обусловлено не столько интерпретациями дирижера, сколько посторонними соображениями.
И если критик Джошуа Косман в целом дал высокую оценку выступлениям оркестра, отметив способность Гергиева вдохнуть новую жизнь в произведения, в которые уже никто не верит, то Янош Гербен не нашел ни одного позитива. Впрочем, он сам признает, что его оценки имеют политическую подоплеку («Гергиев пользуется поддержкой Путина, и вообще он сталинист»).
Лондонский оркестр — блестящий коллектив, слушать который — несказанное удовольствие. Это тот оркестр, который некогда возглавлял Майкл Тилсон Томас и концертмейстером которого был Александр Баранчик. Не случайно оркестранты до начала концерта посылали воздушные поцелуи тому и другому, находившимся в артистической ложе. Мне удалось побывать на первом из двух концертов, в котором исполнялись Первая и Шестая симфонии Прокофьева и его же Четвертый фортепьянный концерт для левой руки.
Первая симфония («Классическая») была написана двадцатишестилетним Сергеем Прокофьевым в России в 1916–1917 годах и впервые исполнена в следующем году. Ему хотелось, следуя Гайдну, написать классическую по форме симфонию, вдохнув в нее идиомы ХХ века. Галантность этой симфонии носит явно иронический характер, а гавот из третьей части стал концертным номером и впоследствии был использован композитором — в дополненном и слегка измененном варианте — в балете «Ромео и Джульетта».
Симфония приобрела большую популярность, часто исполнялась и записывалась, но в исполнении Гергиева и оркестра мы узнавали и не узнавали ее. Она оставалась классической, но из нее проглядывал знакомый нам Прокофьев, с его сарказмом и слегка ядовитой усмешкой. И симфония приобрела драматичность, ранее не проявлявшуюся. Совершенно новый подход к произведению, притом вполне аргументированный.
В 1945 году Прокофьев перенес острый инфаркт и мозговую травму. Поправлялся он мучительно медленно, и здоровье так полностью и не восстановилось до самых его последних дней. Однако именно в этот период своей жизни он создал Шестую симфонию, премьера которой состоялась в октябре 1947 года. В этой симфонии он вернулся к своему прежнему языку двадцатых годов, понимая, что подвергает себя риску. А до постыдного избиения 1948 года оставалось меньше года.
Первая часть симфонии полна контрастов, лирические мелодии сменяются непредсказуемыми мрачными эпизодами, завершающимися агрессивными фортиссимо, появляется и похоронная музыка. Вторая, медленная, часть тоже полна контрастов, усиливается роль ударных и духовых инструментов, часто используются зловещие низкие регистры. Нет мира впереди. И не предвидится. Третья часть, Vivace («очень быстрая»), привносит в симфонию некий оптимизм и танцевальность, но постепенно оптимизм улетучивается, звучание мрачно замирает.
Гергиев записал с Лондонским оркестром, которым он руководит уже два года, все семь симфоний Прокофьева и является признанным экспертом в творчестве выдающегося композитора. Мастерство Гергиева поражает воображение. Исполнение было могучим, волевым, страстным и эмоциональным. Он не избегал сверхгромких звучаний, но они компенсировались еле слышными пиано. Просвет оптимизма в начале третьей части оказался не более чем самообманом. Гергиев – выдающийся мастер крупных «мазков», и тут ему равных, кажется, нет. Он легко и убедительно доносит до публики как «содержание», так и настроение музыкального произведения. И, как всегда, воля и энергия Гергиева передавались в зал и покоряли слушателей. Шестая симфония стала главным основанием для бичевания Прокофьева в 1948 году.

Интересна история создания Четвертого фортепьянного концерта. Молодой многообещающий пианист Пауль Витгенштейн, сын состоятельных родителей, сражаясь на Восточном фронте Первой мировой войны в рядах австрийской армии, в самом начале войны в одном из сражений потерял правую руку. Не желая мириться с обстоятельствами, он решил продолжить свою исполнительскую деятельность, для чего ему понадобилось обеспечить себя соответствующим репертуаром. Материальные возможности для этого существовали, и он заказал у ряда современных ему композиторов фортепьянные концерты для левой руки с оркестром или камерные произведения с аналогичным ограничением.
Заказ получили более десяти авторов, в том числе Хиндемит, Корнгольд, Рихард Штраус, Равель, Прокофьев, Бриттен и другие. Все заказы были выполнены, что немало способствовало развитию фортепьянного искусства. Прокофьев тоже выполнил заказ и своевременно получил от Витгенштейна чек со следующей припиской: «Спасибо за концерт, но я не понимаю в нем ни одной ноты и не буду его играть». Да и самому Прокофьеву этот концерт нравился — не нравился. Сам он никогда его не исполнял, и долгое время не находилось охотников сыграть это сочинение. Первое исполнение концерта состоялось лишь в 1956 году, и сыграл его немецкий пианист, потерявший правую руку во Второй мировой войне.
Концерт четырехчастный, содержащий много сюрпризов и своеобразных красот и требующий от исполнителя крепкой техники. Многие эпизоды концерта представляют собой беседу мелодии с аккомпанементом, при этом мелодия и сопровождающие ее аккорды исполняются чуть ли не в противоположных концах клавиатуры. Молодой пианист Алексей Володин, знакомство сан-францисской публики с которым состоялось на этих концертах, прекрасно справился со всеми техническими и музыкальными трудностями концерта, чему немало способствовало партнерство с Гергиевым. Выступление Володина вызвало восторженную овацию, и на бис он исполнил отрывок из Седьмой сонаты Прокофьева, где еще раз продемонстрировал свое виртуозное мастерство.
Алексей Володин родился в 1977 году в Санкт-Петербурге. Одним из его основных педагогов была Элисо Вирсаладзе. В рецензируемом концерте была заметна тенденция убегать вперед. Но судить о нем по одному выступлению не решаюсь. Надеюсь еще услышать его. Он очень интенсивно концертирует в разных странах и на разных континентах и, надеюсь, побывает в Сан-Франциско.
Чувство ансамбля у Гергиева легендарно. Многие солисты с восторгом вспоминают свои музыкальные контакты с маэстро. В качестве примера могу привести отзыв скрипача Сергея Хачатряна о его партнерстве с Гергиевым и Мариинским оркестром при исполнении Первого скрипичного концерта Шостаковича. А меломаны Сан-Франциско вряд ли смогут забыть постановку Гергиевым оперы Прокофьева «Обручение в монастыре», где все было сделано идеально. Вспомним, какую ауру создавал оркестр, и как при этом было хорошо слышно каждого исполнителя. И ведь любое слово было понятно и долетало до каждого слушателя! «Обручение в монастыре» стало одной из самых выдающихся постановок Сан-Францисской оперы за последние 15 лет.
Гергиев является основателем многих всемирно известных фестивалей в Санкт-Петербурге, Москве и во многих странах. Репутация всех этих фестивалей очень высока. Дирижер отмечен многими премиями (например, «Грэмми») и наградами. Сразу после изгнания грузинских войск из Южной Осетии Гергиев прибыл туда с Мариинским оркестром и выступил с ним на одной из площадей столицы, Цхинвали, на фоне развалин. Этот акт поддержки Южной Осетии вызвал неоднозначную оценку мировой общественности, но осетин и общественный деятель Гергиев иначе поступить не мог.
Сейчас одна из главных забот маэстро – строительство еще одного здания Мариинской оперы. Вроде бы везде все согласовано и утверждено, включая архитектурный проект, выделены средства, но дело не двигается с места, а средства куда-то уплывают, что вызывает раздражение Гергиева. Но друзья всегда поддержат. Например, недавно Темирканов, уже после всех утверждений, заявил, что ему крайне не нравится принятый проект. Впереди еще одна задержка…